К юбилею учителя
125 лет со дня рождения А.В.Шубникова
В.М.Фридкин,
доктор физико-математических наук Москва
Кроме столетия открытия дифракции рентгеновских лучей наука в нынешнем году отмечает еще одну знаменательную «кристаллографическую» дату — 125 лет со дня рождения академика Алексея Васильевича Шубникова (1887—1970). Он был учеником знаменитого Георгия Викторовича Вульфа, которому мы обязаны известным законом Вульфа—Брэгга. Поэтому оба юбилея тесно связаны. А.В.Шуб-ников занимает выдающееся место в отечественной и мировой науке. По существу он создал новую дисциплину — современную кристаллографию, науку о кристаллах, их росте, структуре и симметрии. Обобщив учение великого русского кристаллографа Евграфа Степановича Федорова о симметрии, Шубников развил теорию антисимметрии (черно-белых группах симметрии, называющихся теперь шубниковски-ми), которая играет важную роль в физике и биологии; открыл пьезоэлектрические текстуры; предсказал возможность визуализации атомов, выдвинув идею, воплощенную в электронной микроскопии. В 1943 г. на базе своей лаборатории он организовал первый в мире Институт кристаллографии и почти на 20 лет стал его директором. Благодаря его работам и инициативам институт (теперь — Институт кристаллографии им.А.В.Шубникова РАН) стал одним из ведущих научных центров в изучении структуры и свойств объектов неживой и живой природы (в частности, белков).
© Фридкин В.М., 2012
«Что сохранила память?»
«Что сохранила память» — так назвал свои мемуары Алексей Васильевич Шубников [1]. Блестящему ученому и замечательному человеку посвящено немало воспоминаний. Настала моя очередь. Тем более, что из живущих ныне прямых его учеников, видимо, остался один я. Подробностям биографии и научным достижениям Шубникова посвящена статья коллег, недавно вышедшая в «Вестнике РАН» [2]. Я же здесь набросаю несколько штрихов к портрету учителя.
Я стал аспирантом Алексея Васильевича в 1955 г. Меня познакомил с ним Иван Степанович Желудев, мой старший товарищ по Университету и к тому времени уже сотрудник Шубни-кова. Получив разрешение от секретаря Верочки Витанис, Иван Степанович ввел меня в его кабинет на третьем этаже здания института в Пыжевском переулке. Выражаясь не слишком оригинально, открыл передо мной дверь в большую науку — в прямом и переносном смысле.
После окончания физфака МГУ в 1952 г. работу я найти не мог. Молодой читатель спросит, почему: новое поколение, как правило, не знает о событиях последних сталинских лет. Друзья отца, инженера-полиграфиста, погибшего на фронте, устроили меня в НИИПолиграф-маш, где физикой и не пахло. Зато я, не теряя времени, успел реализовать на этом заводе свой дипломный университетсий
проект и сделал первый ксерокс. Потом перевез его в здание на Пыжевский.
— Рассказывайте медленно, а главное — никаких формул. Алексей Васильевич их не любит.
— А предельный тензор для полярной текстуры дать можно?
— Не только можно, но и нужно.
Так наставлял меня Желудев перед моим первым семинаром. Я рассказывал о фотоэлектретах, полярных текстурах. В тот год вышла монография Шубни-кова, Желудева, Константиновой и Сильвестровой о пьезоэлектрических текстурах [3], и авторы, включая Алексея Васильевича, подарили мне книгу и подписали ее.
Ко мне Алексей Васильевич и его жена Янина Ивановна были добры и внимательны: одалживали деньги, приглашали домой. Я часто обедал на их кухне, где кривая Агафья Ивановна (домработница) угощала меня кислыми щами (любимым блюдом хозяина дома). Когда бывали гости (и среди них очень часто Николай Васильевич Белов), обед устраивали в гостиной.
Как-то Янина Ивановна заказала известному скульптору бюст Алексея Васильевича. Его поставили в углу гостиной. Янина Ивановна называла его не иначе как «надгробие». Проходя в кабинет к шефу, я старался в этот угол не смотреть. Мне было страшно. Как сам Алексей Васильевич уживался со своим «надгробием» — не знаю. Когда обедали в гостиной, я старался сесть к изваянию спиной. На ум приходила грозная строчка из
Б.К.Вайнштейн, Н.В.Белов, А.В.Шубников на Кристаллографическом конгрессе (Мадрид, 1954).
Державина: «Где стол был яств...». Теперь бюст стоит в вестибюле института. И это вовсе не надгробие, а памятник. К нему приносят цветы: летом — ромашки, зимой — гвоздики. У бюста фотографируются на память. Однажды сфотографировались и мы — всей группой, открывшей «двумерное сегнетоэлект-ричество». И хотя бюст сделан из твердого белого мрамора, он не долговечнее шубниковских групп антисимметрии [4].
Из гостиной дверь вела в кабинет Алексея Васильевича. Там же на узкой кровати (я называл ее про себя девичьей), покрытой пледом, он спал. Помню стол, шкаф с книгами и гитару в углу. Мне часто приходилось слышать, как он играет. Слух у него несомненно был, но не помню, чтобы он слушал классическую музыку.
Хотя после защиты кандидатской диссертации я занялся сегнетоэлектриками и фазовыми переходами, Алексей Васильевич продолжал проявлять интерес к моему ксероксу и электрофотографии.
