научный журнал по биологии Журнал высшей нервной деятельности им. И.П. Павлова ISSN: 0044-4677

КОСТЮК А.С., ТЕМУРЬЯНЦ Н.А., ТУМАНЯНЦ К.Н. — 2015 г.

Установлено, что длительное электромагнитное экранирование (19 часов в сутки в течение 10 дней) вызывает у крыс-самцов увеличение времени пассивного плавания, уменьшение продолжительности активного в тесте Порсолта, а также снижение половой мотивации. При этом существенных изменений поведения животных в тесте открытого поля не выявлено. Делается вывод о том, что в условиях длительного электромагнитного экранирования у крыс развивается депрессивноподобное поведение.

АСЛАНЯН Е.В., БАХТИН О.М., КИРОЙ В.Н., ЛАЗУРЕНКО Д.М., МИНЯЕВА Н.Р. — 2015 г.

С использованием дисперсионного и дискриминантного анализа исследовали спектральные характеристики ЭЭГ, зарегистрированной от 15 отведений у двух профессиональных летчиков, имеющих стаж летной работы более 15 лет, в частотной полосе 0.1–70 Гц в динамике полетов на тренажере самолета ТУ-154, включающих взлет, посадку (в т.ч. в сложных условиях) и горизонтальный полет. Показано, что спектральные характеристики ЭЭГ являются высокоинформативным показателем текущего функционального состояния пилотов, отражающим различные фазы полета. Высокая достоверность различий, обнаруженных при учете индивидуальных особенностей, указывает на их неслучайный характер и возможность построения по показателям ЭЭГ системы контроля состояния пилота на всех этапах полета.

IVLIEV D.A., IVLIEVA N. YU. — 2014 г.

Research of dopamines role in behavior is seemingly in a state of permanent controversy over all major topics. The notion of ‘prediction error is a central component of current reward leaning models, but there are many caveats and contradictions in supporting data. In this paper we propose that the same dopamine signal can promote action and reinforce this action, and outline novel model of reward learning in which dopamine provides a kind of teaching signal with DA release starting well before and persisting beyond the to-be reinforced action. The post-response signal that provides the true excitatory drive for LTP comes from intralaminar thalamus. The main part of hypothesized mechanism constitutes the direct pathway of striatal projection neurons and there are reasons to believe that the indirect pathway has the essential possibility to modulate the direct pathway, thus providing behavioral flexibility.

ЕВДОКИМОВ С.А., КРОПОТОВ Ю.Д., ПОЛЯКОВ Ю.И., ПОЛЯКОВА Г.Ю., ПОНОМАРЕВ В.А., ПРОНИНА М.В. — 2014 г.

В работе исследовалась возможность классификации данных пациентов с разными психическими расстройствами на основании физиологических параметров работы мозга. В одинаковых возрастных группах пациентов с диагнозами шизофрения, депрессивное и обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) регистрировались вызванные потенциалы во время выполнения теста GO/NOGO парадигмы. Методом разделения на независимые компоненты для всех групп выделяли компоненты вызванных потенциалов. Выделенные компоненты использовались в методе дискриминантного анализа для классификации данных по клиническому диагнозу. По данным дискриминантного анализа использование компонент вызванных потенциалов позволяет классифицировать данные пациентов с приемлемым количеством совпадений с установленным диагнозом.

КУДРЯВЦЕВА Н.Н., СМАГИН Д.А. — 2014 г.

