ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2012, том 71, № 4, с. 44-51
"ОБЛОМОВ" И. А. ГОНЧАРОВА: ОСНОВНЫЕ РОМАННЫЕ ЛОКУСЫ И ИХ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ФУНКЦИЯ
© 2012 г. В. А. Недзвецкий
Результатом "огромной силы художественного обобщения" (Вл. Соловьев), в целом отличающей эпос Гончарова, стали крупнейшие пространственные образы романа: картины "чудного края" Обломовки, петербургской квартиры Ильи Ильича, домика Пшеницыной и др. В статье фиксируется индивидуальная семантика каждого из них в нераздельном единстве со способами художественного изображения.
"The great force of artistic generalization" (Vladimir Solovyov), which distinguishes Goncharov's epic, gave rise to vast spatial novelistic images; namely, the "beauteous land" of Oblomovka, the St. Peterburg apartment of Ilya Ilyitch, the cottage of Pahenitsyna, etc. The article spells out the individual semantics of such images, each of which is linked up with the artistic whole.
Ключевые слова: доличностная идиллия Обломовки; квартира-пещера; земной эдем; символика горной Швейцарии; мифопоэтическая символика реки и моста.
Key words: pre-individual idyll, apartment-as-a-cave, the earthly Eden, the symbolic significance of the mountainous Switzerland, the river-and-bridge symbolism.
С учетом возрастной последовательности в жизнеописании заглавного героя основные места действия "Обломова" выстраиваются следующим образом: 1) Обломовка, 2) петербургская квартира на Гороховой улице, 3) загородный весенне-летний парк, 4) дом Пшеницыной на Выборгской стороне. В четвертой части романа к ним добавляются 5) Швейцария и 6) Крым, где зарождается и развивается взаимная любовь Штольца и Ольги и реализуется "норма" их семейно-домашнего счастья.
Относительно автономные в качестве пространственно-временных средоточий того или иного "образа жизни", названные локусы вместе с тем некоторыми общими свойствами объединяются в две контрастные друг другу группы. Так, тихая квартира Ильи Ильича на Гороховой улице своей изолированностью от шумного и суетного Петербурга подобна Обломовке среди прочего огромного мира; обитатели той и другой равно негативно реагируют на вторжение к ним извне, будь то пришедшее в Обломовку письмо или незванные Обломовым визитеры. Своего рода петербургской Обломовкой окажется и дом Пшеницыной на Выборгской стороне, Невою отгородивший Илью Ильича не только от суетных Волковых-Судьбинских-Пенкиных, но и от мира Ольги Ильинской. В свою очередь, загородный петербургский парк с озером, рощей и окрестными горами, где началась и расцвела "поэма изящной любви", предсказывает Швейцарию с ее
озерами и горами, а также гармоническую микровселенную южного Крыма. Интеграция отдельных романных локусов "Обломова", со своей стороны, призвана обогатить их новыми образными гранями. Но сначала надо рассмотреть образный контекст каждого из них.
Смысловой многогранности образа Обломовки служит в особенности, так сказать, античный ракурс ее изображения, зримо проявляющий в жизни этого "благословенного уголка" черты мира древнегреческого. Мы помним: обломовцы "хохочут долго, дружно, несказанно, как олимпийские боги"; няня маленького Илюши "с простотою Гомера <...> влагала в детскую память и воображение Илиаду русской жизни, созданную нашими гомеридами"; у обломовцев были своя Колхида и свои геркулесовые столпы (с. 103, 93, 83)1."Какие телята утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась!" (с. 88), - восклицает романист. «В каких-то деталях, - пишет исследовательница этой стороны романа, - обломовский мир буквально воспроизводит мифологические образы, и тогда эта параллель оказывается настолько очевидной для повествователя, что он не обозначает ее <...> непосредственно в слове, но лишь намекает на нее, как будто полагаясь на интуицию просвещенного читателя: "Небо там,
1 Все цитаты из романа (ссылки - в круглых скобках) приводятся по изданию: ГончаровИ.А. "Обломов". Литературные памятники. М.: Наука, 1987.
кажется, < .. .> ближе жмется к земле, но не с тем, чтобы метать сильные стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью <...> , чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод"» <...>. «Здесь нет прямой отсылки к древнему преданию, но очевидно, что это описание точно "рифмуется" с мифом о браке Земли с Небом - Геи с Ураном, и об объединившей их силе - все оживляющем Эросе. Возникает образ мира, который весь заключен в любовные объятия <...>» [1, с. 105-106]. С "античным" взглядом на Обломовку совмещается этнический, акцентирующий в ее образе национально-русскую грань. "Какие меды, какие квасы варились, какие пироги пеклись в Обломовке!" (с. 89), - как бы вместе с самими обломовцами, вкушавшими эти яства, восторгается романист. И недаром: мед, сообщает этнолингвистический словарь "Славянские древности", - «символ бессмертия, плодородия, здоровья, благополучия, красоты, счастья, "сладости" жизни; его называют пищей богов и эликсиром жизни»; он "используется в похоронной, свадебной, родинной, календарной обрядности и в народной медицине" [2, т. 3, с. 208]. Издревле общераспространенным напитком русичей, освежающим и бодрящим, был квас, лишь со времени Петра Великого вытесняемый в быту столичного и городского дворянства иноземными лимонадом и оршадом. Среди квасов, по Далю, были и медовой, а также клюковный, грушевой, яблонный, готовившиеся без муки, наливкою воды на плоды. Но самым распространенным был квас "из квашеной ржаной муки (сыровец) или из печеного хлеба с солодом" [3, т. 2, с. 102-103], т.е. квас хлебный, а хлеб у русских, как известно, "всему голова". Именно квасом спасаются от жажды, возбужденной обильной пищей и долгим послеобеденным сном, обломовцы: "А другой, без всяких предварительных приготовлений, вскочит обеими ногами с своего ложа <.. .> схватит кружку с квасом и, подув на плавающих мух так, чтоб их отнесло к другому краю <.. .> промочит горло и потом падает опять на постель, как подстреленный" (с. 90).
