В.Н. ЯРСКАЯ-СМИРНОВА доктор философских наук, профессор Саратовского государственного политехнического университета'
Историческое время фантомов1
Историческое время конструирует нас, темпоральность нашей жизни, общества, а мы конструируем личностное время, и оно оказывается столь же социальным, сколь социальное время - личностным. Предельное сжатие, турбулентность, ускорение и без того дискретного, неравномерного исторического времени приводят к разрыву пространственных и временных связей, динамическим распадам империй, нарушению морали и порядка, росту негативных явлений. На размышления об историческом времени меня направило чтение новой книги российского ученого с мировым именем Ж.Т. Тощенко, «Фантомы российского общества». Время, объем информации уплотнены, сокращается диапазон памяти, нынешние поколения не воспринимают событий полувековой давности, довоенные и дореволюционные события в сознании молодежи отошли в давно прошедшее время - Plus-quam-perfect (С.П. Романова, 1995), практические нормы и ценности не успевают сформироваться в соответствии с новыми требованиями, сказываясь на поведении и нравственности человека.
Концепция структурации (Э. Гидденс, 1995) исходит из временности, истории, а социальная теория проблемы порядка состоит в том, как социальные системы осваивают время и пространство. По Гидденсу, общества различаются не степенью дифференциации, а формой и масштабом пространственно-временной дистанциации. Социальные встряски, несправедливость, неблагополучие, огромное число ненужных жертв замедляют, останавливают темпоральность целого народа, жизнь замирает, отбрасывая в прошлое политические режимы, деспотические правления. Видимо, на самом деле наступила пора использования времени в социологическом анализе как живой мониторинг социальной жизни, а не фон, на котором разворачивается существование отдельного человека, считает П.Н. Фомичев. Каждая культура имеет собственное историческое время, а взаимодействие между ними разворачивается как важнейшая темпоральная структура конструкции поколений, обеспечивающая в отношении к историческим событиям и политическую, и эмоциональную связь.
Известно, что историческое время средних веков занимало сотни лет, а современность определяется социальным временем - жизни человека или политического решения. Несмотря на то, что в процессе социальной эволюции мы живем по законам линейного времени, можно констатировать, что повседневное время постоянно увеличивает свой бег (С. Троицкий, 2002), изменяет рабочие рамки. Ускорение и замедление выступают частью социального развития последние десятилетия (Х. Роза, 2005), ни модернизация, ни глобализация не могут быть поняты без их культурных и структурных корней, последствий для индивидуальной и коллективной жизни. Недаром понятие турбулентного времени было включено в тему Женевской конференции Европейской социологической ассоциации, бросив вызов социологическому воображению.
Автор книги выступает не только как социолог, но и как социальный антрополог, политолог и философ. Мы это ощущаем в его виртуозных реминисценциях по антиномиям Канта и не только. Признавая оригинальность исследования, перемещающегося между различными дисциплинами и областями знания, мы видим, что цель написания книги находится не в отдельной научной дисциплине, а междисциплинарной научной и острой социальной проблеме! Перед нами масштабное исследование почти двух десятков лет, опубликованное в формате известных солидных книг1. Книга читается легко, но это не гарантирует абсолютного согласия со всеми ее положениями. Много в книге есть того, к чему я присоединяюсь безоговорочно, но есть и желание дать некие записки, поделиться впечатлениями.
На первый взгляд, книга Ж. Тощенко посвящена деструктивному характеру тотальной капитализации общества, вызывающему уродливые форматы фантомности во всех направлениях социальной жизни. В российском обществе традиционно наблюдается противоречие между внешним социальным благополучием, потребностью в социальной стабильности и ростом социальной напряженности, социального неравенства, генезисом оппозиционных тенденций. Между тем, установившиеся фантомные практики укоренены и в пространстве (Россия), и во времени (90-е гг.), а чтение книги нашего уважаемого гуру сразу возбуждает, заставляет думать, конструирует вопросы.
* Ярская-Смирнова В.Н., e-mail: jarskaja@mail.ru
1 Размышления о книге Ж.Т. Тощенко «Фантомы российского общества». - М., Центр социологических исследований, 2015. - 668 с.
1 См.: Тощенко Ж.Т. Теократия: фантом или реальность? М., 2007; его же. Парадоксальный человек. М., 2008; его же. Кентавр - проблема (Опыт философского и социологического анализа). М., 2011.
