ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2004 • < 1
А.Г. ВИШНЕВСКИЙ
Модернизация и контрмодернизация: чья возьмет?
Модернизация и контрмодернизация - две естественные тенденции для любого общества, совершающего головокружительный исторический поворот от векового аграрного и сельского строя жизни к промышленному и городскому. Этот поворот требует полной смены парадигмы социального существования, коренного пересмотра основных правил всех игр: экономических, социальных, политических, военных, культурно-религиозных и т.д. Начиная играть по новым правилам, меняются и люди, меняется сам тип человеческой личности.
Ни одна страна, ни одно общество не совершали такого поворота безболезненно. Не стала исключением и Россия, которая к тому же оказалась одной из первых стран догоняющей модернизации. Заимствованные модернизационные нововведения пересаживались здесь на традиционную почву, еще не готовую их воспринять, сплавлялись в единое целое с выросшим на ней жизненным укладом, частично модернизировали их, а частично сами "традиционализировались". Полученная смесь, которую с гордостью называли "национальным своеобразием", пропитывала всю общественную ткань, определяя характер социальных институтов, культурных ценностей, способов политического действия, человеческих типов и т.д. Представляя собой соединение двух противоречивых начал, она отнюдь не упрощала исторического развития России, стремящейся, несмотря ни на что, к постепенному изживанию элементов традиционализма. Каждый новый шаг в этом направлении сопровождался полемикой традиционализма и модернизма, приобретающей порой очень большую остроту.
Постсоветский этап российской истории может рассматриваться как новый раунд модернизации, а стало быть, и новый раунд этой полемики. К чему привел Россию этот новый раунд?
Экономика
Современная западная экономика основана на преобладании рыночных механизмов, которые адекватны ее динамизму и с самого начала были главным инструментом ее становления и развития. Но отставшая страна не в состоянии догнать передовые без мощного государственного протекционизма, необходимого для того, чтобы перепрыгнуть через этапы, уже пройденные другими странами, и искусственно создать силы саморазвития современной экономики. С их возникновением государственное вмешательство в экономику должно быть резко сокращено. В противном случае средство перестает соответствовать цели и стопорит развитие.
Это хорошо понимал, в частности, С. Витте - крупнейший представитель дореволюционного российского протекционизма (имевший к тому же перед глазами при-
Вишневский Анатолий Григорьевич — доктор экономических наук, руководитель Центра демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН.
мер немецкого, бисмарковского протекционизма). «Задачи разумной торгово-промышленной политики, - писал он, - впервые были ясно осознаны и точно формулированы Петром Великим. Его усилия завести в стране возможно большее количество заводов и фабрик вытекали из сознания, что страна не может быть сильной и могущественной, если у нее нет собственной обрабатывающей промышленности. При этом он считал весьма необходимой сильную государственную опеку, "понеже всем известно, что наши люди ни во что сами не пойдут, ежели не приневолены будут"» [Витте, 1912, с. 204].
Но, будучи последовательным сторонником "государственной опеки" торгово-промышленного развития, Витте сознавал и границы такой опеки, и ее преходящий характер. "С достижением же конечной цели протекционизма, с созданием прочной национальной промышленности, не боящейся иностранной конкуренции, и с нарождением деятельной внутренней конкуренции должен наступить конец самому протекционизму. Прямая логика его и заключается в самоупразднении" [Витте, 1912, с. 215].
К сожалению, в советское время использование "государственного ресурса" для развития современной экономики - вынужденная традиционалистская мера, которая применялась в России с петровских времен, - было в буквальном смысле слова фетишизировано. Разросшаяся до невиданных размеров государственная опека экономики не только не воспринималась как полезный, но временный инструмент, но превратилась в самоцель. Государственный экономический централизм трактовался как едва ли не главная, сущностная черта "социализма", о его изначальной инструментальной, подсобной роли все давно забыли. Поэтому советская экономика напоминала человека, который упорно продолжает ходить, опираясь на костыли и заботясь о прочности этих костылей вместо того, чтобы разрабатывать выздоравливающие ноги.
Я уже пытался показать, на чем держалась устойчивость заблуждения по поводу централизованного планирования, точнее, в чем была корысть от него [Вишневский, 1998]. Понадобилось не одно десятилетие, чтобы с большим опозданием осознать исчерпанность возможностей огосударствленной экономики, ее контрмодернизацион-ный эффект, имманентную ей склонность консервировать отставание. В конце концов были открыто признаны преимущества рынка, и начался ускоренный перевод экономики на рыночные рельсы. Это, конечно, было большим модернизационным прорывом, но вопрос о том, насколько глубоким он оказался (или может оказаться), пока остается открытым. Сейчас ясно только одно: рыночная модернизация еще не пронизала всю толщу российского экономического тела.