Повторный опыт агрессии в ежедневных агонистических взаимодействиях сопровождается развитием целого комплекса изменений в поведении и психоэмоциональном состоянии самцов мышей, свидетельствующего о развитии психопатологии агрессивного поведения, которая трудно поддается коррекции препаратами, используемыми в клинике для снижения агрессивности у пациентов. В работе исследуется влияние хлорида лития на поведение агрессивных самцов в разных тестах, оценивающих тревожность, коммуникативность и исследовательскую активность (тесты “приподнятый крестообразный лабиринт”, “перегородка”, “социальные взаимодействия”), а также агрессивность (тест “агонистические взаимодействия”). Хлорид лития (Sigma-Aldrich Co, 100 мг/кг/день, в/б) вводили самцам превентивно в процессе формирования агрессивного типа поведения, начиная с 7 дня агонистических взаимодействий, а также группе самцов со сформированным типом поведения в течение 21 дня в период прекращения агонистических взаимодействий. Исследовалось также влияние хронического введения хлорида лития на поведение самцов без агонистического опыта (интактные). Длительность введения препарата и физиологического раствора (контроль) – 14 дней во всех случаях. Было показано, что при превентивном введении литий оказывает выраженный анксиогенный эффект, а при лечебном введении – анксиолитический эффект. Сходный анксиолитический эффект наблюдался и у интактных самцов. Не было выявлено влияние хлорида лития на агрессивность. Обсуждаются причины различия эффектов хлорида лития при разных способах воздействия, а также причины индивидуальной чувствительности к препарату у самцов мышей в одной группе.

АНОХИН К.В., ТИУНОВА А.А., ТОРОПОВА К.А. — 2014 г.

Целью работы было исследование роли ацетилирования гистонов клеток мозга в формировании памяти у новорожденных цыплят. Для этого исследовали, как внутримозговое введение ингибитора гистондеацетилаз трихостатина А влияет на формирование памяти при “слабом” обучении цыплят в задаче пассивного избегания и на экспрессию транскрипционных факторов c-Fos и ZENK. Введение трихостатина А перед обучением приводило к достоверному дозозависимому усилению памяти при тестировании через 24 ч. Кроме того, трихостатин А индуцировал экспрессию c-Fos и ZENK в ряде структур мозга: в промежуточном медиальном мезопаллиуме и гиппокампе увеличивалась плотность клеток, экспрессирующих ZENK, а в промежуточном аркопаллиуме и дорзокаудальном нидопаллиуме – экспрессирующих c-Fos. При этом ни в одной из структур последующее обучение не приводило к дополнительной экспрессии этих генов. Полученные результаты показывают возможность усиления “слабой” памяти у цыплят ингибитором гистондеацетилаз, что поддерживает гипотезу о роли процесса ацетилирования гистонов в консолидации долговременной памяти. Этот эффект может быть связан с активацией экспрессии генов транскрипционных факторов в структурах мозга, вовлеченных в консолидацию памяти в данной модели.

АРТАМОНОВ Д.Н., БЕЗПРОЗВАННЫЙ И.Б., ВЛАСОВА О.Л., КОРЖОВА В.В. — 2014 г.

Болезнь Хантингтона (БХ) – аутосомно-доминантное наследственное заболевание, вызываемое мутацией в гене, кодирующем белок хантингтин. Мутация представляет собой увеличенное количество повторов глутаминового триплета CAG в первом экзоне. Считается, что одним из основных патологических процессов при БХ является нарушение работы кортико-стриатной системы. Причем ключевое место в механизмах этого нарушения отводится синаптической передаче между нейронами коры и стриатума. В статье описываются современные представления о молекулярно-клеточных механизмах развития патологии при БХ, особое внимание уделяется значимости нарушений в кортико-стриатной системе. Рассматривается кальциевая гипотеза патогенеза и возможные фармакологические методы лечения.

ПАВЛОВА И.В., РЫСАКОВА М.П. — 2014 г.

Крыс делили на группы мало- и многозатаивающихся животных на основании различий во времени затаивания после выработки условнорефлекторного страха. Сопоставляли влияние локального билатерального введения в базолатеральное ядро миндалины агониста (мусцимола, 0.1 мкг/0.5 мкл в каждую сторону), антагониста (бикукуллина, 0.07 мкг/0.5 мкл) ГАМКА-рецепторов, а также физиологического раствора (0.5 мкл, контроль) на проявление и угашение условнорефлекторного страха в двух группах крыс. Введение мусцимола перед тестированием условнорефлекторного страха приводило к снижению времени затаивания, оказывая наибольшее влияние на проявление страха у малозатаивающихся крыс. Введение бикукуллина увеличивало агрессивность крыс, уменьшало время затаивания, приводило к появлению элементов панического поведения и вызывало наибольшие изменения у многозатаивающихся животных. Введение как мусцимола, так и бикукуллина в миндалину перед сеансами угашения приводило к ускорению угашения страха у многозатаивающихся крыс, не влияя на малозатаивающихся животных. Полученные результаты свидетельствуют о неравноценном влиянии агониста и антагониста ГАМКА-рецепторов на животных с разным уровнем страха, что предполагает наличие различий в рецепторном аппарате ГАМКергической передачи миндалины.

