КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ИТ. КАСАВИН. Социальная эпистемология: Фундаментальные и прикладные проблемы.
М.: Альфа-М, 2013. 560 с.*
В предисловии к своей новой книге И.Т. Ка-савин отмечает ее итоговый характер: непосредственно - по отношению к последним пяти годам активной работы возглавляемого им сектора социальной эпистемологии Института философии РАН, в более широком плане - для более чем двадцатилетней истории социальной эпистемологии в России. Для меня читательские размышления над этой книгой также оказались непосредственно сопряженными с возвращением к тому, как социальная эпистемология появилась в спектре концепций современной отечественной философии науки, как выстраивала и утверждала свою позицию, оказавшись в результате, на мой взгляд, одной из наиболее состоятельных исследовательских программ в данной области, что и хотелось бы показать, представляя читателю данную работу.
В начале постмарксистского периода становления российская философия науки оказалась перед достаточно сложным выбором, отразившимся в часто упоминаемой тогда дилемме интернализма и экстернализма, но, как стало понятно впоследствии, далеко не исчерпывающимся антиномическим противостоянием этих логически сконструированных позиций. Стремление к построению реалистического образа науки, осознание невозможности понять действительное содержание процессов ее развития на уровне их трактовки исключительно как логического движения мысли поставили философов, занимавшихся этой тематикой, перед необходимостью освоения методологических средств, позволяющих учитывать социально-культурную размерность науки. С другой стороны, существовавший негативный опыт основанных на прямолинейной трактовке марксизма исследований, рассматривавших ученых всегда как представителей и выразителей определенных социально-классовых интересов, обусловил настороженное отношение к любым формам социологизации образа науки. Философия науки в отечественной традиции была одной из самых свободных от идеологии сфер, и казалось, что обращение
к социальной стороне бытия науки автоматически означает шаг назад в этом отношении. Таким образом, не двигаться в сторону социально-культурного осмысления познания было уже невозможно, но и ее освоение представляло собой неоднозначно оцениваемую перспективу.
Выходом в данной ситуации могло стать только нахождение меры и адекватной формы включения социально-культурных факторов в рассмотрение гносеологической и эпистемологической проблематики. Но выработка понимания того, какие вообще социальные и культурные факторы формирования знания должны быть учтены, следует ли их как-то иерархизиро-вать, каков уровень их влияния и как это влияние варьируется в зависимости от характера самой познавательной ситуации, оказалась достаточно сложной задачей.
Сходная проблема возникла и в общей философской теории познания. Уровень изучения познания как деятельности универсального субъекта в основном был пройден, и соответствующие результаты получены (хотя, конечно, оставалась перспектива их детальной разработки); в целом было понятно, что для существенного продвижения нужны новые подходы, в том числе - изучение субъекта познания в его социальной, антропологической, культурной определенности и в конкретных условиях познания, но как это осуществить, сохраняя общезначимость достигаемых выводов, еще требовалось понять.
Социальная эпистемология привлекла к себе внимание тем, что в ней предлагались как раз конкретные разработки. Уже в сборнике 1994 г "Познание в социальном контексте" статьи, одна за другой, говорили о фактических проявлениях социокультурной размерности науки - о том, что в структуре всякого научного знания присутствуют компоненты, традиционно определяемые как вненаучные (например, нерефлексируемые установки или метафоры), что социальная практика науки точно так же формирует стереотипы, как любая социальная деятельность, что ученые склонны пристрастно защищать собственные
* Исследование выполнено в рамках гранта РНФ "Социальная философия науки. Российская перспектива" № 14-18-02227.
позиции, до некоторой степени независимо от их объективных предпосылок, ничуть не реже, чем другие профессионалы, и т.д. Как это все функционирует во взаимодействии и как наука может оставаться наукой при всей сложности этих имманентных влияний - вот вопрос, который обсуждала социальная эпистемология. Образ науки сразу стал на порядок более объемным; но, может быть, даже более существенно, что появился дискурс, в рамках которого такие вещи можно было содержательно обсуждать. Такой же эффект произвели сборники, посвященные многообразию типов знания1: после них стало очевидно, что к стадии обоснования правомерности термина "вненаучное знание" возвращаться нет смысла - нужно изучать специфику и взаимодействие различных типов и тех практик, из которых они возникают. Наверняка не у меня одной возникло тогда впечатление, что среди разговоров о пользе ловли рыбы нам вдруг предложили даже не удочку, а рыболовную сеть, с которой можно идти на новую глубину. И в этом состояла принципиальная позиция социальной эпистемологии. В рассматриваемой здесь работе И.Т. Касавин говорит, что в современных науках о познании "начинают преобладать не теории, а методы и подходы" (с. 196); сказано очень точно еще и в том отношении, что выход теории на новый уровень развития становится возможным лишь при использовании принципиально новых подходов.
