К вопросу ОБ ОПРЕДЕЛЕНИИ СУЩНОСТИ ТЕРРОРИСТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
В.В. Кафтан, доктор философских наук, доцент Т.В. Найдина
В данной статье на основе социально-философского анализа представлены некоторые подходы к выявлению сущностных характеристик террористического дискурса. Террористическая деятельность представлена в тесной взаимосвязи со способами и формами реализации дискурсивных практик, определяющих цели, методы и возможности террористических проявлений в современном обществе.
Ключевые слова: дискурс, террористический дискурс, симулякр, новояз, «смерть Автора», метафора, интертекстуальность.
В настоящее время в понимании общественных явлений большое место занимает постмодернистское видение социального бытия, которое предполагает восприятие мира как Текста, признание множественности реальностей, понимание общественных феноменов как определенных посланий, что делает возможным представление терроризма как некий специфический дискурс, организующий соответствующим образом социальное пространство.
В становящемся информационном обществе и обществе знаний у социальных акторов появляются все новые коммуникативные средства и возможности, которые могут использоваться не только для установления сбалансированного социального взаимодействия и ликвидации барьеров в общении, но и для локальной и глобальной трансляции деструктивных террористических идей.
Следует признать, что в настоящее время террористический дискурс, превращая потенциальные вызовы и угрозы во все более реальные, привлекает к себе возрастающее внимание со
стороны научного сообщества, которое фиксирует все более усиливающееся его влияние на социальные процессы, связи и отношения. Все сказанное свидетельствует о необходимости определения сущности и содержания террористического дискурса, условий его формулирования и артикуляции в современных социальных процессах в целях воспрепятствования разрушительным тенденциям его распространения в российском социуме.
Для определения сущности террористического дискурса необходимо подвергнуть социально-философскому анализу характерные его признаки. Среди таких черт особо следует отметить дихотомичность, насильственный диктат, анонимность, симулятивность, использование новояза, морально-амбивалентный характер, метафоричность, интертекстуальность. Рассмотрим их более подробно.
Дихотомичность1 террористического дискурса заключается в противопос-
1 Дихотомия - раздвоенность, последовательное деление на две части.
тавлении в нем двух позиций: «Свой» -«Чужой» (контртеррорист - террорист). Для существования идеологии необходимы эти два полюса, которые создают и культивируют образ друга и образ врага. Идеология никогда не может существовать без внешнего врага, без того, кому она противостоит. Во многом этот враг мифичен: он существует как реализация внутренней потребности, как искусственный объект, которого не существует в реальности.
Так, в романе Джорджа Оруэлла «1984», обязательным ежедневным занятием для всех членов партии является «двухминутка ненависти», в течение которого они должны посмотреть фильм, демонизирующий врагов Партии (особенно предателя Эммануеля Голдштейна и его последователей), и физически выразить свою ненависть к нему и к принципам демократии.
Этот двухминутный фильм, его текст и сопровождающие его слуховые и визуальные эффекты является попыткой вызвать ненависть и отвращение к врагу, само существование которого весьма проблематично.
В человеческом обществе стереотипное деление на «своих» и «чужих» характерно для всех народов, оно позволяет экономить силы при обработке информации, упрощает распознавание «своих» по определенным параметрам, вселяет спокойствие и уверенность. Именно в противостоянии врагам любое общество интегрируется, получает свой особый идеологический эквивалент и легитимность.
Дискредитация оппонента особенно ярко проявляется в дискурсе терроризма. Здесь дискредитируется уже не
нейтрально называемый «оппонент», а эмотивная негативно-окрашенная номинация «враг». Образ врага часто используется идеологами для мобилизации ему отпора. Враг олицетворяет коварство, лицемерие, подлость, низость и т.п., его моральный негативизм служит для оправдания любых методов борьбы. Образ врага демонизирует-ся, примитивизируется, он подлежит безжалостному уничтожению в случае невозможности его исправления. Враг - объект безусловной ненависти, он отличается от нас по своим базовым характеристикам.
Поскольку образ царя сохранял свой сакральный характер до начала XX века, постольку цареубийство в России имело огромное символическое значение, не только политическое, но и религиозное. Чтобы легитимизировать убийство царя Александра II, народовольцы в своих выступлениях старались показать, что мучеником был цареубийца И.И. Гриневицкий, а не его жертва. Метафорическая сакрализация террориста была зеркальным отражением сакрализации монарха.
Насильственный диктат как характеристика террористического дискурса означает активное навязывание своей позиции с помощью языкового доминирования.
