ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2004 • < 5
A.A. АУЗАН
Кризис ожиданий и варианты социального контракта
Есть такая философская притча: курица, регулярно наблюдая приход человека в курятник с зерном, обобщает и логически делает заключение: человек существует для того, чтобы кормить курицу. Но однажды он приходит в курятник не с зерном, а с ножом, что раз и навсегда научает курицу правильно делать научное обобщение. Ныне у меня есть ощущение, что мы сейчас прошли (не проходим, а прошли) очень серьезную историческую развилку и теперь главное - правильно сделать научное обобщение.
Первое - в стране нет экономического кризиса; в стране нет политического кризиса (мало ли какие партии не попали в парламент или, наоборот, наступила консолидация законодательной и исполнительной власти); в стране нет социального кризиса (на рельсах никто не лежит). Тем не менее в стране в последние месяцы, последний год имеет место острый кризис ожиданий.
Не сошлись ожидания различных групп. Для бизнеса неожиданность в том, что, оказывается, результаты приватизации стоят под вопросом. Президент регулярно отвечает, что пересмотра итогов приватизации не будет, но потом, буквально через минуту-другую, это дополняется уточнением, что пересмотра не будет в случае, если в 1990-е гг. не было нарушений законодательства. А ведь общеизвестно, что в тот период законодательство нарушалось повсеместно и потому при желании претензии можно предъявить любому. Власть тоже обманулась в своих ожиданиях, потому что, казалось бы, в 2000 г., после того, как наступило "замирение", предполагалось, что бизнес не станет вмешиваться в политику, не будет покупать политические партии (во всяком случае, оптом - несколько партий). Дальнейшие события показали, что и эти надежды не оправдались. Острое чувство обманутости ожиданий характерно и для значительной части населения, что ярко демонстрируют опросы последнего года, свидетельствующие о том, насколько близко к сердцу принимают проблемы перераспределения многие группы наших сограждан. В 1991-1993 гг. им обещали, что намечаемая приватизация даст положительные результаты для всех, а сегодня они этих результатов для себя не видят.
Перечень обманутых ожиданий можно продолжить и касаясь иных аспектов нашей жизни. Например, некоторое изумление вызывают позиции и действия силовых структур, потому что 1991 г. фактически означал амнистию для тех, кто действовал в правоохранительных органах СССР. Тогда вопрос о люстрациях не был поднят, хотя он и обсуждался. Вроде бы произошла амнистия для тех, кто в КГБ СССР или в прокуратуре СССР боролся с инакомыслящими. Проходит 10 лет, и люди, которые
Аузан Александр Александрович — доктор экономических наук, профессор, президент Института национального проекта "Общественный договор", заведующий кафедрой прикладной и институциональной экономики экономического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
тогда были капитанами, а теперь стали генералами, отказываются обсуждать вопрос об амнистии, скажем, за налоговые преступления в 1990-х гг.
Таким образом, налицо полное несовпадение ожиданий и реальности, которое, как мне кажется, нельзя объяснить только разной интерпретацией "конвенции" 2000 г., когда В. Путин, например, при встрече с бюро Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП) объявил, что война осталась позади, что теперь страна переходит к "равноудаленности" и т.д. и т.п. По сути, эту "конвенцию" постигла судьба предыдущих. Ведь была "конвенция" 1996 г., когда олигархи перестали стрелять друг в друга и договорились с Б. Ельциным о поддержке на определенных условиях. Были молчаливые или, наоборот, громкие политические декларативные "конвенции" 1991— 1993 гг. Наконец, Конституция 1993 г. - тоже определенная "конвенция", причем уже с юридическим статусом. Но вновь и вновь встает вопрос: будет она пересматриваться или нет?
Размышления о причинах столь явного кризиса ожиданий, на мой взгляд, очевидно подводят ко второму вопросу: что же у нас в стране происходит с социальным контрактом? Вообще, социальный контракт в обществе отнюдь не всегда существует, если мы его понимаем не просто как исследовательскую интерпретацию. Есть ряд инструментальных наработок, которые позволяют измерять, есть в обществе социальный контракт или нет. Потому что когда в обществе нет социального контракта, то существуют высокий уровень неопределенности в правилах, коллизии в правилах и есть даже способы замеров уровня анархии в обществе, уровня агрессивности поведения при неопределенности правил и т.д.
