ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2014, том 73, № 2, с. 20-33
МАРФА ПОСАДНИЦА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ © 2014 г. Л. Г. Фризман (Украина)
В статье рассмотрена более чем полуторавековая эволюция темы Марфы Посадницы в русской литературе. Наибольшее внимание уделено трагедии М. Погодина "Марфа, Посадница Новгородская" (1830), которая заслуженно признана его главным свершением как драматурга, что подкреплено известными высокими оценками Пушкина.
The article is devoted to the evolution of the theme of Marpha Posadnitsa in Russian Literature in the course of more than one and a half century. Primary attention is paid to M. Pogodin's tragedy "Marpha, Posadnitsa Novgorodskaya" (1830), which is deservedly recognized as his most important dramatic work - this fact is supported by Pushkin's special praise.
Ключевые слова: литература, тема, трагедия, драматург, оценка. Key words: literature, theme, tragedy, dramatist, appraisal.
1
Зачинателем темы Марфы Посадницы в русской литературе был Карамзин. Историческую повесть "Марфа-посадница, или Покорение Новагорода" он написал в 1802 г. и напечатал в трех первых номерах "Вестника Европы" за 1803 год. Общепризнано, что все или почти все, кто обращался в Х1Х веке к теме Марфы Посадницы, опирались при этом на Карамзина. Но не следует забывать, что и сам Карамзин обращался к ней дважды: в повести, которую он называл «сказкой, напечатанной в "Вестнике Европы"», и спустя полтора десятилетия в шестом томе "Истории государства Российского". Несомненно, что это позднейшее обращение воспринималось как наиболее авторитетное. Поэтому существенные отличия в оценках Марфы в обоих названных произведениях заслуживают пристального внимания.
В "Истории государства Российского" речь идет не о свободолюбивом и самоуправляемом Новгороде, противостоящем деспотическим устремлениям Иоанна, а о том, кого Новгород хотел бы видеть своим сюзереном - великого князя московского или польского короля Казимира. Уже первое упоминание о Марфе здесь пронизано недоброжелательством и антипатией: "Вопреки древним обыкновениям и нравам славянским, которые удаляли женский пол от всякого участия в делах гражданства, жена гордая, честолюбивая, вдова бывшего посадника Исаака Борецкого, мать двух сыновей уже взрослых, именем Марфа, предприяла решить судьбы отечества. Хитрость,
велеречие, знатность, богатство и роскошь доставили ей способ действовать на правительство <...> Марфа с друзьями своими делала, что хотела, в Новегороде. Устрашаемые их дерзостию, люди благоразумные тужили в домах и безмолвствовали на Вече, где клевреты или наемники Бо-рецких вопили: "Новгород государь нам, а король покровитель!"» [1, с. 155-159].
В повести "Марфа Посадница" акценты расставлены не столь однозначно, и это видно уже из предисловия, предшествующего первой "книге". Карамзин в нем признаёт, что у каждой из противодействующих сторон была своя правда: "Мудрый Иоанн должен был для славы и силы отечества присоединить область Новгородскую к своей державе: хвала ему! Однако ж сопротивление новгородцев не есть бунт каких-нибудь якобинцев: они сражались за древние свои уставы и права.". Характеристика Марфы не так отрицательна, какой мы видим её в "Истории государства Российского": "И летописи и старинные песни отдают справедливость великому уму Марфы Борецкой, сей чудной женщины, которая умела овладеть народом и хотела (весьма некстати!) быть Катоном своей республики" [1, с. 36, 37]. Это не гордая, хитрая и велеречивая "жена", какой она предстанет под пером Карамзина позднее, а "чрезвычайная, редкая женщина", по праву входящая в "галерею россиянок, знаменитых в истории или достойных сей чести".
Истоки этих различий коренятся в том, что "Историю государства Российского" писал ис-
торик, не имевший других побуждений, кроме как представить истину по Тациту - "без гнева и пристрастия". Но создавая повесть, которую хоть и назвал "исторической" и отметил свое знакомство с летописями, он выявлял себя как писатель и не считал нужным скрывать испытываемые им эмоции. Очень значимо то, что Карамзин создает образ повествователя. Он, дескать, только передает содержание случайно попавшего к нему в руки старинного манускрипта, написанного одним из знатных новгородцев, переселенных великим князем Иоанном Васильевичем в другие города. От себя он подтверждает, что "все главные происшествия согласны с историею" и добавляет: "Кажется, что старинный автор сей повести даже в душе своей не винил Иоанна. Это делает честь его справедливости, хотя при описании некоторых случаев кровь новгородская явно играет в нем. Тайное побуждение, данное им фанатизму Марфы, доказывает, что он видел в ней только страстную, пылкую, умную, а не великую и не добродетельную женщину" [1, с. 37]
Повесть открывают два монолога, обращенные к новгородцам. Первым говорит князь Холмский, "муж благоразумный и твердый - правая рука Иоаннова в предприятиях воинских, око его в делах государственных, - храбрый в битвах, велеречивый в совете". Он убеждает собравшихся в том, что "народы дикие любят независимость, народы мудрые любят порядок, а нет порядка без власти самодержавной", что вольность, которую славят новгородцы, - иллюзия, они "также рабствуют".
