Л.С. Белоусов. РЕЖИМ МУССОЛИНИ И МАССЫ. М.: изд-во МГУ, 2000, 367 с.
В 2001 г. в Италии вспомнили, что традиционно отмечающийся 4 ноября День вооруженных сил1 когда-то назывался Днем вооруженных сил и национального единства, и восстановили старое название. Эта, в общем-то не очень известная, да и, по правде сказать, не слишком интересная российскому читателю перемена на самом деле несет в себе важный общественно-политический смысл. Значение ее, несомненно, выходит за пределы Италии. Дело в том, что восстановленные два слова - "национальное единство" - знаменуют принципиальное изменение взгляда на фашизм и антифашизм.
В течение всех послевоенных лет День вооруженных сил воспринимался как напоминание о победе антифашистского Движения сопротивления в партизанской войне 1943-1945 гг. В этот день ветераны гарибальдийских бригад проходили на парадах в одних колоннах с берсальерами. С приходом к власти правоцентристского правительства Берлускони, в котором второе место занимает партия "постфашистов" (их лидер Фини сидит в кресле вице-премьера), почет воспоминаний распространился и на мус-солиниевских карателей, "прославившихся", главным образом, пытками и казнями партизан. В этом и заключается "национальное единство", вынужденно поддержанное президентом-антифашистом Чампи, который сам участвовал в Сопротивлении.
Фини в Италии, Хайдер в Австрии, Ле Пен во Франции, Пим Фортейн в Голландии - наступление ультраправых на рубеже 90-х-2000-х годов не позволяет просто "сдать в архив" фашизм как историческое явление, принадлежащее давно минувшим временам. Почему же вновь и вновь актуализируется черно-коричневая опасность? Потому ли, что - в той же Италии, например, - антифашизм был фактически монополизирован левыми, сведен к тождеству антифашизма коммунизму и, соответственно, с исчезновением компартии оказался беззащитным? И/или потому, что процессы глобализации, направляемые "турбокапитализмом", породили во многих странах массу разочарованных и обозленных людей - вроде тех, что пошли за Муссолини и Гитлером в 20-30-е годы? Или, наконец, потому, что со сменой поколений любая идеология - даже такая благородная, как антифашизм, - при всех пропагандистских усилиях выцветает, "музеифицирует-ся"?.. С какой стороны ни подходи к проблеме, ясно, что ее решение требует прежде всего глубокого, строго научного знания о самом фашизме.
Книга доктора исторических наук, профессора кафедры новой и новейшей истории МГУ Л.С. Бе-
1 В этот день в 1918 г. итальянские войска на-
несли тяжкое поражение армии уже разваливавшейся австро-венгерской империи.
лоусова самим названием нацелена на выяснение одной из ключевых проблем истории фашизма -его связи с массами. В ней показано, как режим Муссолини удерживал большинство населения под своим контролем. Среди форм и методов завоевания этого большинства на первом месте фигурирует насилие. Согласно распространенному стереотипу, насилие, террор, полицейский произвол запугивают, рождают атмосферу всеобщего страха и доносительства. Действительно, в муссолиниев-ской Италии тайная полиция, ОВРА (прототип гестапо), насчитывала многие тысячи стукачей - немало для страны с 40-миллионным населением.
Однако это - лишь одна сторона дела. С другой стороны, насилие продуцирует consenso - по выражению Грамши, согласие управляемых с управляющими. Жесткость и жестокость власти люди склонны ассоциировать с "сильным государством"; дуче с успехом использовал это их свойство. «Ощущение постоянной угрозы, исходившей от "всевидящего ока" полиции и ее осведомителей, - пишет Л.С. Белоусов, - изолировало людей друг от друга, превращало в массу, доступную для фашистской "мобилизации сверху". Таким образом, связь между превентивной функцией репрессивного аппарата и организацией консенсуса оказывалась вполне очевидной» (с. 65).
Насилие и пропаганда образуют неразрывную связку. Необходимой предпосылкой ее воздействия на общество является монополизация самих средств массовой коммуникации: газеты, журналы, радио (телевидения тогда еще не было) - все переходит под жесткий контроль власти, т.е. правительства и единственной (правящей) партии. Без этого невозможно было вызвать - и привить людям ощущение безальтернативности существующего строя. Анализ содержательной стороны этого воздействия выполнен автором более чем убедительно.
Л.С. Белоусов выделяет и анализирует пять мифов, составлявших идеологическую начинку фашистской пропаганды. Прежде всего это миф о непогрешимости и сверхъестественных способностях Вождя. «Перед изумленным взором итальянского обывателя он представал как архитектор и кавалерист, скрипач и истребитель мух, строитель водопроводов и автомобилист, враг беспечности и инфлюэнцы, сеятель риса и гонитель антифашистов, творец "великой Италии" и борец за производство зерна и детей. Муссолини умело превращал в "героическое" и "историческое" все то, что на самом деле было прозаичным и будничным» (с. 81).