АЛЕКСАНДРОВ А.А., ДЕЙНЕКИНА Т.С., ЛЫСКОВ Е.Б., МАТТИАСЕН С.Э. — 2014 г.

Выполнено исследование влияния ментальной нагрузки, сопровождающейся депрессией мю-ритма, на восстановление работоспособности после физического утомления. В ходе исследования испытуемые выполняли статическую физическую работу в виде сжатия рабочей части кистевого динамометра, разделенную двухминутными паузами с отдыхом. Во время каждой паузы испытуемые смотрели видео с рукой, выполняющей подобное движение (биологическое движение – сжимание эспандера) или видео с деформирующейся окружностью (контроль). Полученные данные показали наличие достоверной депрессии мю-ритма при наблюдении за биологическим движением. Во время задания с физической нагрузкой у испытуемых наблюдалось выраженное развитие утомления, однако не было выявлено достоверного влияния предъявляемой ментальной нагрузки на восстановление работоспособности.

ВИНОГРАДОВА Е.П., ЖУКОВ Д.А., КАРГИН А.В., МАРКОВ А.Г. — 2014 г.

Изучалось влияние тиреолиберина (тиреотропин-рилизинг гормон, ТРГ) на изменения в поведении самцов крыс Вистар (n = 90), вызванные слабым, неконтролируемым стрессом. После двухнедельного хэндлинга крыс тестировали в приподнятом крестообразном лабиринте (ПКЛ) для определения базального уровня тревожности, двигательной, исследовательской активности и эмоциональности. Спустя месяц исследовали влияние интраназального введения ТРГ в дозе 10-10 М объемом 20 мкл на индуцированное стрессом повышение тревожности. За 15 мин до стресорного воздействия в камере с токопроводящим полом, животным опытной группы вводили ТРГ, а животным контрольной групп гистидин. Через 4 ч после стресса крыс повторно тестировали в ПКЛ. У животных контрольной группы стресс вызывал увеличение тревожности и эмоциональности; снижение двигательной и исследовательской активности. Предварительное введение ТРГ перед стрессорным воздействием предотвращало увеличение тревожности и эмоциональности, но не предотвращало снижения двигательной и исследовательской активности. Это свидетельствует о специфическом влиянии ТРГ не на все компоненты поведенческого стрессорного ответа, а только на тревожность, что позволяет рассматривать тиреолиберин при его интраназальном введении в качестве потенциального анксиолитика.

АЛФИМОВА М.В., ГОЛИМБЕТ В.Е., КОРОВАЙЦЕВА Г.И., ЛЕБЕДЕВА И.С., ЛЕЖЕЙКО Т.В. — 2014 г.

Изучали влияние свойств тревожного ряда и гена СОМТ – важного фактора функционирования префронтальной коры – на параметры вызванных потенциалов в парадигме oddball и продуктивность избирательного внимания. Для 50 испытуемых были получены показатели точности и времени поиска слов среди букв в произвольном темпе и после инструкции действовать как можно точнее и как можно быстрее, оценки по шкале Избегание вреда Опросника темперамента и характера Клонингера, параметры волн N100 и Р300 и генотипы по полиморфизму Val158Met СОМТ. Точность и время поиска были преимущественно связаны с амплитудой N100. Генотип и тревожность не влияли на амплитуду N100, однако от амплитуды N100 зависели их эффекты на динамику точности и времени поиска слов. Тревожность положительно коррелировала с латентностью Р300. Результаты позволяют предположить, что модифицирующие влияния тревожности и СОМТ на продуктивность избирательного внимания зависят от особенностей когнитивных процессов, которые отражаются в параметрах волны N100.

БИРЮКОВА Л.М., КУДРИН В.С., КУЛИКОВ М.А., МИДЗЯНОВСКАЯ И.С., САРКИСОВА К.Ю. — 2014 г.