Особого внимания читателей требуют обломовские пироги, персонифицированные тем "исполинским пирогом", что хозяева Обломов-ки испекали по воскресеньям и сами "ели еще на другой день; на третий и четвертый день остатки поступали в девичью; пирог доживал до пятницы, так что один совсем черствый конец, без всякой начинки, доставался, в виде особой милости, Антипу, который, перекрестившись, с треском неустрашимо разрушал эту любопытную окаменелость." (с. 89). Это подлинный опознавательный знак изображенного в "Сне Обломова"
"чудного края". «Вспомним, - замечает Юрий Лощиц, - что пирог в народном мировоззрении -один из наиболее наглядных символов счастливой, изобильной, благодатной жизни. Пирог - это "пир горой", рог изобилия, вершина всеобщего веселья и довольства. Вокруг пирога собирается пирующий, праздничный народ. От пирога исходит теплота и благоухание, пирог - центральный и наиболее архаичный символ народной утопии» [4, с. 171].
С античными и общерусскими приметами и планами образа Обломовки соседствуют биб-лейско-христианские. Обломовцы не только, перебирая при встречах "весь околоток", "прибегают к стародавним библейским определениям" [4, с. 169]: "Прогневали мы господа бога, окаянные. Не бывать добру. <...> Придут последние дни: восстанет язык на язык, царство на царство. наступит светопреставление!.." (с. 105-106); их "благословенный уголок" имеет наряду с подобием рая и подобие ада. Это тот самый овраг, куда "свозили падаль", где "предполагались и разбойники <.. .> и разные другие существа, которых или в том краю или совсем на свете не было". Зловещий в глазах обломовцев, он своего рода "геенна огненная", ставшая "в иудаистической и христианской традиции символическим обозначением конечной погибели грешников и отсюда ада...". Находящаяся в долине Хинном, она "была местом языческих обрядов, во время которых приносили в жертву детей (Иереем. 7, 31)". После уничтожения царем Иудеи Осия около 22 года до н.э. в названной долине языческих жертвенников, место это "было проклято и превращено в свалку для мусора и непогребенных трупов, там постоянно горели огни, уничтожавшие гниение" [ 5, с. 269].
Житьё-бытьё обломовцев напоминает отчасти райское существование. Им суждено даже своего рода бессмертие (ибо они не умирали, а, "дожив до невозможности <. >, тихо застывали и незаметно испускали последний вздох") и уж во всяком случае - возможность неизменного покоя. Но Обломовка - рай, конечно, лишь в понимании людей додуховных и доличностных, т.е. как существование не одухотворенное, а сонное, не небесное, а сугубо земное. Вполне материален в этом раю и такой общий атрибут Эдема, как цветущий плодоносящий сад, по которому любила гулять "с практической целью" мать маленького Илюши Обломова.
Следующий художественный локус романа -квартира Ильи Ильича на Гороховой улице Петербурга - своей смысловой многогранностью
также обязан слиянию в нем примет и ракурсов общенациональных с античными и библейскими.
Жилец этой квартиры - изнеженный дворянин-помещик и в то же время - один из миллионов россиян, хотя бы потому, что "заливает" свою обиду на Захара не бокалом мадеры или шампанского, которым угощает даже Тарантьева, а квасом, трижды прося его у своего верного слуги (с. 72, 74, 75). Сама же квартира в ее убранстве -как бы предметное воплощение обломовских "может быть", "авось", "как-нибудь": в ней шаткая и разностильная мебель, запятнанные ковры, настенная паутина; "все это запылилось, полиняло..." (с. 10). С двойными, несмотря на весну, рамами, зашторенными в дневное время окнами и лежащим хозяином она подобна пещере, правда, в ее двойственном (амбивалентном) значении.
"П<ещера>, - говорит В.Н. Топоров, ссылаясь на связи ее образа с персонажами греческой мифологии (Полифемом, Паном, Эндимионом, сатирами, нимфами, Зевсом-ребенком и др.), - сакральное убежище, укрытие. <. > В библейской традиции неоднократно скрываются в П<ещере> израильтяне, цари, пророки, Давид и др. <...> В П<ещере> скрываются от мира отшельники <...>, до времени находятся спящие короли и пророки, вожди, герои <...>, очарованная царевна, спящая красавица, хозяи
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.