Этот миф скреплял сквозной нитью миф о "корпоративном государстве" (в конечном счете, привязывавший индивида к режиму), миф о "величии нации" (призванный подавлять сомнения в
правильности политики дуче), миф об "универсальности фашизма" и миф о "новом стиле жизни" и о соответствующем ему "новом человеке". Этой последней мифологеме подчинена была вся система образования и воспитания подрастающего поколения. Трагические плоды такой системы сказались в 1943-1945 гг., когда в армию марионеточной "социальной республики" Муссолини пошли в основном молодые итальянцы, социализация которых состоялась в рядах "ликторской молодежи".
Вслед за насилием и пропагандой в перечне инструментов воздействия на общество стояла организация - массовая и разветвленная, охватывающая практически все слои населения. В первую очередь, это была сама фашистская партия, затем фашистские профсоюзы, и в особенности "Дополаворо" (буквально "После работы"), организация по форме рекреативно-развлекательная, а по существу делавшая рабочих заложниками одновременно режима и патроната. В момент расцвета в ней значилось более 2,4 млн. человек. Всего же в крупных объединениях, не считая профсоюзов, числилось к концу 30-х годов свыше 18,5 млн., "т.е. почти каждый второй итальянец независимо от пола и возраста был организационно связан с фашизмом" (с. 141).
Авторский интерес сосредоточен главным образом на периоде между двумя полюсами насилия: в начале и в конце существования муссолиниевского режима, т.е. на периоде, когда преобладала линия на обеспечение консенсуса, а не подавление грубой силой. Не случайно некоторые авторы, небрежно обращающиеся с историей, принимают это "золотое десятилетие" фашизма за безобидную диктатуру "средней руки"2.
Предупреждая возможные возражения насчет того, что одними лишь "внешними" мерами - насилием, пропагандой и организацией - согласия в обществе не добиться, Л.С. Белоусов посвящает большой раздел социально-экономическому положению рабочего класса. Рассмотрены изменения в составе рабочего класса, условия на производстве, зарплата и потребление, социальное страхование, правовое регулирование трудовых конфликтов. В результате вместо повторявшегося многие годы тезиса об абсолютном обнищании трудящихся при фашизме возникает картина чрезвычайно сложной -и хитрой - экономической политики режима, контролировавшей одновременно и уровни зарплаты, и цены на товары и услуги. Поэтому основная масса постоянно занятых промышленных рабочих воспринимала наличные условия как стабильные, несмотря даже на усиление интенсификации их труда путем внедрения потогонных систем, увеличения продолжительности сверхурочных и т.д.
2 См., например: Соколов М. Дуче с нами. - Известия, 7.УШ.1998.
В этих формах скрытой сверхэксплуатации рабочих прокладывала себе путь модернизация. Модернизация не просто оборудования и технологии, но также в более широком смысле: организации труда, социальных и межличностных отношений как на производстве, так и в масштабах социума в целом. Этой стороне дела Грамши посвятил одну из самых интересных своих работ - "Американизм и фордизм"3. Фашизм, иначе говоря, не был режимом застоя, стагнации. Он обладал не только вполне определенной устойчивостью, но и своего рода динамизмом, который - в соответствующей пропагандистской оболочке - подавался как прогресс и в таком виде также питал консенсус. «Переход от социальной турбулентности периода революционного подъема (1920-1921 гг. - ИЛ.) к постепенной стабилизации капиталистического общества создавал благоприятные предпосылки для распространения "культуры консенсуса", что, в свою очередь, оказывало обратное стабилизирующее воздействие на социально-экономические процессы» (с. 49).
Книга завершается главой об изменениях в массовом сознании, происходивших по мере усиления агрессивно-авантюристического начала в политике режима. Автор не ограничивается прямолинейным объяснением, которое еще недавно господствовало в нашей литературе и по которому втягивание в войне с ее тяготами и страданиями чуть ли не автоматически влекло за собой рост недовольства, оппозиционные настроения и разрыв масс с режимом. В действительности, утверждает Л.С. Белоусов, речь идет о чрезвычайно сложном переходном процессе, насыщенном противоречиями.
Возьмем, к примеру, узел взаимоотношений рабочего класса с официальными, т.е. фашистскими профсоюзами. К тому времени, когда компартия, преодолевая инерцию непримиримого антифашизма своих членов, взяла курс на использование этих организаций, особенно при выборах "доверенных лиц" на предприятиях, сами рабочие в массовом порядке стали сторониться профсоюзов как части и инструмента фашистской диктатуры. Изменение отношения к режиму шло, таким образом, через преодоление как репрессивно-бюрократического контроля, так и растущего недоверия трудящихся к структурам власти.
Не менее противоречиво протекал процесс расслоения конформистского сознания, обеспечивавшего ранее относительно спокойную жизнь режиму. Определяющим компонентом фашистской идеологии был национализм. После того, как с Восточного фронта валом пошли похоронки, а на итальянские города посыпались бомбы
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.