Власть и общество:
конституционные и административные реформы
© 2011 г. В. Ю. ЗАХАРОВ*
КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМ КАК ВАРИАНТ МОДЕРНИЗАЦИИ РОССИЙСКОГО АБСОЛЮТИЗМА В КОНЦЕ XVIII - ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX века
Проблема реформирования государственного строя Российской империи в первой четверти XIX в. является одной из наиболее интересных и дискуссионных в отечественной историографии. Вот уже более полутора веков историки спорят о возможности (или невозможности) реализации конституционной альтернативы развития страны во время правления императора Александра I. При этом в центре их внимания находятся такие проекты, как Жалованная грамота российскому народу 1801 г., Введение к Уложению государственных законов М.М. Сперанского 1809 г. и Уставная грамота Российской империи Н.Н. Новосильцова 1818-1820 гг., разрабатывавшиеся по личному указанию и при прямом участии Александра I. Можно ли считать эти проекты конституционными? Какие цели преследовал император при их разработке? К каким изменениям в политическом и социально-экономическом развитии России могла привести реализация этих проектов? В чем причины их неопубликования? Таков далеко не полный перечень вопросов, встающих перед исследователями реформ Александровского царствования.
Следует отметить, что еще с конца XIX в. в историографии наметились два, по сути, противоположных подхода к пониманию сущности и направленности реформ Александра I. Условно их можно определить как концепции «заигрывания самодержавия с либерализмом»1 и «приспособления государственной власти к новым общественно-политическим и социально-экономическим условиям»2. Сторонники первой концепции считали попытки реформ начала XIX в. насквозь фальшивыми, вызванными исключительно внешними обстоятельствами и поэтому заранее обреченными на провал. Александр I оценивался ими как убежденный сторонник самодержавия, временно использовавший либеральную фразеологию для борьбы с сановной оппозицией, выступавшей после свержения Павла I за ограничение власти монарха, а также для повышения собственного авторитета на международной арене (примерно так же, как в свое время Екатерина II, использовавшая модные тогда идеи «просвещенного абсолютизма»). Как только опасность миновала, с «показным либерализмом» было покончено, и Александр I перешел к укреплению режима личной власти3. Сторонники концепции «приспособления» вслед за А.Н. Пыпиным, впервые сформулировавшим эту идею, считали главной причиной реформ осознание передовой частью общества во главе с Александром I необходимости реформ с целью недопущения в России событий, подобных Французской революции, а также приведения в соответствие с «веяниями времени» всех сфер общественной жизни. Причины неудач задуманных реформ виделись в сопротивлении господствующего класса, узости социальной базы, неспособности
* Захаров Виталий Юрьевич, кандидат исторических наук, доцент Московского государственного университета приборостроения и информатики.
или нежелания правительства опереться на другие, более широкие слои населения, нерешительности инициатора реформ императора Александра I4. На разных этапах развития отечественной исторической науки поочередно верх брала то одна, то другая концепция. Причем значительное влияние на этот процесс оказывала политическая конъюнктура. Интересно, что несмотря на изменение ракурса исследований, исходная посылка оставалась неизменной. Вопрос об искренности реформаторских намерений Александра I по-прежнему ставился во главу угла, и его решение определяло общую направленность исторического исследования, затрагивавшего реформы начала XIX в.
Нельзя сказать, что дискуссия по этой проблематике близка к завершению. Тема по-прежнему остается актуальной, особенно в свете новых методологических подходов, связанных с современной теорией модернизации, а также из-за незавершенности конституционного и политического реформирования современной России. Подтверждением этого является публикация в № 4 журнала «Российская история» за 2009 г. статьи К.С. Чернова «Реформа администрации должна быть предпочтительнее конституции», в которой автор пытается доказать неконституционный, «просамодержавный» характер всех проектов реформирования государственного строя александровского царствования и прежде всего Уставной грамоты Российской империи 1818-1820 гг.5 Настоящая статья является, с одной стороны, ответом на статью и монографию Чернова в русле продолжения дискуссии о сущности попыток реформ государственного строя при Александре I. С другой стороны, здесь предпринимается попытка рассмотреть проблему модернизации политической системы в России на рубеже ХУШ-ХГХ вв. не изолированно в рамках анализа только проектов, подготовленных при Александре I, а в более широком контексте, связав ее, во-первых, с общими тенденциями развития отечественной политико-правовой мысли в предшествующий период, во-вторых, с закономерностями и тенденциями модернизации европейских монархий. Подобный подход позволит выйти на решение других важных вопросов. Что такое конституционализм как общественно-политическое течение? Каковы особенности российского конституционализма? Было ли его возникновение заимствованием с Запада в чистом виде или же имело и национальные корни? Можно ли считать конституционализм общеевропейским феноменом и закономерным вариантом модернизации европейских политических систем, включая и Россию? Наконец, проблема возникновения и развития конституционализма в России тесно связана с проблемой абсолютизма. При анализе различных вариантов модернизации политической системы в России и Европе неизбежно возникает вопрос, а что же именно подвергалось реформированию - абсолютизм или нечто иное? Другими словами, существовал ли абсолютизм как особая форма правления на самом деле или он является теоретической конструкцией, искусственно созданной учеными, политиками и т.д. Этот вопрос является основополагающим, от его решения зависит и вся последующая оценка событий, связанных с модернизацией правящих режимов в Западной Европе и России во второй половине XVIII - первой четверти XIX в.
