© 2012 г.
М. А. ФЕЛЬДМАН*
ИЖЕВСКО-ВОТКИНСКОЕ РАБОЧЕЕ ВОССТАНИЕ СКВОЗЬ ПРИЗМУ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ РОССИИ
Значимость Ижевско-Воткинского восстания 1918 г. очевидна: оно произошло на заводах, выпускавших до трети стрелкового оружия России и осуществлявших практически все производство стволов для винтовок, револьверов, пулеметов «максим», т.е. на ведущих предприятиях оборонной промышленности1. Восстание ижевско-воткин-ских рабочих не только меняло стратегическую расстановку воюющих сил на Восточном фронте2, но также грозило лишить Советское государство необходимого для ведения войны стрелкового оружия. Кроме того, возникал прецедент разрыва советской власти с тем социальным слоем, от имени которого она управляла.
Вопрос о причинах и характере этого восстания имеет почти столетнюю историографическую традицию. Однако, как отметил А.С. Верещагин, в литературе советского периода «нигде не было такого вопиющего несоответствия официальных установок и конкретного исторического материала». Вектор оценок советских историков Ижевско-Воткинского восстания задали высказывания В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого о «белогвардейском» характере выступления и принудительном участии в нем части рабочих3. Обращая внимание на то, что историки 1920-х гг. (в меньшей степени - начала 1930-х гг.), бывшие зачастую очевидцами событий 1918 г., указывали на социальную неоднородность состава ижевско-воткинских рабочих, их политическую неустойчивость, обусловленную связью с землей, и, как следствие, на раскол заводского населения по идейному признаку (либо в поддержку Учредительного собрания, либо - за советскую власть), Верещагин видит в этом «шаг от вульгарной социологизации проблемы к ее мистификации»4. Однако следует признать позитивность отхода от узкодогматического взгляда партийных лидеров даже в рамках теории «мелкобуржазного характера» рабочих выступлений. Действительно, уже сам факт признания социальной неоднородности рабочего класса (отнесение одной части рабочих, занятых на Ижевском и Воткинском заводах, к группе «полукрестьян-пролурабочих», другой - к «рабочей аристократии») позволял усомниться в обоснованности вывода о завершении формирования буржуазного общества в России. Верещагин не соглашается с эмигрантским историком А.Я. Гутманом-Ганом, считавшим, что мобилизация заводского населения в Красную армию стала только «сигналом к началу восстания». По его мнению, «мобилизация была больше чем сигнал», однако никаких доказательств этого он не приво-дит5. Сделав сомнительный вывод, будто в 1960-1990-х гг. историки не внесли ничего нового в изучение Ижевско-Воткинского восстания6, исследователь заявил об отсутствии данных, позволяющих выявить причины социального взрыва7.
В начале XXI в. попытку выйти на качественно новый уровень понимания Ижевско-Воткинского восстания предпринял Д.О. Чураков8, изучавший силы, получившие в историографии название «демократической контрреволюции». Рабочее антибольшевистское выступление рассматривается им в качестве попытки найти особый «третий путь» в революции и Гражданской войне, лишенный крайностей как большевистской, так и правой военной диктатуры9. В работах Чуракова отличающихся широкой источ-никовой базой, достаточно полно изложены причины Ижевско-Воткинского восстания. В качестве главной из них автор признает слабость местной советской власти в Ижевске, дошедшей до «полного паралича»10. Исследователь аргументировано считает, что к этому привели размежевание социалистических партий на два противоборствующих блока и вражда между ними, раскол внутри правящей леворадикальной коалиции боль-
* Фельдман Михаил Аркадьевич, доктор исторических наук, профессор Уральского института - филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы. Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект «Урал» № 11-11-6601а/У.
шевиков и эсеров-максималистов - в апреле 1918 г. они даже вели открытые военные действия друг против друга, резкое снижение численности партийной организации большевиков (с 1700 до 250 человек)11, уход на фронт 4 августа до тысячи коммунистов и эсеров-максималистов, т.е. практически всех «способных носить оружие коммунистов и революционных рабочих»12. О непрочности большевистской власти в Ижевске свидетельствовало и то, что большевики дважды (в конце мая и в конце июня 1918 г.) терпели поражение на перевыборах в ижевский совет. Насильственный разгон совета в июне 1918 г. и арест около 100 депутатов нового совета явно не прибавили симпатий населения к партии большевиков13. В условиях приближения к Прикамскому району белых войск осуществление в промышленных центрах Вятской губ. массовых контрибуций и арестов предпринимателей, чиновников и представителей духовенства, запрещение свободной торговли послужили основой для стремительного падения большевистской власти в регионе14.
