Славяноведение, № 4
Л. ДОВГА. Система цтностей в укратсъкт культурi XVII стол^ ття (на приклаЫ теоретичноI спадщини Iнокентiя йзеля). Кшв; Лъвiв, 2012. 343 с.
Л. ДОВГА. Система ценностей украинской культуры XVII столетия (на примере теоретического наследия Иннокентия Гизеля)
Междисциплинарный характер книги Л. Довги позволяет читателю прочитывать ее разными глазами. В моем случае - это опция прочтения «глазами историка», а не философа или культуролога, а потому я остановлюсь подробнее именно на тех моментах, которые более близки ремесленникам моего цеха.
Л. Довга исходит из понимания ценностей как явления динамичного и изменяемого: разные эпохи могут «открывать» их заново или обогащать уже сложившиеся ценностные представления новыми смыслами. А потому задача исследования - не исчерпывающая реконструкция системы ценностей украинской культуры второй половины XVII в., но выявление тех конкретных смыслов, какими украинская барочная культура наполняла такие понятия, как совесть, свобода, честь, Отчизна, война и мир, верность и измена, знания и коммуникация с внешним миром (с. 8).
Монография состоит из предисловия, шести разделов, послесловия, списка литературы, именного и предметного указателей. Первый раздел - «Представления о человеке в украинской письменности XVII столетия как исследовательская проблема» посвящен методологическим основаниям исследования и общей характеристике источников. С середины XVII в. украинской культуре присущ повышенный интерес к антропологической проблематике, что объясняется особыми социально-политическими и церковно-религиозными условиями, в которых эта культура развивалась. Понять же, почему данная проблематика осмыслялась именно таким, а не иным образом, нельзя без признания того очевидного факта, что в эту эпоху происходит усвоение навыков западного рационального мышления, его специфического инструментария и понятийного аппарата (с. 17). На долю киевских интеллектуалов выпала нелегкая задача: обильно черпая из «чужой науки» и переходя от конфрон-
тации с латинской традицией к реальному диалогу с ней, сохранить и упрочить свою идентичность (с. 22).
Источники книги не ограничиваются только заявленным в подзаголовке «теоретическим наследием Иннокентия Гизеля», но охватывают очень разные в жанровом отношении сочинения Петра Могилы, Лазаря Барановича, Иоанникия Галятовского, Антония Радивиловского. Особое значение богословских морально-дидактических сочинений для реконструкции ценностных предпочтений культуры состоит в том, что они позволяют изучать, «какие общие вопросы украинское общество адресовало церковному учению и как православные иерархи [...] отвечали на вызов времени», поскольку в этих сочинениях можно «услышать» диалог автора с паствой (с. 48). Речь не идет об установлении строгой меры соответствия или несоответствия представленных в текстах идей православной доктрине. Более продуктивно подходить к этим текстам как к законченным феноменам культуры, которые порождались определенной социальной и интеллектуальной средой, а впоследствии оказывали на нее обратное влияние.
Второй раздел («Иннокентий Гизель -украинский мыслитель XVII столетия») посвящен сопоставлению первого компендиума по моральному богословию в Киевской митрополии «Мир с Богом» (Киев, 1669) и его адаптированной версии «Наука о покаянии» (Киев, 1671); реконструируются социальные, церковные и интеллектуальные контексты создания данных сочинений. Автор склонна рассматривать подготовку «Мира с Богом» как часть более широкой программы реформ, инициированных еще Петром Могилой и которые, с определенными оговорками, можно интерпретировать по аналогии с процессами конфессионали-зации на Западе (с. 96 и далее).
В разделах книги с третьего по шестой анализируются конкретные ценностные
представления. Этому предшествует теоретическое рассуждение, как категория «ценность» может быть использована для исследования культуры раннего Нового времени. Автор опирается на концепцию этического персонализма, провозгласившего «ценность» в качестве изначальной и объективно существующей, не сводимой ни к чему данности (с. 107). И хотя в культуре той эпохи нельзя провести четкой границы между духовными, нравственными и социальными ценностями, именно по этим категориям и выстраивается их анализ в монографии.
Третий раздел («Ценностные ориентации в трактате Иннокентия Гизеля "Мир с Богом человеку"») посвящен анализу трактовки понятий «совесть», «свобода воли» и «честь». В четвертом разделе («Социальная утопия Иннокентия Гизеля») представлены описанная в «Мире с Богом» стратификация общества и такие социальные приоритеты, как «мир», «согласие», «общее благо». Сквозь призму присущих разным «станам» грехов реконструируются представления о социальных функциях каждого из «станов» и делается попытка соотнести эти представления с реальными социальными практиками.