В настоящее время в западной историографии значительным влиянием пользуется направление, сторонники которого фактически отрицают реальность существования абсолютизма в европейских государствах XVII-XVIII вв. Одним из наиболее ярких представителей этого направления является английский историк Н. Хеншелл. В монографии с символическим названием «Миф абсолютизма» он подверг резкой критике классическую и, казалось бы, давно устоявшуюся концепцию, согласно которой в большинстве европейских государств во второй половине XVII-XVIII вв. господствовала абсолютная монархия, признаками которой были наличие в лице монарха жестко централизованной верховной власти, опирающейся на армию и бюрократический аппарат, сосредоточение в его руках всей полноты законодательной, исполнительной и судебной власти, ее неограниченный характер, независимое положение монарха по отношению к различным слоям общества (надсословный характер власти). Своеобразным эталоном абсолютизма считалась Франция времен Людовиков XIV, XV и XVI. Хеншелл на примере Франции этого периода пытается доказать, что ни одного из этих
признаков не было и в помине. По его мнению, у французских королей не было монополии на верховную государственную власть, которая вплоть до революции 1789 г. носила децентрализованный характер. И если Генеральные штаты на общегосударственном уровне действительно не созывались, то в провинциях продолжали существовать и активно действовать местные сословные корпорации, с мнением которых королям приходилось считаться6. Институт королевских интендантов, введенный при Людовике XIV и традиционно считавшийся одним из главных признаков абсолютизма, Хеншелл оценивает совершенно по-другому. С его точки зрения, интенданты -это вовсе «не управляющие от короны», а своего рода «наблюдатели», представители короля при местных корпорациях7. Особое внимание историк уделяет судебным и законодательным полномочиям короля. По его мнению, даже у Людовика XIV, «образцового абсолютного монарха», в полной мере этих полномочий не было. Судебные прерогативы принадлежали не столько королю, сколько парламентам в провинциях и, особенно, Парижскому парламенту, который и являлся высшей судебной инстанцией. К тому же Парижский парламент обладал правом регистрации всех законопроектов, исходящих от короля, без чего они просто не могли вступить в действие. Причем это право не было отменено вплоть до революции 1789 г. Следовательно, власть короля не являлась абсолютной и в законодательной сфере8. Конечный вывод Хеншелла заключается в том, что никакого абсолютизма во Франции ни при Людовике XIV, ни при его преемниках вплоть до революции не было. «Ничего нового в смысле установления монополии на власть и ослабления роли корпоративных организаций на местах Людовик XIV не создал, он всего лишь собирал воедино свои прежние полномочия (королевские прерогативы), а не претендовал на новые». Революция была направлена не против абсолютизма как принципа политики, а против тех искажений и злоупотреблений властью, которые действительно появились при преемниках Людовика XIV, за возвращение к нормам неписанной конституции, которая, по мнению Хеншелла, существовала во Франции и в XVII, и в XVIII вв. Представление же о «деспотическом абсолютизме» является одним из мифов эпохи революции, созданным революционерами для оправдания своих действий9.
Концепция Хеншелла является, конечно, крайней точкой зрения на проблему абсолютизма. Большинство западных историков придерживаются более «мягкой» позиции. Например, авторитетный французский исследователь Ф. Фюре не отрицает наличия признаков абсолютизма в дореволюционной Франции, но считает, что степень их развития не стоит преувеличивать. Монархия Бурбонов никогда не была абсолютной в современном значении этого слова. При этом он приводит примерно те же аргументы, что и Хеншелл, и предпочитает именовать форму правления и государственный строй дореволюционной Франции не абсолютизмом, а монархией Старого порядка10.
В 1990-х гг. у концепции «мифичности абсол
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.