У крыс линии WAG/Rij в возрасте 36 дней, 3 и 6 мес. исследовали поведение в тестах свето-темнового выбора, открытого поля, потребления/предпочтения сахарозы и вынужденного плавания, концентрацию моноаминов и их метаболитов в 5 структурах мозга (префронтальная кора, прилежащее ядро, стриатум, гипоталамус, гиппокамп), а также плотность D1- и D2-подобных дофаминовых рецепторов в префронтальной коре, прилежащем ядре и вентральной тегментальной области. Установлено, что у крыс линии WAG/Rij с возрастом по мере усугубления пик-волновой активности поведенческие симптомы депрессии (повышенная иммобильность в тесте вынужденного плавания, пониженное потребление/предпочтение сахарозы), а также гипофункция мезолимбической дофаминергической системы мозга усиливаются. В возрасте 36 дней, когда фенотипические проявления absence-эпилепсии у крыс линии WAG/Rij отсутствуют, нейрохимические изменения в мозге, свидетельствующие о гипофункции мезолимбической дофаминергической системы (дефицит дофамина в прилежащем ядре), а также симптомы депрессивноподобного поведения, не выявляются. У крыс линии WAG/Rij, также как у контрольных крыс, плотность D1-подобных дофаминовых рецепторов в прилежащем ядре с возрастом уменьшалась. Тенденция к меньшей плотности D1-подобных дофаминовых рецепторов обнаружена у крыс линии WAG/Rij по сравнению с контролем в возрасте 3 мес. В отличие от контрольных крыс, у крыс линии WAG/Rij плотность D2-подобных дофаминовых рецепторов в прилежащем ядре с возрастом увеличивалась. Более высокую плотность D2-подобных дофаминовых рецепторов в прилежащем ядре у крыс линии WAG/Rij по сравнению с контролем наблюдали только в возрасте 6 мес, когда гипофункция мезолимбической дофаминергической системы мозга достигает своей максимальной выраженности, свидетельствуя о том, что это повышение является компенсаторной реакций на дефицит дофамина.

БЕЛОВ Д.Р., КОЛОДЯЖНЫЙ С.Ф., СТЕПАНОВА П.А. — 2014 г.

Регистрировали траектории “движущейся волны ЭЭГ”, связанные с движениями правой руки в определенном направлении. Над сенсомоторной корой ставили прямоугольником 28 электродов – по 7 в четырех рядах. Использовали двумерную центробежную задачу дотягивания. Через случайные промежутки 0.5–2.5 с на краю экрана возникала мишень – равновероятно слева, справа, сверху или снизу. Нужно было коснуться мишени курсором, управляемым джойстиком, сместив курсор в одну из сторон от центра к краю. Анализировали ЭЭГ от появления мишени до ее касания. Обнаружено опережение по фазе спонтанных волн ЭЭГ в локальной области левой сенсомоторной коры и в заднетеменной коре по центру при движении курсора вниз (рука с джойстиком “на себя”) по сравнению с покоем и с движениями в трех других направлениях. Сглаживание данных о фазовых сдвигах в режиме скользящего среднего выявляет скрытые постоянные составляющие в ЭЭГ наподобие суммации вызванных потенциалов.

БОГДАНОВ А.В., ГАЛАШИНА А.Г. — 2014 г.