Проницательность автора порой представлена как политический памфлет, хотя здесь и травма сознания, и дезориентация, и дезорганизация (с. 19), и нарастающий пессимизм (с. 21), а в итоге -боль сердца и крик души по поводу родной современности. По тексту книги можно составить отдельный словарь, перечень ключевых слов. Вот только часть из них: имитация, клеврет, клоун, манкуртизм, плутократия, профанация, симулякры, шут, травма, фантом. Читателю представлен фантомный мир, колеблющийся, ускользающий, покрытый мраком морального запустения, с неопределенностью перспектив. Раньше время постмодерна мы характеризовали именно как сочетание оценок-комбинаций: размытость, неопределенность, фрагментарность и переменчивость ценностных ориентаций, установок, социального настроения, общественных и личных интересов» (с. 14). С течением времени неспособность жить в интенсивном темпе выносит целые поколения на задворки современности, у многих людей свой ритм жизни, независимый от ритма культуры, они живут прошлым, с ностальгией и агрессией по отношению к новому.
Раздвоенность, фантомность нашего мира, как полагает автор, - в разрыве «между широковещательными обещаниями политических сил и тем, что представляет собой реальная жизнь миллионов людей» (с. 16). Иногда противоречие автором абсолютизируется. Например, почему либерально рыночные и социал-демократические установки - только взаимоисключающие (с. 50)? Вместе с тем подобное противоречие становится часто болезненной, в высокой степени значимой темпоральностью, сигнализируя о непорядке - неладно что-то в Датском королевстве -в отношениях между социальными группами, элитами, массами, властью.
«Фантомные явления, которые в латентном виде существовали всегда, в любую эпоху и в любом государстве, в период ломки устоев государственной и общественной жизни имеют тенденцию проявлять себя как значительное социальное явление, оказывающее весьма ощутимое влияние на происходящие в обществе процессы» (с. 54). Хорошо бы ещё раздобыть рекомендации, что и как надо организовать для торжества справедливости и передовой морали.
Вспоминаю, как в аспирантские годы я руководила в университете студенческим Теоретическим философским семинаром (ТФС). Однажды мы вывесили объявление о докладе «Противоречия при социализме». И меня, и докладчицу вызвал наш заведующий, топал, кричал: «Какие могут быть противоречия при социализме?!» Но потом добавил уже спокойным тоном: «Ну, пусть будет доклад, но зачем же объявление вешать?» Может быть, это ещё не было фантомом в полном смысле слова, но возможно его прообразом?
По большому счёту россияне всегда делились на славянофилов и западников, а сегодня - это небогатые люди, сторонники социального равенства, патернализма в социальной политике и недоверия к Западу и другая часть общества с предпочтением свободы индивида, слова и печати, рынка и демократии. Между ними - индивиды с сомнениями и колебаниями, без постоянной и ясной позиции. Но и в типологии фантомов пока тоже нет окончательной ясности (с. 60-72). Зато со всей определённостью можно увидеть отношение автора к их отдельным представителям, перед нами раскрывается целая галерея фантомасов того исторического времени. Березовский как самый выдающийся из этой портретной серии политических клоунов и шутов описывается на протяжении большого количества страниц (с. 84-107), для этого персонажа социальное время становится явной стратегией сознательной манипуляции временем для получения власти или лояльности, считает Гурвич.
Трогательно и ностальгически автор сетует, как Яковлев и Волкогонов (с. 135) нападают на Ленина, защищает патриотизм от Яковлева и Сванидзе (с. 139), упрекает Волкогонова (с. 145) за установку на негатив (хотя автора тоже трудно упрекнуть в отсутствии негатива). Затем приводятся эпизоды с известным эпатажным политиком Новодворской (с. 156), осуществляется попытка научного объяснения атмосферы неопределенности (с. 168), когда за Жириновского могли голосовать люди различных взглядов. Прилично достаётся Немцову, Горбачеву и тем клевретам, которыми руководила ненависть ко всему советскому (с. 231), социалистическому.
Одновременно нас сопровождает определенная настороженность автора к западной рыночной стратегии и всему, что с ней связано. Так, с вполне осознанным антиамериканизмом (сегодня от него особенно трудно освободиться) осуждаются Боровой за восхваление всего американского (с. 237), а заодно и те, кто с лозунгами о глобализации поддерживает американизацию системы образования (с. 241), сюда попадает как негатив и осуждение обмана, списывания. Что критика идёт от вполне сознательной защиты автором идей социализма (отчасти уже и не пройденной нами модели, а с человеческим лицом, ближе к скандинавскому типу шведского варианта благосостояния) - это ясно с самого начала.
В своё время западные лидеры, почувствовав неладное, начиная с Рузвельта, стали позиционировать себя как государства благоденствия, в то время как мы по-прежнему их называли загнивающим империализмом. Наши и западные картины такого государства не совпадали из-за разницы темпоральностей попытки найти смягчение неравенства в социальных программах, либо этатистского конструирования на энтузиазме граждан времени двух картин - по ту и эту сторону колючей проволоки. Со временем, как известно, получились различные модели, режимы Welfare states, они показывали в
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.