C./Pp. 120—135 ВОПРОСЫ ЯЗЫКОЗНАНИЯ 2015. №5
Voprosy Jazykoznanija
К ПРОБЛЕМЕ
АРХАИЧЕСКОГО СЕМАНТИЧЕСКОГО СИНКРЕТИЗМА: ГАЛЛЬСК. cara VS. ЛАТ. cara
© 2015 г. Татьяна Андреевна Михайлова
МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва, 119991, Россия;
Институт языкознания РАН, Москва, 125009, Россия tamih.msu@mail.ru
Отправной точкой исследования является поздняя галльская надпись из Трира № 3909, в которой латинское слово cara 'милая, дорогая' было употреблено в значении 'любящая'. Автор находит в корпусе латинских эпиграфических текстов, зафиксированных на территории Галлии, много аналогичных «ошибочных» употреблений, фигурирующих в надгробных надписях, и высказывает предположение о влиянии на галльскую латынь собственно галльского языка, в котором родственное прилагательное caros, cara обладает лабильной семантикой: 'милый, дорогой; любящий'. В работе также рассматривается проблема семантического перехода 'милый' — 'любить' и обсуждается идея полисемантичности архаических прилагательных эмоциональной оценки.
Ключевые слова: Поздняя империя, латынь на территории Галлии, галло-латинское двуязычие, вербализация прилагательных, семантический сдвиг, грамматикализация, детская речь, понятие «любовь»
GAULISH cara VS. LATIN cara: TOWARDS THE PROBLEM OF ARCHAIC SEMANTIC SYNCRETISM
Tatyana A. Mikhailova
Lomonosov Moscow State University, Moscow, 119991, Russia;
Institute of Linguistics, Russian Academy of Sciences, Moscow, 125009, Russia
tamih.msu@mail.ru
The departing point of the article is the Gaulish inscription from Trier No. 3909 (CIL) in which the Latin word cara 'nice, dear' is used in the meaning 'loving'. The author finds many errors of the same type in late Latin funerary inscriptions from Gallia and gives a suggestion, that this error was influenced by the labile meaning of the Gaulish caros, cara, having both meanings: 'dear' and 'loving'. The problem of semantic shift 'dear' — 'to love' and the idea of archaic polysemantic is also discussed.
Keywords: Late Empire, Latin in Gaulish districts, Gallo-Latin bilingualism, verbalization of adjectives, semantic shift, grammaticalization, the children language, the notion of love
Слово, стоящее в названии моего небольшого исследования, обладает неясной семантикой, неточным прочтением и современными кельтологами признается скорее ошибочным
* Работа выполнена в рамках Программы ОИФН РАН «Язык и литература в контексте культурной динамики», проект «Семантические изоглоссы Европейского лингвистического ареала», а также инициативного проекта «Эпиграфика как объект лингвистического и историко-культурного анализа», поддерживаемого РФФИ (№ 13-06-00086).
Автор выражает благодарность рецензенту, высказавшему в своем отзыве много ценных замечаний и давшему ряд важных советов.
употреблением латинской лексемы, имеющей несколько иной смысл. Я увидела его впервые в надписи на небольшом надгробии в Археологическом музее города Трира, а затем нашла саму надпись в издании «Corpus inscriptionum Latinarum» (CIL XIII 3909): Hic quiescit in pace Ursula qui uix annos XXI Artula kara matir titiulum po(suit).
В настоящее время надпись можно считать одной из «классических», в основном благодаря исследованию К. Штюбер, в котором она названа «настоящим подарком удачи» [Stüber 2007: 90]. Австрийская исследовательница высоко оценивает «удачность» надписи как материала для лингвистического анализа, потому что в ней содержатся два имени, имеющих одно и то же значение 'медведица', причем имя матери — Artula — галльское, тогда как дочь, предположительно, названа тем же именем, но уже в его латинской форме — Ursula (соответственно от галльск. arthos и лат. ursus, к и.-е. *h2rtk'o-, см. [Matasovic 2009: 42]; о кельтских именах, образованных от этого корня см. также [Delamarre 2003: 55—56; 2007: 27; Schmidt 1957: 135; Stüber 2005: 58]).
Что можно сказать о датировке текста? С одной стороны, анализ собственно археологического материала (т. е. памятника, на котором была вырезана надпись) может дать здесь очень мало. Для более богатых надгробий применялись заготовленные плиты из мрамора, известняка и песчаника, причем в разные периоды наблюдалась и разная традиция выбора самого камня, что отчасти позволяет датировать памятник в пределах полувека (от I до IV в. н. э., см. об этом подробнее [Raepsaet-Charlier 2001a: 345]). Что касается эпиграфических формул, то, как принято считать, в период христианизации традиционные латинские надгробные формулы сменяются новыми и вместо «зачина» D. M. (dis manibus) появляются «новые способы меморации усопшего при помощи слов hic iacet или hic requiescit» [Davies et al. 2000: 88]. Однако это не совсем так. Формулы «здесь лежит» или «здесь покоится» появляются раньше и могут соотноситься с действительно поздней установкой адресовать текст надгробия анонимным прохожим, датируются они уже I в. н. э. и могут сочетаться с римской аббревиатурой DM. Ср., например (надпись из Арлона, Бельгия: наличие tria nomina в официальном именовании дает дату — начиная с сер. IV в. н. э.):
DM / GAI JULI MAXIMINI EMERITI LE/GIONIS VIII BENEFI/CIARUS PROCURATO/RIS ONESTA MISSIO/NE MISSUS. ISTA ME/MORIAM PROCURA/ VIT SIMILINIA PATE/RNA CONIUX CO/NIUGI KARISSIMO / MAXIMINUS (H)IC QUIESQUIT. AVE, VIA/TOR. VALE, VIATOR [ILB: 84]
'Богам-манам Гая Юлия Максимина, пенсионера 8-го легиона, бенефициария прокуратора, ушедшего на заслуженный отдых. Симилина Патерна, супруга, супругу дражайшему памятник воздвигла. Здесь покоится Максимин. Здравствуй, прохожий, прощай, прохожий'.