Разумеется, услышав слова "социальный контракт", "общественный договор", мало-мальски образованный человек тут же рефлекторно произнесет "Жан-Жак Руссо". Человек чуть более образованный скажет также "Локк" и "Гоббс", что вполне справедливо, ибо Д. Локк и Т. Гоббс заложили философские основы понимания социального контракта, точнее - двух разных типов социального контракта. Идеи социального контракта разрабатывались фактически с позднего средневековья, с появления итальянских торговых республик и в ХУШ в. развернулись в теорию, получившую необычайную популярность. Но вот XIX и XX вв. оказались для теории общественного договора мертвой зоной. Дело в том, что старая теория социального контракта сильно скомпрометировала себя: можно вспомнить, что в версии Ж.-Ж. Руссо она стала идеологической основой Великой французской революции. И когда вся Европа увидела, что дело кончилось массовыми казнями и якобинским террором, что тирания оказалась даже хуже традиционной патриархальной королевской власти, о социальном контракте как-то забыли и стеснялись вспоминать иначе, как в курсах истории философии. Потребовалось почти два века, чтобы понять, в чем были ошибки теории социального контракта, какая ревизия ее категорий нужна.
Собственно, и ошибок-то было не так уж много - всего три-четыре, но они и сыграли со старой теорией злую шутку. Первой такой ошибкой было понимание государства: здесь есть понимание опасностей государства, но лишь очень ограниченные представления о том, что же может служить альтернативой государству. Взгляд в этой теории очень простой: либо государство, либо анархия.
Сейчас появилось много работ не только по теории государства, но и по теории анархии, в том числе и разные модели, учитывающие опыт нескольких попыток уничтожить государство, предпринятых в XIX и XX вв. Тогда обнаружилась поразительная вещь: все подобные попытки приводили лишь к новому огромному усилению государства. Государство всегда выходило из революций значительно более мощным. Изначально не сознавали, что государство как организация обладает сравнительными преимуществами в осуществлении насилия, и потому любое применение насилия к государству только выявляет конкурентоспособность этого института, усиливает его и дает ему питательную среду. Государство можно только "душить в объятьях".
Существенные сдвиги произошли и в понимании анархии, потому что в конце XX в. вполне почтенные философы и экономисты стали писать, что в современном общест-
ве существуют виды анархии, которые представляют собой благо. Это анархия конституционная, упорядоченная. Дж. Бьюкенен приводит пример того, как строится университетская жизнь. Когда она идет нормально, там очень много анархии - то есть правил неформальных, не прописанных, не имеющих специальных механизмов принуждения, но тем не менее соблюдаемых - просто потому, что представляют предмет всеобщего согласия, консенсуса. И это идеально в смысле издержек поведения, издержек принятия решений. Это ведь тоже один из вариантов анархии. Таким образом, анархия оказалась более тонким явлением, чем представлялось ранее.
Вторая ошибка, которая потребовала ревизии представлений, - принцип равенства и принцип большинства. Парадоксально: до конца XX в. люди, за исключением, может быть, великого шведского экономиста К. Викселя, писавшего об этом еще в начале века, не задумывались над принципиальной ограниченностью принципа большинства. Ну что такого мистического в цифре 51%? Тем не менее, в логике старой теории эта "мистика" понятна: почтение к 51% опиралось на скрытую предпосылку, что все люди одинаковы, что у них одинаковые предпочтения и, более того, одинаковая интенсивность этих предпочтений. Но на самом-то деле это не так: у людей разная структура и интенсивность предпочтений. Эту предпосылку пришлось поменять. И в новой теории существует идея обмена голосами, обмена правами, потому что одним нечто нужно более, чем другое, а другим нужно еще что-то более, чем первое. Это -основа для достижения согласия по всем вопросам, это принцип консенсуса разных, а не одинаковых людей. Поэтому, строго говоря, в принятии решений есть всего два принципа: единогласие и не единогласие. А если это не единогласие (отказ от которого иногда вполне оправдан, поскольку издержки согласования могут оказаться запретительно велики), то может иметь смысл, чтобы решения принимал не 51%, а один человек или небольшая группа. В этом смысл оперативного управления. Иными словами, все регулируется в соответствии с теорией коллективного выбора соотношением издержек принятия решений, издержек согласования интересов. И то и другое -трансакционные издержки.
Третий момент, который потребовал кардинального пересмотра, - вопрос о функции общественного благосостояния и связанная с этим идея справедливого распределения. Дискуссии вокруг функции экономического благосостояния в экономической теории до сих пор не затихли. Некоторые экономисты до сих пор полагают, что можно максимизировать функцию общественного благосостояния и что ее максимизация и является целью политики, целью преобразований. Но что означает само понятие функции общественного благосостояния? Это означает, что все люди одинаково понимают "хорошо" и "плохо". Более того, то, что хорошо для одного, хорошо для всех. Обе предпосылки сомнительны, поэтому с функцией общественного благосостояния дело иметь опасно. В XX в. государство как раз и посвятило себя максимизации функции общественного благосостояния, особенно в этом преуспели
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.