© 2008 г.
В.Г. БУРОВ
О КНИГЕ "КИТАЙ: МЕДВЕДЬ НАБЛЮДАЕТ ЗА ДРАКОНОМ"
Основная цель автора рассматриваемой монографии доктора исторических наук A.B. Лукина1 - осветить сложные перипетии восприятия в России образа Китая (включая Тайвань) на протяжении XVII-XXI вв. B книге привлечен большой массив материалов, относящихся к российско-китайским отношениям, начиная фактически с XVII в., включая донесения дипломатов, воспоминания путешественников, дневники членов Российской духовной миссии в Пекине, исследования ученых, действия политических деятелей. B результате у читателя создается определенное представление о том, как российские официальные круги и научная общественность воспринимали Китай, оценивали его политику, культуру, историю. B подавляющем большинстве сведения, сообщаемые автором, базируются на исследованиях в основном российских авторов. Перечень использованной литературы в книге значителен - около 550 публикаций на русском и иностранных языках.
Интерес к Китаю в России существовал всегда, особенно по мере продвижения ее на Восток он возрос во второй половине XX в. и начале нынешнего столетия2. Рассматривая формирование образа Китая в России, автор подчеркивает "высокий уровень российского китаеведения в XVIII-XIX вв.", указывая на большое количество квалифицированных переводов, "Россия, в отличие от Европы не знала последовательно сменявших друг друга периодов китаефилии и китаефобии (образованный россиянин XVIII в. мог выбирать любую европейскую интерпретацию и дополнять ее русскими описаниями, часто неизвестными в Западной Европе)" (с. 57). Лукин упоминает о моде на все китайское, существовавшей в тот период в России, в частности, при Екатерине II в Петербурге и его окрестностях был построен ряд зданий в китайском стиле, в частности китайская деревня3. Дань этой моде отдали и такие известные русские ученые и литераторы, как М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин, Н.И. Новиков, Д.И. Фонвизин, A.H. Радищев.
В то же время ряд русских общественных деятелей, публицистов, философов рассматривал Китай в рамках господствовавших западных теорий того времени как застойную и отсталую цивилизацию. Китай был в их глазах отрицательным примером для России (с. 69). В этой связи Лукин приводит соответствующие высказывания В.Г. Белинского, П.Я. Чаадаева, А.И. Герцена, В.С. Соловьева, Д.С. Мережковского.
На наш взгляд, адекватно освещая взгляды В.С. Соловьева на китайскую цивилизацию, Лукин вместе с тем неоправданно утверждает, что рассуждение русского философа о "желтой опасности", якобы угрожающей России из Китая, играло и до сих пор продолжает играть значительную роль в культуре, философии и политической жизни Рос-
Буров Владилен Георгиевич - доктор философских наук, профессор, ведущий научный сотрудник Института философии РАН.
1 Лукин А.В. Китай: медведь наблюдает за драконом. Образ Китая в России в XVII-XXI веках. М.: АСТ: Восток - Запад, 2007, 598 с.
2 Нельзя согласиться с утверждением автора на с. 27 о том, что интерес к Китаю в широких слоях населения России, за исключением некоторых регионов Восточной Сибири и Дальнего Востока, не высок.
3 В бытность мэром Санкт-Петербурга A.A. Собчака она стала частным владением.
сии (с. 78), что выглядит совершенно бездоказательным. Тем более что сам автор ссылается на многих русских публицистов, ученых, писателей XIX-XX вв., которые относились к Китаю с явной симпатией, как, например, Н.Г. Чернышевский, Н.В. Шелгу-нов, A.C. Хомяков, Н.Я. Данилевский, Э.Э. Ухтомский и, наконец, Л.Н. Толстой, для которого "Китай был важным примером неиндустриального, ненасильственного, непрогрессивного и близкого к природе образа жизни" (с. 99). Известно, что великий русский писатель восхищался китайской цивилизацией, китайскими философами и даже издал
4
переводы их произведений на русском языке .
Лукин прав в своем утверждении, что большинство русских востоковедов объективно оценивали китайскую историю и культуру. Он упоминает в этой связи имена Н.Я. Бичурина, C.M. Георгиевского, В.П. Васильева. Однако нельзя согласиться с его делением всех тех, кто писал о Китае, на две группы: так называемых китаефобов и ки-таефилов. Дело в том, что оценки реальностей китайского общества, китайской цивилизации представителями различных кругов российской общественности были многоплановыми - среди тех, кого автор называет китаефилами, были и те, кто не принимал определенные стороны китайской действительности, а среди тех, кого он называет ки-таефобами, были те, кто отнюдь не относился к Китаю с ненавистью, их суждения можно назвать поверхностными, не более того. Можно ли, например, к китаефобам отнести русских мореплавателей - Ю.Ф. Лисянского и И.Ф. Крузенштерна? Разве не сочувствием к китайскому народу звучат слова Крузенштерна: "Дух самовластия простирается постепенно от престола до самых нижних начальников. Народ стонет под игом малых своих тиранов" (с. 115). Еще более резок в своих суждениях был Лисянский, который справедливо писал о злоупотреблениях власти династии Цин над своим народом. Вообще складывается впечатление, что автор руководствуется при описании взглядов, бытовавших в России относительно Китая, довольно упрощенной схемой. На наш взгляд, нельзя относить к китаефобам тех, кто высказывал критические, даже резко критические мнения относительно тех или иных сторон китайской действительности. Как и в случае с Крузенштерном и Лисянским, эти их мнения были во многом обоснованными.