Латинская формула qui vixit из надписи 3909 также позднего происхождения, и ее появление датируется примерно началом I в. н. э. (см. [Raepsaet-Charlier 2001b: ix]). Таким образом, собственно текст эпитафии еще ничего не говорит о его дате и мог бы быть отнесен к широкому периоду от I до IV в. н. э. Совершенно очевидно при этом, что текст эпитафии не самостоятелен, т. е. использует уже сложившиеся формулы и копирует существующие модели.
Интересующий нас текст написан на небольшой плитке красной глины, характеризующей так называемые «скромные погребения» [RIG II, 2: 227], которые, как правило, относятся к более позднему времени, когда традиция римских надгробий начала проникать в более широкие слои населения. Поэтому дата (начало V в.), стоящая в Археологическом музее Трира возле интересующего нас памятника, представляется вероятной. Надпись была обнаружена во время раскопок кладбища на окраине современного Трира, захоронения в котором датируются IV—V вв., и у нас нет оснований предполагать, что сам текст может иметь иную датировку, чем его носитель (см. о раскопках и характеристике археологического и эпиграфического окружения [Krämer 1974: 26—28]).
Что представлял собой район Трира в IV—V вв. с точки зрения этнической, политической и лингвистической? Область по течению р. Мозель, которую занимало галльское племя треверов, была присоединена к Риму еще в ходе Галльской кампании Цезаря, и около 30 г.
до н. э. там были построены римские военные укрепления. Примерно в 15 г. до н. э., уже при Октавиане Августе, там был основан город, получивший название Augusta Treverorum (современный Трир). К концу II в. н. э. город разросся, кроме военных укреплений в нем был построен амфитеатр, бани, виллы, а также сохранившаяся до нашего времени въездная башня — Porta Nigra. К концу IV в. (в 31S г. там была учреждена галльская префектура) город еще больше расширился и стал «одним из крупнейших городов галльской провинции» [Duval 1952: 60], неофициально считавшимся «северной столицей Империи». Население его к этому времени насчитывало около 100 тыс. человек (римским гражданством обладало около 10 %). Но после ряда германских и гуннских вторжений город утратил свое политическое значение, а в 475 г. окончательно перешел в руки франков, в дальнейшем занявших практически все районы, заселенные ранее галльскими народностями. Однако в отличие от более южных и западных территорий, франки-завоеватели в прирейнских землях не утратили своего германского языка и не перешли на диалекты народной латыни; напротив, местное население утратило и свой исконный язык, и приобретенную латынь (в ее местной форме) и германизировалось. Предположительно, это произошло не только потому, что данные районы были захвачены франками раньше (территории, прилегающие к Сене и Луаре, попали под влияние франков всего лишь на 10 лет позднее), но и по той причине, что, несмотря на сильное римское влияние на Мозеле и Рейне, местное население сохраняло кельтские диалекты в качестве основного средства коммуникации и использовало их гораздо дольше. Существует, например, известное свидетельство св. Иеронима о сходстве языка треверов и галатов, сохранившееся в его комментариях к «Посланию к галатам» (см. [Collis 2010: 25]):
unum est, quod inferrimus et promissum in exordio reddimus. Galatas exepto sermone Graeco, quo omnis
oriens loquitur, propriam linguam eadem paene habere quam Treveris
'Одно есть, что мы отмечаем и в дальнейшем должны учитывать, галаты понимают греческую речь,
на которой говорят все на востоке, но речь их самих такая же, как и треверов'.
Треверы, как и ряд других кельтских народностей прилегающих территорий, не переняли ни греческого, ни латинского алфавита для фиксации собственного языкового материала (как это имело место в западных и южных районах современной Франции, где этот процесс начался гораздо раньше). Как и в Британии, собственно кельтских текстов в прирейнских зонах не сохранилось, и галльский языковой материал представлен лишь в именах собственных и теонимах, вкрапленных в латинские эпиграфические памятники. То есть, говоря проще, треверы в основной своей массе латынь знали плохо, но и местные диалекты не имели там поддержки ни в виде письменной традиции, ни в виде реконструируемой поэтической и прозаической традиции устной (как это было, например, в Уэльсе). Невзвешенное двуязычие проявлялось, в частности, в довольно низком уровне латинской языковой компетенции местного населения, что ясно видно из многочисленных ошибок, которыми изобилуют пам
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.