Рассмотрение знания в социальном и культурном контексте стало в минувшие десятилетия практически универсальной ориентацией в отечественной теории познания и зарубежной эпистемологии. Социальная эпистемология была позиционирована прежде всего через выделение в этой общей ориентации четких методологических ориентиров, очерчивающих границы данного направления. И.Т. Касавин констатирует специфику социальной эпистемологии в онтологическом (структурное реконструирование когнитивной ситуации), эпистемологическом (используемые способы исследования) и прагматическом (отношение к прикладным разработкам) аспектах. В результате позиция социальной эпистемологии резюмируется в следующих ключевых тезисах: 1) всякое знание (без противопоставления в этом вопросе, в частности, истины и заблуждения) должно рассматриваться как социальный продукт; 2) знание контекстуально и должно изучаться сквозь призму взаимодействия его субъекта с окружением (как широким, общекультурным, так и микросредой); 3) знание конструируется в единстве социального процесса и индивидуальных дейст-
1 Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М.: Политиздат, 1990.
вий (одной из особенностей социальной эпистемологии в сравнении с общей идеей социальной обусловленности познания представляется как раз идея их единства, проявления социального через индивидуальное); 4) человеческое познание нередуцируемо к всеобщим процессам (т.е. не может быть описано, например, исключительно в категориях движения информации). Дополняется эта система двумя методологическими установками: активное использование данных конкретных наук (причем речь идет не только о традиционной естественно-научной основе исследований познания, а прежде всего о материале современных гуманитарных наук, например, теоретической лингвистики) и рациональность обоснования, предполагающая работу с реальным фактическим материалом (автор говорит о проведении исследований case studies как "долге социального эпистемолога").
Таким образом, перед нами исследовательская программа в достаточно точном значении термина: комплекс взаимосвязанных базовых теоретических представлений о предметной области, соединенных с методологическими нормами, определяющими, какими способами и средствами данная область должна изучаться (что рассматривается в качестве фактических данных, каким образом они могут быть получены, как строятся и проверяются теории) - концептуальное образование, достаточно фундаментальное, чтобы поддерживать различные исследовательские проекты, и достаточно определенное, чтобы такие проекты формировать, предлагая ученому определенную расстановку проблем и инструментарий для их решения. А эвристические возможности этой программы наглядно демонстрирует многоплановый опыт решения фундаментальных и прикладных проблем эпистемологии, представленный в книге И.Т. Касавина.
Первый раздел книги посвящен фундаментальным понятиям эпистемологии - частично центральным для любой теории познания категориям, требующим уточненного осмысления в контексте развиваемого подхода (например, "истина", "опыт"), частично периферийным для традиционной гносеологии терминам (например, сознание и творчество, которые - так сложилось - больше числятся "по ведомству" других тематических разделов философии), частично вновь втягиваемым в орбиту эпистемологии концептам (пространство, повседневность). Второй раздел отведен исторической эпистемологии, и в нем рассмотрены как исторические типы знания (магия, мифология, религия), так и истоки актуальных эпистемических идей (дискурс-анализ), а также опыт современного прочтения ключевых концепций в истории эпистемологии (в частности, углубленный ана-
лиз творчества Д. Юма, которое в привычных трактовках оценивается односторонне). В третьем разделе представлены прикладные исследования, ожидаемая разнонаправленность которых трансформируется автором в логическую последовательность и концептуальное единство. Наконец, в четвертом разделе И.Т. Касавин полемизирует с коллегами, теоретические позиции которых ему близки - А.Л. Никифоровым, Е.А. Мамчур, Л.А. Микешиной, М.А. Розовым, В.Ф. Петренко и др. Материалы такого рода не так часто становятся самостоятельными частями философских монографий, и в данном случае оказывается даже в какой-то степени открытием, насколько эффективно они могут работать на развертывание и обоснование концепции: обнаружение точек соприкосновения служит ее аргументации, а неуклонно проводимая автором собственная линия в обсуждении различных аспектов затрагиваемых проблем позволяет максимально уточнить высказываемую позицию (чему, кстати, способствует выбор именно концептуально близких разработок, позволя
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.