Ю.Н.Гирин
«Куэнтеро»
Человечество потеряло Габриэля Гарсиа Маркеса — величайшего писателя не только Колумбии и не только Латинской Америки, но и всего современного мира. Нобелевский лауреат (1982), обладатель множества международных премий и наград, он, по местным понятиям, принадлежал к роду сказителей-«куэнтеро», каковым и сам себя считал. Возможно, этим и объясняется особенность его повествовательного дара. Попытаемся понять суть его творчества.
Ключевые слова: Колумбия, Габриэль Гарсиа Маркес, сказитель, власть, любовь, одиночество, смерть, природа, мифологизм.
На планете Земля вряд ли сыщется человек, который хотя бы не слышал имя великого писателя Латинской Америки. Но вот почему «куэнтеро» — это придется объяснять специально. Для латиноамериканца, тем более представителя карибской культуры, тут все ясно. Куэнтеро — это народный сказитель, носитель устной культуры, передающий последующим поколениям основы национальной традиции. В странах с 500-летней историей традиций немало, но они не устоялись; поэтому в них силен фактор инвенции, воображения, многое приходится присочинять по ходу самой истории. «Человеческой реальности не возникнет, если ее не создаст также и человеческое воображение», утверждает немало размышлявший на эту тему мексиканец Карлос Фуэнтес. В другом месте он конкретизирует свою мысль: «Прежде чем обрести реальность, Америка должна жить в желаниях»1. Поэтому в этой культуре сказитель, куэнтеро есть тот, кто обращает свои россказни в само бытие. И пусть он насочиняет все, что угодно (и что потом потребует каких-то ученых дефиниций: «магический реализм», «чудесная реальность», «барочность» или еще что-то) — все это уже будет неважно. Латиноамериканская культура литературоцен-трична, и сам способ ее бытия создают именно писатели. Характерно, что чисто в жанровом отношении для нее более характерен не роман, а именно рассказ («cuento»).
Юрий Николаевич Гирин — кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН им. А.М.Горького (yurigirin@hotmail.com).
Габриэль Гарсиа Маркес. Последнее публичное появление
Габриэль Гарсиа Маркес относится к числу тех писателей, которые вызывают у читателей либо восторженное преклонение, либо безоговорочное неприятие — равнодушных обычно не находится. Однажды я начал свое выступление на одном из достославных «круглых столов», некогда часто устраивавшихся в журнале «Латинская Америки», примерно такими словами: «Никогда не мог понять, почему мне не нравится Гарсиа Маркес». Причем я даже не сообразил, насколько по-гарсиамаркесовски это прозвучало. С годами я не то, чтобы полюбил творчество Гарсиа Маркеса, но во всяком случае научился понимать, почему именно и что именно в нем я не люблю, а что люблю. А это, мне кажется, уже немало. Ведь способность понимать другого порой значит много больше, чем безмысленно любить. Это применимо к любой ситуации, ну а к данному случаю хорошо подойдут слова самого писателя, мудро заметившего: «Если кто-то не любит тебя так, как тебе хочется, из этого еще вовсе не следует, что он не любит тебя всей душой». Поэтому сегодня, обращаясь к имени, слову и образу великого мастера, мне хочется поговорить о столь много значившей для него теме любви. О ее перипетиях. О страстях и напастях.
Долгое время друзья дразнили меня «антимаркесистом», но вот однажды судьба в лице Валерия Борисовича Земскова, автора единственной в то время у нас серьезной работы о колумбийском писателе, распорядилась так, что мне пришлось глубоко заняться его творчеством, и первое, что мне удалось понять, так это то, что к этому автору неприменимы никакие расхожие, однозначные, устоявшиеся понятия и категории. Да и не только как к автору: ведь ясно же, что упорно веривший в свою звезду журналист
Гарсиа Маркес, страдавший от одиночества любви к своей юной невесте Мерседес, с которой он сам разлучил себя на почти мифологические 13 лет пока стремился стать на ноги как писатель, строча репортерские заметки в своем углу, который он снимал не где-нибудь, а в борделе, — такой человек по определению не мог не видеть основополагающих понятий человеческой жизни под каким-то особым углом зрения. И прежде всего это относится к любви, которой посвящена добрая половина всего написанного Гарсиа Маркесом: с самого начала и до самого конца.
Но любовь у него всегда окрашена в какие-то не свойственные этому естественному человеческому чувству или состоянию тона: можно сказать, что любовь у Гарсиа Маркеса — это «другая сторона» жизни, потому что с обыденной жизнью она не вполне сопрягается, принадлежа какому-то иному измерению человеческого бытия. Вот уже в романе «Сто лет одиночества» (1967) нарушители общечеловеческих норм единокровные любовники Аурелиано и Амаранта Урсула, «заточенные одиночеством и любовью и одиночеством любви», ощущают себя «самыми счастливыми существами на земле», несмотря на то, что они, как и многие другие герои Гар-сиа Маркеса, мечены девиационными признаками, погружены в замкнутое на себе «дурное время» и обречены на гибель. Поэтому и вся история Ма-кондо, начинавшаяся образом огромного Дома, заканчивается видением «призрачного бордельчика», знаком извращенной любви и извращенной жизни. Символом «дурного времени». И причина гибели всего Макондо — в недостатке любви, в неумении любить, что, по мнению писателя, и создает причины бытийного одиночества. Неудивительно поэтому, что тема любви составляет своеобразный лейтмотив всего его творчества. Но это все же не просто любовь, а нечто более значимое и многосложное.
