ИЗВЕСТИЯ РАИ. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2009, том 68, № 3, с. 20-30
"ЛЮБВИ, НАДЕЖДЫ, ТИХОЙ СЛАВЫ...": К ВОПРОСУ ОБ АВТОРСТВЕ, АДРЕСАТЕ И ДАТИРОВКЕ СТИХОТВОРЕНИЯ1
© 2009 г. Д. П. Ивинский
Статья посвящена анализу литературных и биографических фактов, связанных с проблемой авторства, адресата и датировки стихотворения "Любви, надежды, тихой славы...", которое обычно печатается под заглавием "К Чедаеву", датируется 1818 г. и уверенно атрибутируется А.С. Пушкину. Между тем состояние источников на сегодняшний день таково, что данная практика не может считаться ни единственно правильной, ни наиболее обоснованной.
The author of the article analyzes literary and biographical facts related to issues of the authorship, addressee, and dating of the poem "Of love, and hope, and quiet glory..." usually published under the title "To Chaa-dayev", dated 1818 and attributed unequivocally to Alexander Pushkin. However, the sources available now show that this practice can hardly be recognized as either the only correct or the most substantiated one.
Речь пойдет об одном из самых известных стихотворений Пушкина, ставшем неотъемлемой частью не только пушкинского, но и "декабристского" мифов, включенном во все школьные и университетские программы и антологии, во все сборники "русской вольнолюбивой лирики". Оно печатается под заглавиями "К Чедаеву" или "К Чаадаеву" и обычно датируется 1818 годом [1, т. 2, с. 35].
Первые опыты публикации стихотворения были предприняты М.А. Бестужевым-Рюминым (см. о нем: [2, с. 380-382; 3; 4]). В 1826 г. фрагмент пьесы был процитирован в его очерке «Следствие комедии "Горе от ума"», составленном в условной форме переписки грибоедовского Чацкого с приятелем:
"Утомленный печалями, исполненный какого-то особенного предчувствия, с каким-то особенным нетерпением я жду чего-то лучшего. Нетерпеливою душой Я жду, с томленьем упованья, Как ждет любовник молодой Минуты верного свиданья. Не думай, чтоб я сделался стихотворцем, если в сих прекрасных стихах Пушкина заменен2 мною роковый <sic!>, заветный стих, собственным, не-
1 Основные положения данной работы, представляющей собой фрагмент готовящейся к печати монографии "Пушкин и декабристы", были изложены нами в курсе лекций "А.С. Пушкин: Жизнь и творчество" (филологический факультет МГУ, 2007), а также в докладах на научных конференциях "Ломоносовские чтения" (филологический факультет МГУ, 2006) и "Современные проблемы текстологии" (Институт масс-медиа РГГУ, 2008).
2 А нам кажется, пропущены <слова>: "Подруги, сердцу дорогой". Изд.<атель>. <Примеч. М.А. Бестужева-Рюмина>.
значущим. Это только для рифмы. Не имея способностей для сего искусства, я, не только чтоб сам решился писать стихи, но, с некоторого времени, потерял даже прежнюю охоту читать их, и если читаю, то не более трех или четырех из наших Поэтов" [5, с. 31-32].
Через три года Бестужев-Рюмин счел нужным напечатать стихотворение уже "полностью", а вместе с тем подтвердить значимость своей догадки о том, как должен читаться "пропущенный стих": К NN.
Любви, надежды, тихой славы Недолго нежил нас обман, Исчезли юныя забавы, Как дым, как утренний туман! Но в нас еще кипят желанья: Нетерпеливою душой Мы ждем, с томленьем упованья, Подруги, сердцу дорогой, Как ждет любовник молодой Минуты тайного свиданья. Пока надеждою горим, Пока сердца для чести живы, Мой друг! отчизне посвятим Души прекрасные порывы...
[6, с. 50] (Подп.: "Лп."). Данный текст был растиражирован составителями песенников, перепечатавших его четырежды [7, с. 71 (№ 643), с. 86 (№ 752), с. 102 (№ 919), с. 126 (№ 1117)].
Автограф пьесы не сохранился, Пушкиным она не печаталась, и уже поэтому вряд ли целесообразно настаивать на возможности ее уверенной атрибуции и датировки: ведь в нашем распоряже-
нии, кроме публикаций Бестужева-Рюмина, только некоторое количество списков, причем степень авторитетности большей их части неизвестна. Впервые данные проблемы обстоятельно обсуждались М.Л. Гофманом [8, с. 119-127; 9], полагавшим пушкинское авторство стихотворения недоказанным. Наблюдения Гофмана и его основные выводы не были приняты большинством
пушкинистов по нескольким причинам. Во-первых, свой анализ проблемы авторства стихотворения он сопроводил ни на чем, в сущности, не основанной попыткой атрибутировать его К.Ф. Рылееву, помешавшей многим его читателям более внимательно отнестись к другим его суждениям и наблюдениям. Во-вторых, не только профессиональная репутация Гофмана неоднократно ставилась под сомнение, но и его личная порядочность (см., напр.: [11, с. 41-44]). В-третьих, после того, как он эмигрировал из Советской России, он фактически оказался вычеркнут из советского пушкиноведения4. Но как бы ни относились мы к Гофману и его историко-литературным трудам, это не освобождает нас от анализа тех проблем, которые некогда привлекли его внимание. Между тем в новейшем комментарии ни проблема авторства данного произведения, ни проблема его адресата специально не обсуждаются [1, т. 2(1), с. 35, 544550] (комментарий И.С. Чистовой), и, как представляется, неоправданно.