Китаеведу Лукину не может не быть известно, что еще более резкие критические замечания относительно социальных порядков, существовавших в своей стране, высказывали многие китайские мыслители-реформаторы, например, Ли Чжи, Ван Чуаньшань, Хуан Цзунси, Кан Ювэй, Лян Цичао, Тан Сытун, Сунь Ятсен и др. Против власть предержащих были направлены и крестьянские восстания, не раз возникавшие в истории Китая, в частности, знаменитое Тайпинское движение. Даже те, кого Лукин называет китаефобами, высказывали немало верных замечаний, поскольку их суждения были основаны на личных наблюдениях, другое дело, что их общие выводы, например, об угрозе России со стороны Китая были необоснованы. Поэтому исследователь, берущийся за такую тему, как освещение образа Китая в России, должен быть предельно осторожным в своих оценках.
Некоторые суждения автора, связанные с оценкой взглядов так называемых китаефобов, выглядят странными. Это относится к книге военного министра в правительстве Николая II генерала А.Н. Куропаткина "Русско-китайский вопрос", которую он называет апофеозом колониалистско-западнического подхода к Китаю (с. 136); по мнению генерала, в целях предупреждения "желтой опасности" следовало изменить российско-китайскую границу путем присоединения к России сопредельных китайских территорий. И далее автор делает следующий вывод: "Если бы российское правительство прислушалось к советам А.Н. Куропаткина и полностью переключило свою активность на Дальний Восток, пойдя на уступки Германии и Австрии на Балканах, возможно, страна не
4 Неясно, какой смысл автор вкладывает в слова, характеризующие тех или иных персоналий; например, сторонник Чернышевского Шелгунов назван "радикальным писателем", а сам Чернышевский нет (с. 85). На той же странице в словосочетании "прогрессивные журналы" первое слово почему-то взято в кавычки.
была бы втянута в мировую войну" (с. 139). Другими словами, Лукин как бы разделяет точку зрения царского генерала.
Подробно рассматривая политику Коминтерна и Советского Союза по отношению к Китаю в 20-30-е годы XX в., Лукин останавливается на внутрипартийных разногласиях в ВКП(б) по китайскому вопросу. Он делает справедливый вывод: «Разногласия в Коминтерне, а затем и в Политбюро все же были разногласиями между коммунистами. Это не означает, что они были не существенными. Однако разногласия эти существовали в рамках общего идеологического поля... Приоритетной целью политики как Советского государства, так и Коминтерна в Китае было стимулирование там революции как составной части мировой революции, остальные задачи были подчинены ей. Эту цель разделяли представители всех направлений большевизма, как "левые", так и "правые", о чем и те, и другие ясно заявляли» (с. 173). Лукин отвергает утверждения западных авторов о том, что советская внешняя политика в 20-30-е годы якобы вернулась к традиционному российскому империализму и экспансионизму. Одновременно автор прав и тогда, когда он выражает несогласие с точкой зрения российского историка А.В. Пан-цова, который "поверхностно интерпретировал" роль Советского Союза как базы мировой революции. Поэтому заслуживают внимания слова Лукина о том, что внешняя политика большевиков имела глубокие идеологические корни, в значительной степени мессианские (с. 181). К этому можно добавить, что в основе теории и практики ВКП(б) лежали интернационалистские мотивы. До середины 30-х годов интересы строительства социализма в Советском Союзе были подчинены интересам мировой пролетарской революции, поэтому партия большевиков считала своим интернациональным долгом оказывать помощь - политическую, материальную и даже военную - революционным движениям в различных странах мира, в том числе и в Китае. Китайские коммунисты учились в Советском Союзе, лечились там, получали от него финансовую помощь и т.д., в различных слоях советского общества, в частности среди писателей, деятелей культуры вообще, существовали глубокие симпатии к китайскому народу.
В 30-е годы в связи с агрессией Японии против Китая Советский Союз прилагал большие усилия для создания единого фронта КПК и Гоминьдана для борьбы с японским империализмом, "СССР всемерно поддерживал КПК, стараясь убедить Чан Кай-ши не открывать военных действий против коммунистических сил" (с. 207). Этой стратегии СССР придерживался и после окончания Второй мировой войны. Как подчеркивает Лукин, «и в этот период И.В. Сталин идеологически в значительной степени оставался большевиком-марксистом, для которого расширение территории СССР было укреплением базы мировой революции, и он часто жертвовал "империалистическими" интересами СССР ради поддержки к
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.