Однако, изложив причины падения советской власти в Прикамье, Чураков не поясняет, почему ижевско-воткинские рабочие столь активно участвовали в масштабном антисоветском восстании, вновь выдвигая на первый план мобилизацию рабочих в Красную армию в начале августа 1918 г. При этом он обращает внимание на то, что из 4 тыс. членов ижевского Союза фронтовиков, объединявшего вернувшихся из армии рабочих, в «антисоветском заговоре» под влиянием эсеровской пропаганды приняли участие лишь 300-400 человек, из которых около сотни составляли офицеры, тогда как основная масса осталась абсолютно равнодушной. Более того, оппозиционность рядовых членов Союза определялась не сознательным выбором той или иной стороны, «а, наоборот, глубинной аполитичностью большинства из них». «Наличие организованной силы (т.е. Союза фронтовиков. - М.Ф.), осознанно стремившейся к силовому упразднению большевистского режима, в конце концов, и решило исход дела», - утверждает историк15. Но, если стихийность и неоднолинейность протеста против мобилизации позволяет усомниться в том, что она была причиной восстания даже для членов Союза фронтовиков, то тем более трудно связывать с ней участие в восстании многих тысяч рабочих Прикамья. Видя основную причину восстания в мобилизации и эсеровской пропаганде, отмечая аполитичность рабочих масс, и то, что организатором выступления стала группа офицеров, автор фактически возвращается к представлениям советской историографии, изобилующей, по его верному замечанию, «идеологическими штампами и ярлыками, искажающими действительность»16.
Историк не анализирует, без сомнения, известное ему «Воззвание» Ижевского совета рабочих депутатов 20 апреля 1918 г., в котором говорилось о широкомасштабной практике самовольных арестов, грабежей и расстрелов в Ижевске. Красная гвардия действовала как «преступная армия мародеров, грабителей и убийц»17. Происхождение документа, появившегося в связи с обращением представителей местных рабочих, избранных в Совет, в большинстве своем - беспартийных, формальное осуждение красногвардейцев со стороны большевиков, временное разоружение их отрядов в Ижевске, Воткинске и Сарапуле - не оставляют сомнений в справедливости обвинений в адрес большевистско-максималистской коалиции18. Против кого же действовали красногвардейцы, чекисты, советские работники? Бегло, как о второстепенном обстоятельстве, характерном только для Воткинска, Чураков упоминает о вопиющем произволе большевиков и эсеров-максималистов в отношении местных рабочих казенных заводов: о запрете пользоваться покосами, ловить рыбу в пруду. Леворадикалы «замахнулись и на право владения землей»; деньги за сдаваемые комнаты в своих жилищах рабочие были обязаны перечислять в коммунальное правление19. Если же к этому добавить запрет на частную торговлю, разрушение традиционного волостного управления, доминирование в советах «пришлых»20, становится понятно, почему в глазах населения заводских поселков новая власть воспринималась как чужеродное и враждебное явление.
Для понимания значимости вышеназванных репрессивных акций необходимо выяснить: что же представляли собой рабочие казенных заводов Урала? Как установлено в исследовании Н.Г. Павловского, в XVIII - первой половине XIX в. они получили
особый правой статус, позволяющий говорить о них как о самостоятельной сословной группе. Им были присущи все признаки сословности: наследственность, строго очерченный перечень прав и обязанностей, относительная замкнутость21. Впоследствии по своему статусу они не только не сближались, но все сильнее расходились с рабочими частновладельческих предприятий Урала, что проявилось, в частности, в период осуществления в горнозаводских поселениях столыпинской аграрной реформы22. Из всех уральских рабочих, имевших земельные наделы, отмечает Н.Н. Алеврас, к 1914 г. процесс землеустройства в основном завершился только в казенных и посессионных округах, где земельные наделы получили 95-96% местных (постоянно проживающих) жителей, а «владенные грамоты» - соответственно 85% и 30-40%. В частновладельческих округах к 1917 г. было отграничено 60% земель надельного фонда, а выдача «владенных грамот» только начиналась23. Суть указанного процесса не была раскрыта и даже замалчивалась в советской историографии24. О размерах земельных наделов рабочих казенных горнозаводских округов можно судить по таким показателям: к 1909 г. в заводских поселках на душу приходилось 8.7 десятин земли, в том числе на Мотовилихинском пушечном заводе - 8 десятин, Кушвинском - 10 десятин, Златоустинском - 6 десятин, Нижне-Туринском - 5.5 десятин25. Доля пашни у рабочих Ижевского завода составляла 16% площади земельного надела26. Рост земельных наделов рабочих Урала в сочетании с выдачей владенных грамот, т.е. превращение их в собственников, представлял одно из звеньев буржуазных преобразований в России, сокращая зависимость горнозаводского населения от владельцев горнозаводских округов.
Рабочие Ижевска и Воткинска, занятые на казенных заводах, делились на две весьма отличные по имущественным и правовым признакам социальные группы: местные потомственные рабочие и так называемые пришлые. Поскольку право владения земельными и лесными наделами, игравшее важную роль в жизни горнозаводского
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.