Доминантный очаг – это зона стойкой повышенной возбудимости нейронов в коре мозга, возникающая в результате длительной стимуляции какого либо эффектора (в нашем случае передней лапы животного) или непосредственно коркового представительства этого эффектора. Помимо повышенной возбудимости и стойкости возбуждения входящих в него нейронов, доминантный очаг обладает еще двумя очень важными свойствами – способностью этих нейронов к суммации приходящих в кору и распространяющихся по корковым нейронным сетям возбуждений и инерцией. Последнее свойство проявляется в том, что даже через несколько дней после прекращения раздражений, сформировавших доминанту, в ответ на тестирующие стимулы (ранее индифферентные для животного) очаг активируется и приводит в действие эффектор. Посредством раздражения лапы кроликов ритмическими импульсами тока пороговой силы нами была сформирована ритмическая оборонительная доминанта. Исследовали взаимосвязанную (сопряженную) активность нейронов сенсомоторной коры мозга кроликов в доминантном очаге. Анализировали временне последовательности накопления интервалов между сопряженными импульсами в пиках на кросскорреляционных гистограммах (ККГ). Частоту встречаемости сопряженных импульсов или интервалов между ними, попавших в пик ККГ в течение минуты анализа, определяли с помощью “вторичных” автокорреляционных гистограмм (АКГ). Для дальнейшего анализа, отбирали пики на “вторичных” АКГ, которые превалировали над средним уровнем гистограммы с достоверностью p < 0.05. Обнаружено, что при формировании ритмической оборонительной доминанты в коре мозга сопряженные импульсы возникали не только в ритме стимуляции (2 с), но и в ритмах кратных ему (4, 6 и 8 с). Регистрацию нейронной активности и ее анализ проводили после создания ритмической доминанты. В начале каждого эксперимента (т.е. до предъявления тестирующих стимулов) в возникновении сопряженных импульсов превалировал 2-секундный ритм. Сдвоенные пики на “вторичных” АКГ, свидетельствующие о превалировании в сопряженной активности нейронов 4, 6 или 8 с ритмов, отсутствовали или встречались в единичных случаях. По мере предъявления тестирующих стимулов наблюдали достоверное увеличение количества сдвоенных пиков. Предполагается, что последующее применение тестирующих стимулов в течение опыта усиливает созданный ранее скрытый очаг возбуждения, который начинает проявлять себя усложнением ритма. е последовательности накопления интервалов между сопряженными импульсами в пиках на кросскорреляционных гистограммах (ККГ). Частоту встречаемости сопряженных импульсов или интервалов между ними, попавших в пик ККГ в течение минуты анализа, определяли с помощью “вторичных” автокорреляционных гистограмм (АКГ). Для дальнейшего анализа, отбирали пики на “вторичных” АКГ, которые превалировали над средним уровнем гистограммы с достоверностью p < 0.05. Обнаружено, что при формировании ритмической оборонительной доминанты в коре мозга сопряженные импульсы возникали не только в ритме стимуляции (2 с), но и в ритмах кратных ему (4, 6 и 8 с). Регистрацию нейронной активности и ее анализ проводили после создания ритмической доминанты. В начале каждого эксперимента (т.е. до предъявления тестирующих стимулов) в возникновении сопряженных импульсов превалировал 2-секундный ритм. Сдвоенные пики на “вторичных” АКГ, свидетельствующие о превалировании в сопряженной активности нейронов 4, 6 или 8 с ритмов, отсутствовали или встречались в единичных случаях. По мере предъявления тестирующих стимулов наблюдали достоверное увеличение количества сдвоенных пиков. Предполагается, что последующее применение тестирующих стимулов в течение опыта усиливает созданный ранее скрытый очаг возбуждения, который начинает проявлять себя усложнением ритма.

МНАЦАКАНЯН Е.В., ШАРАЕВ М.Г. — 2014 г.

Динамическое моделирование причинности (DCM) – это метод определения эффективных связей в мозге, т.е. влияния, оказываемого одной нейрональной системой на другую. В рамках DCM мозг рассматривается как детерминированная нелинейная динамическая система, получающая входной сигнал и производящая выходной. В основе DCM для ЭЭГ лежит модель нейронной массы, с помощью которой можно построить т.н. прямую модель, предсказывающую вызванный ответ, наблюдаемый на скальпе. В дальнейшем конкурирующие модели (гипотезы) сравниваются с помощью Байесова подхода для определения лучшей, т.е. наиболее хорошо описывающей экспериментальные данные. Мы применили DCM для нахождения вероятных моделей генерации вызванной активности в ответ на стандартные и девиантные стимулы в зрительной задаче, а также для оценки устойчивости модели в группе испытуемых. Модель, предполагающая изменения сил прямых связей в зависимости от стимула, оказалась лучшей и более устойчивой в группе. Полученные результаты находятся в согласии с DCM для слуховой оддбол-прадигмы, построенной ранее другими авторами.

ЛЕБЕДЕВА-ГЕОРГИЕВСКАЯ К.Б., МАЙОРОВ В.И., СЕРКОВ А.Н. — 2014 г.