«Ученый может работать и в тюрьме»
Рассказывая, Алексей Васильевич часто произносил крылатые фразы. Жаль, что записывать их я начал слишком поздно. Однажды, когда я пожаловался ему на что-то, он сказал мне: «Ученый может работать и в тюрьме. Вспомните хотя бы Кибальчича».
Сейчас на радио «Эхо Москвы» есть передача «Мой первый рубль». Свой первый рубль Алексей Васильевич заработал в Московском коммерческом училище — среднем учебном заведении, в котором он учился вместе с братьями Вавиловыми (с Николаем — в одном классе). Он изготовил своими руками и продал Сергею Ивановичу Вавилову эле-ктрофорную машину. Кажется, за несколько рублей. Своими руками он шлифовал кристаллы и ставил самые сложные экспе-
рименты. Был одновременно блестящим экспериментатором и теоретиком и, насколько помню, вообще не признавал разделения кристалографов и физиков по этому признаку. Но в годы, когда я был аспирантом, он уже редко работал руками сам.
В этом ему помогал верный помощник, его Санчо Панса, бывший его лаборантом, мастер на все руки, виртуозный Владимир Федорович Парвов. Занимая эту должность, Володя никого не боялся и не стеснялся. Помню, выходил из лаборатории, хромая,
А.В.Шубников и В.Ф.Парвов (слева) в лаборатории. 1953 г.
к*]2 |»1*
¿к ..
Г} «
Л
'а,
Ш 1) /
¡^.♦0-4
*» ' .ж
т
А.В.Шубников с Г.Наджаковым (слева) на лабораторном семинаре (на доске — формулы автора).1957 г.
пересекал зал заседаний, со стуком открывал ногой дверь в кабинет Желудева, бывшего тогда секретарем парткома и говорил: «Привет господину товарищу Желудеву! Провод без кембрика не найдется?»
Тут самое время рассказать о работе по фотоэлектретам с болгарскими учеными. Как-то директор Института физики Болгарской академии наук академик Георгий Наджаков узнал о наших работах по фотоэлектретам и электрофотографии (видимо, по моим публикациям). А надо сказать, что фотоэлектреты Наджаков, будучи еще молодым человеком, открыл в 1938 г. в Париже, в лаборатории Поля Ланжевена. Он приехал в дом на Пыжевский, я сделал доклад, завязалась совместная работа. Наджаков пригласил Шубникова и Желудева с женами и меня на пару недель в Болгарию. Это много позже появилась поговорка «курица — не птица, Болгария — не заграница», во времена железного занавеса и Болгария была заграницей. Вся наша делегация уехала, а меня не пустили. Алексей Васильевич чувствовал неловкость, переживал и повторял мне свою поговорку про ученого и тюрьму. Помочь мне он ничем не мог. Впрочем, его и самого не очень-
то пускали, это была его первая поездка за границу после долгого перерыва. Как-то, роясь среди старых фотографий, я нашел фото семинара с участием Шуб-никова и Наджакова, на котором я делал доклад. Меня на фото не было, но я узнал свои формулы.
«Для Капицы все равны»
Как-то Алексей Васильевич сказал мне: «Вам неплохо бы доложить работу на семинаре у Капицы. По-моему, ему будет интересно.»
Семинары у Петра Леонидовича Капицы, устраивавшиеся по средам, были известны всей Москве. На них всегда присутствовал Лев Давидович Ландау, который у Капицы заведовал теоретическим отделом. А сам факт доклада в «капишнике» считался успехом. Академик Капица испытывал к Шубникову не только уважение, но и признательность. Когда Сталин и Берия изгнали Капицу из его института, его приютил у себя Алексей Васильевич. Капица тогда безвыездно жил на даче и в нашем институте появлялся редко. Но память о мужестве Шубникова, видимо, сохранил навсегда.
Выслушав шефа, я испугался: «Но захочет ли Петр Леонидо-
вич поставить мой доклад? И как это сделать?» «Не беспокойтесь, — сказал Алексей Васильевич. — Предоставьте это мне. Я позвоню ему, и вы получите приглашение.»
Через несколько дней в институт на мое имя пришел конверт. Из него выпал листок, сложенный вдвое. Он где-то хранится у меня до сих пор. Вот его текст:
«Институт физических проблем им.С.И.Вавилова. В среду такого-то числа (число не помню) 1957 г. состоится триста сорок второе заседание семинара. Повестка дня: 1. Поль Адриен Морис Дирак. Электроны и вакуум. 2. Владимир Фридкин. Электреты. Начало в 18 часов».
Если бы не стул, я сел бы на пол. Не уверен, что надо объяснять почему. Дирак (наряду с Эйнштейном, Планком и Гей-зенбергом) — классик физики двадцатого века и вообще современного естествознания. Нобелевский лауреат и иностранный член нашей Академии наук, он приехал на несколько дней в Москву. Читать после него свой жалкий доклад о каких-то электретах, это все равно как... ну не знаю. после Пушкина читать свои стихи. Я бросился к шефу. Губы мои дрожали, в горле застрял комок. Без слов я протянул ему приглашение. Алексей Васильевич пробежал глазами текст, пожевал губами и чуть их раздвинул. Это означало, что он смеется: «Узнаю Петра Леонидовича. Он — в своем репертуаре. Понимаете, Володя, для Капицы все равны. Что вы, что Лауэ, что Дирак. А он сам как бы над всеми. Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо, уверяю вас.»
Три ночи я не спал. Пил чай на кухне, бродил по квартире, мешал всем спать и почему-то декламировал стихи Надсона. Жена давала таблетки. Они н
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.