Но вот появляется Марфа, "она всходит на железные ступени тихо и величаво" и "вещает". Она искусно и убедительно опровергает доводы Холмского, убеждает новгородцев, что главное их достояние - свобода: "мы благоденствуем и свободны! благоденствуем оттого, что свободны!" О социальном расслоении - ни слова, лишь картина всеобщего благоденствия: "цветут области новогородские, поля златятся класами, житницы полны, богатства льются нам рекою". Убедительность обоих выступлений - результат не только писательского мастерства Карамзина, но подтверждение того, что в каждой из противоречащих друг другу позиций для него была своя правда. Значительно позднее, в 1818 г., он доверительно писал одному из ближайших своих друзей -И.И. Дмитриеву: "... По чувствам останусь республиканцем, и притом верным подданным царя русского: вот противоречие, но только мнимое!" [2, с. 249].
Через всю повесть проходят подтверждения некой равновеликости обеих враждующих сторон.
"Дела славные и великие! Одни русские могли с обеих сторон так сражаться, могли так побеждать и быть побеждаемы. Опытность, хладнокровие мужества и число благоприятствовали Иоанну; пылкая храбрость одушевляла новгородцев, удвояла силы их, заменяя опытность <...> Как Иоанн величием своим одушевлял легионы московские, так Марфа в Новегороде воспаляла умы и сердца [1, с. 68]. Карамзин отказывается от солидаризации с какой-либо одной из сторон. Историческая правота для него на стороне Новгорода, в то же время Новгород обречен, предзнаменования близкой гибели вольного города оправдываются. Но рок тяготеет и над Иоанном: Холмский передает толпе обещание Иоанна обеспечить России славу и благоденствие, в ином случае бог накажет клятвопреступника и "исчезнет род его». Карамзин сопровождает эти слова подстрочным примечанием, констатирующим, что и в самом деле "род Иоаннов пересекся".
Спустя несколько лет появляются первые драматические произведения о Марфе Посаднице. То, что общественный запрос на них был налицо, подтверждается статьей А.И. Тургенева, напечатанной в 1804 г. в "Северном вестнике" и призывавшей создать драму о разорении Новгорода, "представить Марфу Посадницу, которая не хочет пережить вольности новгородской" [3, с. 268].
И, как бы в ответ на нее, в 1807 г. в "Драматическом вестнике" (ч. 1, № 7) была напечатана пьеса П.И. Сумарокова "Марфа Посадница, или Покорение Новаграда", а через два года трагедия Ф.Ф. Иванова "Марфа Посадница, или Покорение Новагорода". Первое из этих произведений представляет собой переложение в драматическую форму повести Карамзина, в ней фигурируют те же действующие лица, в том числе вымышленные Карамзиным. Убогий художественный уровень этой пьесы был сразу отмечен современниками.
Намного более значительным явлением была трагедия Ф.Ф. Иванова. Не будет преувеличением даже сказать, что ей принадлежит этапное место в эволюции рассматриваемой темы. В этой связи стоит напомнить, что мы на протяжении многих десятилетий начетнически воспринимали утверждение В.И. Ленина, что дворянский период освободительного движения в России продолжался с 1825 по 1861 год. В действительности он начался намного раньше, что ознаменовалось и появлением до 1825 г. декабристских организаций, и созданием значительного количества произведений, которые воплотили идеи дворянской революционности и без которых мы не мыс-
лим декабристский период истории русской литературы.
Справедливости ради отметим, что В.И. Ленин несколько позднее сам скорректировал свою периодизацию. Выступая в Цюрихе с докладом о революции 1905 года, он сказал: «В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма, и это движение было представлено почти исключительно дворянами. С того момента (т.е. именно в период, который прежде определялся как "дворянский". - Л.Ф.) и до 1881 года, когда Александр II был убит террористами, во главе движения стояли интеллигенты из среднего сословия" [4, т. 30 с. 315]. Здесь 1825-й год -это как бы высшая точка дворянского освободительного движения, момент, когда оно вылилось в революцию, и вместе с тем его завершение -дворяне уступают главенствующую роль интеллигентам из среднего сословия.
Известно, что декабристы не раз обращались к теме Марфы Посадницы как до, так и после восстания на Сенатской площади, и если есть основания говорить о ее декабристской концепции, то начало ей было положено не кем иным, как Ф.Ф. Ивановым. Именно у него налицо попытка представить вечевой строй Новгорода как прообраз демократической республики. При этом игнорировалось как классовое расслоение новгородского общества, где ведущую роль играла купеческо-аристократическая верхушка, так и то, что борьба за объединение русских земель вокруг Москвы вела к усилению мощи и независимости русского государства, а противодействие этому процессу объективно носило реакционный характер. Однако, как с
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.