Длительная потенциация моносинаптических проекций вентрального гиппокампа в медиальную префронтальную кору сопровождалась усилением мощности и синхронизации тета-ритма коры и гиппокампа. Независимо от изменения мощности усиление синхронизации в тета- и дельта-диапазонах наблюдалось при минимальной выраженности тета-ритма.

БАДАКВА А.М., БОНДАРЬ И.В., ВАСИЛЬЕВА Л.Н., ЗОБОВА Л.Н., МИЛЛЕР Н.В., РОЩИН В.Ю. — 2014 г.

Стабильное отведение активности одиночных нейронов головного мозга позвоночных способно обеспечить исследователей информацией о процессах, лежащих в основе пластичности нервной системы. В прикладном аспекте регистрация активности одних и тех же нейронов в течение длительного времени актуальна для разработки инвазивных интерфейсов “мозг–компьютер”. Мы предлагаем критерий для поиска нейронов, активность которых присутствует на записях более одного дня. Классификация лишь на основе формы потенциала действия крайне ненадежна. Добавление к классификации дополнительных параметров сравнения, таких как форма распределения межимпульсных интервалов или характеристик такого распределения, существенно снижает вероятность ошибочных классификаций. Применение критерия к нейрофизиологическим данным позволило выявить в наших экспериментальных данных 82 нейрона, активность которых присутствовала на записях 2 дня и более, а один нейрон удалось записывать в течение 94 дней.

АЛЫМКУЛОВ Д.Э., ЕВТИХИН Д.В., ПОЛЯНСКИЙ В.Б., ЧЕРНЫШЕВ Б.В. — 2014 г.

). При анализе фаз зрительных вызванных потенциалов оказалось, что достоверное влияние звука на световой ответ приходится на интервалы –300, –100, –60, –40, –20, 0, +20 и +50 мс. Обнаружено, что в фазе Р2 (120–150 мс от момента замены световых стимулов) наиболее сказывается влияние звука в ответ на замену слабых интенсивностей света как по количеству временнх интервалов (7), в которых влияние звука является достоверным (р < 0.05), так и по степени влияния звука на световой ответ. В фазе Р2 влияние звука было почти исключительно облегчающим – на 19–36% по сравнению с ответами на свет, в то время как в фазах N1 (80–110 мс) и N2 (180–250 мс) было всего 2–3 интервала с достоверным влиянием звука, а степень облегчения ответа на свет варьировалась в районе 8–12%. Предполагается, что действие звука на световой ответ во времени осуществляется в зрительной коре с некоторым запозданием, обусловленным прохождением звукового сигнала через слуховую, париетальную кору, верхнее двухолмие. ). При анализе фаз зрительных вызванных потенциалов оказалось, что достоверное влияние звука на световой ответ приходится на интервалы –300, –100, –60, –40, –20, 0, +20 и +50 мс. Обнаружено, что в фазе Р2 (120–150 мс от момента замены световых стимулов) наиболее сказывается влияние звука в ответ на замену слабых интенсивностей света как по количеству временнх интервалов (7), в которых влияние звука является достоверным (р < 0.05), так и по степени влияния звука на световой ответ. В фазе Р2 влияние звука было почти исключительно облегчающим – на 19–36% по сравнению с ответами на свет, в то время как в фазах N1 (80–110 мс) и N2 (180–250 мс) было всего 2–3 интервала с достоверным влиянием звука, а степень облегчения ответа на свет варьировалась в районе 8–12%. Предполагается, что действие звука на световой ответ во времени осуществляется в зрительной коре с некоторым запозданием, обусловленным прохождением звукового сигнала через слуховую, париетальную кору, верхнее двухолмие. ). При анализе фаз зрительных вызванных потенциалов оказалось, что достоверное влияние звука на световой ответ приходится на интервалы –300, –100, –60, –40, –20, 0, +20 и +50 мс. Обнаружено, что в фазе Р2 (120–150 мс от момента замены световых стимулов) наиболее сказывается влияние звука в ответ на замену слабых интенсивностей света как по количеству временнх интервалов (7), в которых влияние звука является достоверным (р < 0.05), так и по степени влияния звука на световой ответ. В фазе Р2 влияние звука было почти исключительно облегчающим – на 19–36% по сравнению с ответами на свет, в то время как в фазах N1 (80–110 мс) и N2 (180–250 мс) было всего 2–3 интервала с достоверным влиянием звука, а степень облегчения ответа на свет варьировалась в районе 8–12%. Предполагается, что действие звука на световой ответ во времени осуществляется в зрительной коре с некоторым запозданием, обусловленным прохождением звукового сигнала через слуховую, париетальную кору, верхнее двухолмие. х интервалов (7), в которых влияние звука является достоверным (р < 0.05), так и по степени влияния звука на световой ответ. В фазе Р2 влияние звука было почти исключительно облегчающим – на 19–36% по сравнению с ответами на свет, в то время как в фазах N1 (80–110 мс) и N2 (180–250 мс) было всего 2–3 интервала с достоверным влиянием звука, а степень облегчения ответа на свет варьировалась в районе 8–12%. Предполагается, что действие звука на световой ответ во времени осуществляется в зрительной коре с некоторым запозданием, обусловленным прохождением звукового сигнала через слуховую, париетальную кору, верхнее двухолмие.