В социальном пространстве между различными «точками зрения» возникает борьба за приоритетное предъявление истинности описания социальной реальности. Возникают два варианта актуализации множества «точек зрения»: либо они начинают «сообщаться» между собой в свободном говорении социального субъекта, либо одна из
представленных «идей» начинает доминировать, утверждаясь посредством то-тализации навязываемых ею языковых конструкций.
Появляется возможность тоталитарного дискурса, пределом которого является террор. Полная объективация социальной реальности приводит к тому, что она заменяется террором властного дискурса.
М. Фуко утверждал, что производство дискурса в обществе связано с насилием над ним: одновременно контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется с помощью определенного социального механизма - системы исключения, к которым относится такие типы запретов как табу на объект, ритуал обстоятельств и исключительное право субъекта на дискурс. Все три типа запрета создают «сложную решетку», ограничивающую дискурсивные практики [1, с. 57].
Ж. Деррида говорит о «насилии буквы», «насилии письма» («существует, скорее, некое первонасилие письма» [2, с. 156]. С этой точки зрения (восходящей к Ф. Бэкону и его формуле «knowledge is power» (Знание - сила!), связывающей знание и власть, дискурс и насилие), насилие - это не искажение некоего изначально «правильного» общественного устройства, но его фундаментальный модус.
По мнению философов франкфуртской школы в современном обществе количество организованного развлечения переходит в качество организованной жестокости. Культуриндустрии присуща репрессивность: «удовольствие, с которым воспринимается учиняемое над экранным персонажем на-
силие, превращается в насилие над самим зрителем, развлечение - в тяжкую повинность» [3, с. 173].
А. Усманова считает, что насилие над Америкой (теракты 11 сентября 2001 г.) останется в истории как «акт террора», тогда как насилие Америки над другими странами - от Судана и Ирака до Югославии и Афганистана -будет, скорее всего, квалифицироваться как «акт справедливого возмездия», как восстановление подлинной демократии и порядка - «риторика насилия», практикуемая НАТО, предполагает, что насилие существует лишь со стороны Большого Другого [4].
Один из признаков террористического дискурса - анонимность, который может быть осмыслен через анализ выражения «Смерть Автора», присущего современному постмодернистскому видению социальной реальности1.
После написания литературного произведения, да и вообще акта художественного творчества наступает «смерть Автора», и одновременное наделение читателя авторскими функциями интерпретатора, вскрывающего неисчерпаемые значения написанного: «рождение читателя приходится оплачивать смертью Автора» [5, с. 391]. Авторский текст, допускает те или иные «стратегии интерпретации», которыми читатель волен распорядиться по своему разумению в ходе чтения текста или, точнее, в процессе «соавторского» создания.
1 Впервые о «Смерти Автора» было заявлено идеологами постструктурализма и постмодернизма Р. Бартом и М. Фуко, переработавшими идею Ф. Ницше о «Смерти Бога» [5; 6].
Удаление Автора - это не просто исторический факт или эффект письма -пишет Барт, - им до основания преображается весь современный текст, или, что то же самое, ныне текст создается и читается таким образом, что автор на всех его уровнях устраняется... Автор вынашивает книгу, т. е. предсуществует ей, мыслит, страдает, живет для нее, он так же предшествует своему произведению, как отец сыну. Что же касается современного скриптора1, то он рождается одновременно с текстом, У него нет никакого бытия до и вне письма, он отнюдь не тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом; остается только одно время - время речевого акта, и всякий текст вечно пишется здесь и сейчас.
Коль скоро Автор устранен, то совершенно напрасным становятся и всякие притязания на «расшифровку» текста. Присвоить тексту Автора - это значит как бы застопорить текст, наделить его окончательным значением, замкнуть письмо.
Текст сложен из множества разных видов письма, происходящих из различных культур и вступающих друг с другом в отношения диалога, пародии, спора, однако вся эта множественность фокусируется в определенной точке, которой является не автор, как утверждали до сих пор, а читатель. Читатель - это то пространство, где запечатлеваются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении своем, а в предна-
1 Скриптор (от лат. 8сир1ог - пишущий, сценарист) - писец - понятие, сменившее в постмодернизме традиционное понятие «автор», фиксирующее отказ от наделения его субъект-ностью.
значении, только предназначение это не личный адрес; читатель - это человек без истории, без биографии, без психологии, он всего лишь некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют письменный текст [5].
Современным воплощением «Смерти автора» в террористическом дискурсе является отказ террористических групп во вз
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.