Во-первых, если мы считаем данный текст пушкинским, то необходимо объяснить, почему Пушкин, причем при совершенно разных обстоятельствах, категорически свое авторство отрицал.
Первый раз - в черновом и беловом набросках заметки о публикации семи стихотворений в альманахе Бестужева-Рюмина "Северная звезда" (1829) за подписью An., которую читателям нетрудно было "расшифровать" как "А.П.<уш-кин>" (издатель же всегда мог заявить, что на самом деле подпись должна читаться как "Anonyme") и под заглавиями К N.N. ("Любви, надежды, тихой славы..."), "Элегия" ("О ты, которая издетства..."), "К приятелю, сравнивавшему глаза одной девицы с южными звездами", "Будущая эпитафия" ("Здесь П<ушкин> погребен."),
3 Впрочем, Б.В. Томашевский не включил "Любви, надежды, тихой славы." в первое издание своего известного "однотомника" [10], а М.А. Цявловский в собраниях сочинений Пушкина 1931 и 1934 гг. печатал стихотворение в разделе "Dubia".
4 Весьма показательным в этом отношении представляется редакторское примечание в том выпуске сборника "Недра", в котором были напечатаны статья Гофмана "Пушкин и Рылеев" и ответная, Л.П. Гроссмана: "Сборник, со статьей М. Гофмана, к сожалению, был уже отпечатан, когда редакции стало известно, что статьи, подписанные М. Гофманом, тоже о Пушкине, появились в белогвардейских изданиях. Факт сотрудничества в эмигрантской прессе, хотя бы даже и по академическим вопросам, закрывает отныне Гофману доступ на страницы советской печати" [12, с. 210].
"К ***, отсоветовавшему мне вступить в военную службу" ("О ты, который сочетал..."), "К<аве-
ри>ну" ("Забудь, любезный мой К.....н..."), "К
Ю<рьев>у" ("Любимец ветреных Лаис...") [6, с. 50, 65, 161-162, 174, 235-236, 295-296, 305-306]; в предисловии к альманаху упоминалось о большем количестве присланных текстов, из которых отбирались напечатанные. Вот интересующий нас фрагмент пушкинской заметки, датируемой предположительно ноябрем 1829 г.:
"Неуважение к литературной собственности сделалось так у нас обыкновенно, что поступок г-на Б.<естужева> ни мало не показался мне странным. <...> Но когда аль<манах> нечаянно попался мне в руки, и когда в предисловии прочел <я> нежное изъявление благодарности издателя г-ну An., доставившему ему (г. Б.<естужеву>) п<иесы>, из коих 5 и удостоились печати - то признаюсь удивление мое было чрезвычайно. В числе пьес, доставленных г-ном An., некоторые принадлежат мне в самом деле; другие мне вовсе неизвестны. Г-н An. собрал давно писанные и мною к п<ечати не предназначенные стихотворения> и снисходительно заменил своими стихами те, кои не могли быть пропущены цензурою. Однако, как в мои лета и в моем положении неприятно отвечать за свои пре<жние> <?> и за чужие произведения, то честь имею объявить г-ну An., что при первом таковом же случае принужден буду прибегнуть к покровительству законов" [13, т. 11, с. 82] (подготовка текста Б.В. Томашевского).
У Пушкина были все основания заявить о вмешательстве Бестужева-Рюмина в тексты напечатанных им стихотворений. В самом деле, искажениям подверглись послания "К Каверину" ("Забудь, любезный мой Каверин.") [1, т. 1, с. 391], "Юрьеву" ("Любимец ветреных Лаис.") и "Орлову" ("О ты, который сочетал.") [14, т. 2, с. 31, 100 вт. паг.] (комментарий В.Е. Якушкина); "Моя эпитафия" стала "Будущей эпитафией" (впрочем, и все остальные стихотворения Пушкина Бестужев-Рюмин напечатал под произвольными заглавиями); в стихотворении "Ее глаза" ("Она мила, скажу меж нами."), которое автор, конечно, не желал видеть в печати, имя A.A. Олениной было заменено условным [15, т. 2, с. 430].
К альманаху Бестужева-Рюмина Пушкин вернулся в "Опыте отражения некоторых нелитературных обвинений", сочинявшемся не ранее осени 1830 г.:
«Кстати: начал я писать с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени. Многое желал бы я уничтожить, как недостойное даже и моего дарования, каково бы оно ни было. Иное тяготеет, как упрек, на совести моей. По крайней мере не должен я отвечать за перепечатание грехов моего отрочества, а тем паче за чужие проказы. <.> Г-н Бестужев, в предисловии какого-то
альманаха, благодарит какого-то г-на Лп. за доставление стихотворений, объявляя, что не все удостоились напечатания.
Сей г-н Лп. не имел никакого права располагать моими стихами, поправлять их по-своему и отсылать в альманах г. Бестужева вместе с собственными произведениями стихи, преданные мною забвению или написанные не для печати (например, "Она мила, скажу меж нами"), или которые простительно мне было написать на 19 году, но непростительно признать публично в возрасте более зрелом и степенном (например, "Послание к Юрьеву")» [16, т. 6, с. 333] (подготовка текста Ю.Г. Оксмана).
Как видим, упоминая о приписанных ему чужих произведениях, Пушкин дважды употребляет множественное число, из чего следует, что этих последних не могло быть в публикации Бестужева менее двух. Всего в нее вошли семь пьес, о пяти мы точно знаем, что они пушкинские, шестая ("Элегия" ["О ты, которая
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.