Полноценная рыночная экономика опирается прежде всего на внутренний рынок и на растущий платежеспособный спрос населения, но у российской экономики такой опоры нет. Она довольно успешно вписалась в мировой рынок, усилив экспортную ориентацию, унаследованную от советского госплановского хозяйствования. Однако не исключено, что именно это обстоятельство затормозило глубокие рыночные преобразования всего российского экономического организма.
К концу 1990-х гг. Россия практически восстановила прежние советские объемы экспорта нефти и значительно превысила объемы экспорта газа - и общие, и в расчете на душу населения, численность которого в стране после распада СССР уменьшилась вдвое.
В самом деле, в 1985 г. в СССР только за свободно конвертируемую валюту было продано 28,9 млн т сырой нефти, 30,6 млн т нефтепродуктов, 30,9 млрд кубометров природного газа. По оценкам, только стоимость нефти и нефтепродуктов, проданных в долларовую зону, составила в 1985 г. 12,84 млрд долл. [Славкина]. Кроме того, были еще немалые доходы от экспорта газа.
15 лет спустя, в 2000 г. Россия продала только за пределы СНГ 116 млн т сырой нефти, 53,9 млн т нефтепродуктов и 131 млрд кубометров газа. Экспорт нефти и нефтепродуктов принес 33,1 млрд долл. или 228 долл. на одного россиянина (в 1985 г. на одного жителя СССР приходилось порядка 46 долл., или почти в пять раз меньше). К этому следует добавить доходы от продажи 134 млрд кубометров газа. После
1997 г. данные об этом не публикуются, но в 1997 г. за проданные 121 млрд кубометров было выручено 10,7 млрд долл. Еще несколько миллиардов долларов приносит продажа нефти и газа в страны СНГ. В целом объем экспорта минерального сырья (куда, видимо, входит и природный газ, хотя из публикации Госкомстата это неясно) в 2000 г. составил 55,5 млрд долл., кроме того, было экспортировано на 22,3 млрд долл. металлов, драгоценных камней и изделий из них [Российский... табл. 24.16, 24.10]. В то же время резко сократились непроизводительные расходы государства на военное производство (в советское время огромные), а также государственные инвестиции в экономику.
На Россию буквально пролился золотой дождь. В мановение ока сложилась новая (точнее, перелицованная старая) экономическая элита, которая сосредоточила в своих руках все главные рычаги управления потоками невиданного богатства. В политическом смысле эта трансформация прошла довольно безболезненно, так как опиралась на безграничную поддержку государственной власти, отчасти и потому, что почти треть государственных расходов покрывается теперь за счет валютной выручки от экспорта. Но, конечно, немалая часть этой выручки расходуется на покрытие выросших потребительских расходов или на сбережения: львиная доля и того и другого приходится на узкий слой новой политической и экономической элиты. Тесно взаимодействуя, крупные игроки данных сфер нередко меняются местами.
Хотя этот новый слой в значительной степени "вылупился" из прежней "социалистической" номенклатуры, именно он первым оценил преимущества рыночного порядка вещей - былые привилегии номенклатуры выглядят просто жалкими на фоне возможностей, открывшихся перед "бывшими советскими", а теперь "новыми русскими" всех национальностей. Естественно, что они и стали главными - и очень влиятельными - защитниками рыночных принципов, правда, со многими ограничениями, вытекающими из их специфического полурыночного-полугосударственного положения.
Конечно, какой-то сдвиг в сторону модернизации всей экономической системы произошел. Централизм и монополизм - главные признаки "досовременных", не способных к эффективной самоорганизации экономических систем - сейчас намного слабее, чем при советской власти. Но они все еще очень сильны, тогда как децентрализа-ционные тенденции пока маловыразительны. Рынок остается хилым, население - бедным, платежеспособный спрос - низким.
Подобно огосударствленной советской экономике, водившей хоровод вокруг военно-промышленного комплекса, частная или государственно-частная экономика, ориентированная на экспорт энергоносителей, сырья, да хотя бы и того же вооружения, не нуждается во внутреннем рынке. Сегодня ее главный локомотив - крупный, ориентированный на внешние рынки капитал, основательно эксплуатирующий все тот же государственный ресурс.
В то же время едва ли можно сказать, что нынешнее российское государство удовлетворительно выполняет функции протекционистской опеки развития подзаб-рошенных промышленности и торговли за пределами сырьевых отраслей. В условиях благоденствия за счет ренты от природных ресурсов у него для этого просто нет достаточных стимулов. В результате обрабатывающая промышленность модернизируется крайне вяло - и не только с технической, но и с институциональной точки зрени
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.