АЛЕКСАНДРОВ Л.И., АНОХИН К.В., ГОЛУБЕВА Т.Б., КОРНЕЕВА Е.В., ТИУНОВА А.А. — 2014 г.

Методом иммуногистохимической детекции белков c-Fos и ZENK сравнили транскрипционную активацию высших слуховых центров (поля L, каудомедиального нидопаллиума и каудомедиального мезопаллиума) вовлеченных в реализацию акустически направляемого оборонительного поведения 9-суточных птенцов мухоловки-пеструшки (Ficedula hypoleuca). Видоспецифический сигнал тревоги предъявляли птенцам трех групп: 1 – интактной (группа зрячего контроля), 2 – птенцам, зрительно депривированным на короткий период перед экспериментом (группа незрячего контроля), 3 – зрительно депривированным с рождения птенцам (группа экспериментальной депривации). У птенцов группы экспериментальной депривации индукция c-Fos и ZENK была в обоих полушариях снижена по сравнению с интактными птенцами. В группе незрячего контроля наблюдалось снижение индукции только c-Fos и только в правом полушарии. Полученные данные свидетельствуют о том, что ограничение зрительной афферентации меняет популяции нейронов, вовлекаемых в акустически направляемое оборонительное поведение, причем этот эффект зависит от продолжительности депривации.

БАСЮЛ И.А., КАПЛАН А.Я. — 2014 г.

Проверяли гипотезу о том, что амплитуда компонентов P300 и N200 зрительных потенциалов, вызванных подсветками столбцов и строк символьной матрицы, зависит от характера задачи с привлечением внимания оператора к целевым символам-стимулам: 1) простое наблюдение за подсветками целевого символа; 2) наблюдение с подсчетом числа этих подсветок и контролем успешности этой работы; 3) наблюдение за подсветками целевого символа с выводом его на экран в каждом случае успешной детекции внимания испытуемого к этому символу по ЭЭГ в контуре интерфейса мозг–компьютер. На группе испытуемых из 17 человек было показано, что максимальные значения амплитуд компонентов P300 и N200 зрительных потенциалов статистически значимо достигались во втором режиме привлечения внимания оператора, не требующем включения в контур интерфейса мозг–компьютер. Именно для второго условия наблюдалось и наибольшее число случаев статистически значимого различия между амплитудами компонентов P300 и N200 зрительных потенциалов, вызванных подсветками целевых и нецелевых символов. В то же время наименьшие величины амплитуд этих компонентов и наименьшее различие между реакциями на целевые и нецелевые стимулы были показаны в условиях простого наблюдения за подсветками целевых символов. Делается вывод, что успешная работа оператора в контуре интерфейса мозг–компьютер не требует максимальной выраженности компонентов P300 и N200 зрительных потенциалов, которые, скорее всего, начинают оптимизироваться в контуре интерфейса мозг–компьютер под задачу управления внешними процессами, например, для вывода целевых символов на экран компьютера.