У Гарсиа Маркеса много любви — и плотской, и духовной, и вымышленной. При этом духовное начало любви каким-то странным образом всегда оказывается связано с самыми низменными, физиологическими аспектами человеческой природы. И еще: в поэтике Гарсиа Маркеса тело (неважно, индивидуальное или социальное) оказывается непременно ущербным — либо же девственно нетронутым, т.е. опять-таки ущербным. Чаще всего, это тело распадающееся, разлагающееся, множащееся, пухнущее, пахнущее, но тем самым и вовлекающееся в мир природы. Точно так же и сексуальное начало в его мире либо избыточно, либо неполноценно, что весьма существенно с учетом того, что сексуальность в латиноамериканской культуре обладает социально ценностной валентностью, и именно в этой системе измерений писатель маркирует свои персонажи. Соответственно, типичный образ Гарсиа Маркеса — это самый красивый утопленник в мире или очень старый человек с очень большими крыльями, герой-полковник, развязавший и проигравший все войны, тиран-освободитель, запутавшийся в своем лабиринте, некто на грани жизни и смерти, но в любом случае, некто столь же нелепый, бесполезный и простодушный, сколь прекрасный, чудесный и жестокосердный.
В продолжение возникает образный тип святой блудницы, фольклорно-мифологический по своей природе. Особенно яркую разработку этот мотив получил в рассказе, давшем название сборнику, — «Невероятная и грустная история о простодушной Эрендире и ее жестокосердной бабке» (1972). Это большое повествование, выросшее из сюжета, вписанного и в рассказ
«Море исчезающих времен» и в роман «Сто лет одиночества», основано на одной из многочисленных историй, почерпнутых будущим писателем в родном краю. Реальная история элементарно проста: алчная бабка нещадно эксплуатирует свою худосочную внучку, пропуская через нее толпы мужчин. Но этот жалкий сюжет обретает у Гарсиа Маркеса архетипическую глубину и многосмысловую объемность. Сама фигура бабки-трикстера, «белой китихи», как именует ее автор, помещая в мелвилловский мифопо-этический контекст, корреспондирует в его собственной художественной системе с образом мифологической же «Великой Мамы», а через нее — и с доминантным образом Верховной Власти, которая, в свою очередь, есть воплощение полного и абсолютного одиночества. На другом полюсе этой системы координат находится «непорочно-чистая» (поэтическое значение слова «cándida») Эрендира, то и дело выжимающая простыню, которая есть вариация типичного для Гарсиа Маркеса образа «блаженной девы» — от целомудренной Ремедиос Прекрасной до чудотворной девочки-маркизы Сьервы Марии («О любви и других напастях»). В данном мифопоэтиче-ском контексте оказывается, что простодушная Эрендира отдается не сотням мужских похотей — она отдается власти «бездушной» (буквальное значение слова «desalmada») и бессмертной Богини, этим и объясняются ее почти религиозная покорность и ритуальное самопожертвование: эта покорность стихии рока. Таким образом, в одном художественном поле писатель противополагает два основных для него типа «чудесности»: извращенный и истинный. Парадоксальная «чудесность» юной проститутки, помещенной в «шатер бродячей любви» и испоганенной всей грязью и низменностью «ярмарки жизни», состоит в том, что она, как и павший в грязь ангел, существо не от мира сего. Но переполненная дурной повторяемостью бесконечного насилия история заканчивается катастрофически, а с гибелью бабки теряет свою «чудесность» и Эрендира, растворяющаяся в пустынном мареве со слитками золота.
Роман «Осень патриарха» (1975) — эта, по определению самого писателя, «поэма об одиночестве власти», сопрягает в единый комплекс тему власти и тему любви. Абсолютности власти соответствует абсолютность горизонтов любви. Это либо обесчеловеченные, скотские, крайне низменные ее проявления, либо же это «оборотные» формы любви: любви фрустриро-ванной, несбыточной, жалкой. В «Осени патриарха» любовь, как нигде, выступает иноформой всеобщего зла — «чумы», «недоброго часа», насилия, смерти, моровой напасти. В дальнейшем творчестве писателя этот двойственный мотив обрел самостоятельное развитие.
Это произошло в следующем, самом крупном по объему романе, «Любовь во время чумы» (1985), представляющем собой развитие побочного, также реального сюжета, едва намеченного в «Истории одной смерти, о которой знали заранее» (1981). Собственно, перевод названия романа (буквально — «Любовь во времена холеры») может звучать и как «Любовь в чумные времена», поскольку для поэтики Гарсиа Маркеса значимо именно понятие чумы как моровой болезни в
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.