Пятый раздел («Добродетели в плену греха: представления о надлежащем/ненадлежащем поведении») отводится рассмотрению нравственной составляющей ценностного сознания киевских интеллектуалов. В шестом разделе («Новые вызовы и ценности, продиктованные временем») автор останавливается на тех категориях ценностного сознания, которые актуализируются и впервые становятся предметом осмысления именно в середине XVII в.: «отчизна» и служение ей; «знание»; война справедливая и несправедливая; верность/ предательство.
Роль послесловия выполняет самостоятельный раздел «Диалогизм как ценность в культуре украинского барокко». Апеллируя к философской концепции диалога, автор выделяет ключевые признаки, свидетельствующие о том, что во второй половине XVII в. украинская культура «становится диалогичной как сама в себе, так и по отношению к своим визави» (с. 297). Концепции постепенной латинизации киевского православия противопоставляется понимание рецепции не как механического копирования чужих образцов, но как процесса творческого, когда из «чужой» традиции воспринимается лишь то, что данной
культуре соответствует. И в этом случае идентичность сохраняется не путем консервации собственной традиции, но через ее развитие (с. 299). Автор также разделяет идею «полиморфности» украинской культуры исследуемого периода (см. [1]), которую не следует понимать как свидетельство ее неразвитости, но как одну из ключевых конституирующих черт этой культуры.
Важным также представляется многократно на протяжении всей монографии проговариваемая мысль о том, что киевское богословие середины - второй половины XVII в. не было гомогенным и его не стоит воспринимать как некий нерасчленимый монолит; что даже выпускники Могилян-ского коллегиума могли быть в чем-то более «традиционалистами» или более «новаторами».
В чем сложно согласиться с автором, так это с тезисом о преимущественно диалогическом характере богословских морально-дидактических сочинений, особенно когда речь идет об основном источнике исследования - о трактате «Мир с Богом». Здесь упускается из виду жанровая специфика памятника. Эти тексты по своему характеру всегда были монологичны, поскольку само моральное богословие существовало в ту эпоху в форме прикладной школьной дисциплины, нацеленной на подготовку исповедников. Сложно себе представить, что эти учебные пособия принимали в расчет «голос» какой бы то ни было другой стороны. И даже если рассматривать создание «Мира с Богом» в контексте инициированных Могилой реформ, предполагая, что составление трактата преследовало как минимум две цели: повысить уровень «профессиональной» грамотности духовенства (=индоктринация) и формализовать отправление таинства исповеди и, тем самым, как-то повлиять на состояние нравов самих прихожан (=дисциплинирование), то уже по одним этим основаниям «Мир с Богом» никак не мог быть диалогичен.
Учитывая же, что в определенных своих сегментах культура находилась еще в значительной степени на стадии рецепции (пусть и творческой!) «латинской мудрости» (с. 29), можем ли мы считать, что учебные курсы или прикладные богословские сочинения, т.е. тексты в значительной степени компилятивные, стандартизированные, лишенные по сути дела «авторского голоса» (в чем и состояла их главная ценность!), из памятников этой «латинской мудрости» составленные, отражают те представления о
человеке, которые бытовали в самом украинском социуме (с. 30)? В лучшем случае мы имеем дело с представлениями определенной прослойки интеллектуалов, которые транслируют эти представления социуму. Спорным представляется и стремление интерпретировать все содержание «Мира с Богом» как выражение авторской точки зрения самого Гизеля. Уже хотя бы потому, что Л. Довга сама исходит из посылки, что архимандрит, скорее всего, только подобрал источники для компиляции, окончательно отредактировал сочинение и снабдил его двумя предисловиями (с. 100). Об «авторском голосе» можно было бы говорить лишь в том случае, если бы Гизель собирал свой трактат из разных источников, а не только из трех трактатов польского доминиканца Мосчиского: тогда бы круг подобранных им текстов позволил делать предположения о его богословских, мировоззренческих или ценностных предпочтениях.
Хорошее монографическое исследование, как известно, должно не только служить источником фактического материала
и быть подручной энциклопедией, которую хотелось бы иметь в домашней библиотеке; не только давать исчерпывающие ответы на поставленные вопросы, но и должно заставлять читателя задуматься, ставя перед ним новые исследовательские задачи. И монография Л. Довги вполне соответствует всем этим критериям: она не предлагает ответа на вопрос, что же представляла собой украинская культура, проанализированная сквозь призму системы ценностей ее главных творцов второй половины XVII в., но показывает читателю, сколь многообразны могут быть подходы к исследованию этой культуры.
© 2014 г. М.А. Корзо
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Bercoff G.B. Rus, Ukraina, Ruthenia, Wielkie Ksi^stwo Litewskie, Rzeczpospolita, Moskwa, Rosja, Europa Srodkowo-Wschodnia: o wielo-warstwowosci i polifunkcjonalizmie kulturo-wym // Contributi italiani al XIII congress interna-cionale degli slavisti.
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.