ЭТНОС И КУЛЬТУРА
© ЭО, 2005 г., № i В. В.Трепавлов
ОБРАЗ РУССКИХ В ПРЕДСТАВЛЕНИЯХ НАРОДОВ РОССИИ XVII-XVIII вв.*
В результате расширения Российского государства, особенно со второй половины XVI в., русские вступили в общение с народами присоединенных территорий. Первоначальные "точечные" контакты со временем стали массовыми и повседневными. Характер этих контактов (мирный или враждебный), содержание (хозяйственное или политическое), социальный уровень (элитный или всеобщий) зависели от многих обстоятельств. Здесь сказывались и условия вхождения региона в состав государства, и вид занятий населения, и интенсивность русской миграции, и удаленность от основной этнической территории русских на Восточно-Европейской равнине, и другие факторы. В любом случае, обитатели вновь образовавшихся "национальных окраин", столкнувшись с пришельцами - людьми зачастую иной религии, языка, непривычной внешности, вырабатывали свое отношение к ним, искали для них место в системе привычных представлений, внутри традиционной картины мира. Каким образом это происходило у разных народов России на протяжении XVII—XVIII вв., посвящена наша статья. Но сначала несколько общих замечаний.
Мы попытаемся наметить некоторые черты этнического образа русских, т.е. типичного, обобщенного, интегрального представления о русском человеке как носителе иного облика и иной культуры, образа, который складывался в глазах нерусских жителей государства. В ходе межэтнического контакта в данном образе происходили постоянные изменения. Он обогащался, обрастал различными стереотипами, позитивными и негативными признаками, приобретал у разных народов своеобразные, исторически и психологически обусловленные черты.
При всех оценочных различиях образ русского оставался в целом образом Чужого - представителя иного культурно-этнического пространства. Особенность формирования его в XVI1-XVIII вв. заключалась в ограниченности главным образом рамками традиционной культуры и, следовательно, функционировании в этноцентристской "системе координат". Это зачастую предполагало инстинктивное отрицание Чужого как непонятного, неприемлемого, иногда опасного и даже потустороннего. Последнее, впрочем, не мешало рассматривать порой инокультурных пришельцев как носителей некоего сакрального начала1.
Постепенно вырабатывался стереотип восприятия русского человека - устойчивый и противоречивый комплекс истинных и мнимых признаков и качеств, приписываемых ему в обыденном сознании. Структура данного стереотипа включала несколько уровней восприятия и трактовок культурных доминант, присущих русским. Чужому могли приписывать отсутствие души, непривычную ("не нашу") внешность, "выключенность" из привычного ("нашего") жизненного уклада. Вместе с тем происходила определенная мифологизация чуждых пришельцев, обнаружение у них
Вадим Вияцерович Трепавлов - доктор исторических наук, руководитель Центра истории народов России и межэтнических отношений Института российской истории РАН.
* Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект №03-01-00561а).
благодатных и иногда даже сверхъестественных свойств2. Такая парадоксальная, на первый взгляд, амбивалентность, которая была выявлена О.В. Беловой на славянском материале, обнаруживалась и в отношении к русским у других народов России, о чем будет сказано ниже.
Общекультурную оппозицию "мы - они" принято считать необходимой для самоидентификации этнической группы. Такая самоидентификация происходила задолго до появления в новоприсоединенных регионах русских, и в этом смысле последние лишь включились в давно запущенный "механизм" сопоставления "нашего" народа (племени, рода) с иными, "чужими". Очевидно, устойчивый образ (обычно называемый этническим стереотипом) представляет собой форму, в которую облекается такое сопоставление. А поскольку для начала его формирования необходим эмпирический контакт, то в фундамент стереотипа ложатся в первую очередь характеристики, порожденные эмоциональным и чувственным восприятием. К таковым относятся внешний вид Чужого, его пищевой рацион, сфера взаимоотношений полов. Как ни странно, но непонятный язык или необычные хозяйственные занятия не привлекают такого внимания, потому что "стереотипы восприятия соседних народов строятся не столько на объективно наблюдаемом, сколько на содержащем сильное эмоциональное наполнение, т. е. имеющем эстетическое и этическое значение" для наблюдателей3.
Проблема отношения к Чужому (или шире - к Другому), по наблюдениям Ц. То-дорова, имеет как бы три ипостаси воплощения, или три слоя: аксиологический (хорош или плох Чужой, равен он мне или ниже меня), праксиологический (близок мне Чужой или далек, приемлемы ли для меня его ценности, отождествляю ли я себя с ним или ассимилирую его, накладывая на него свой образ) и, наконец, нейтральное или безразличное отношение4. В качестве объекта изучения и иллюстрации этой триады Ц. Тодоров сравнивал взаимное восприятие испанских конкистадоров и ин-дейцев-ацтеков. Нам предстоит выявить аксиологическое и праксиологическое проявления конструирования образа Чужого на евразийских реалиях позднего средневековья, т.е. на совершенно ином историческом материале (хотя кое в чем продвижение русских на восток и юг и напоминало Конкисту). Территориальный охват нашей работы - Поволжье, Урал, Сибирь, кочевые степи и отчасти Северный Кавказ.
От населения этих регионов сохранилось чрезвычайно мало письменных источников ХУП-ХУШ вв.5 В основном историки черпают информацию из русских официальных документов, в которых трактовка межэтнических отношений предстает, по определению, односторонней. Для выяснения точки зрения другой стороны - партнеров русских по этим отношениям - нужно найти источник сведений, который отразил бы соответствующие взгляды. В условиях дефицита письменных сведений большое значение приобретает устная литература, главным образом исторический фольклор, существовавший в разнообразных жанрах. Разумеется, фольклор не может служить историческим источником в прямом смысле слова, т.е. для поиска информации о событиях прошлого. Нам он нужен в целях реконструкции представлений об этих событиях. А для этого эпические, мифические, сказочные и прочие тексты могут оказаться весьма полезными. Ведь устная народная литература фиксирует мировоззрение той этнической группы, в недрах которой она творится.
Во-первых, "по праву авторства" данная группа наделяет создаваемые ею произведения этноцентризмом, ставя себя в центр повествования и мироздания. Этноцентристский взгляд вообще присущ традиционному общественному сознанию.
Во-вторых, группа отражает и оценивает исторические условия своего существования. Для нас это тем более важно, если имеет место включение этнического коллектива в обширный полиэтнический государственный организм. Тогда в устной литературе происходит интерпретация завоевания, подчинения или добровольного вхождения, а затем и пребывания в составе государства. Трактовка статуса здесь мо-
жет колебаться от определения себя на доминирующей позиции до признания своего подчиненного положения6. В последнем случае сам факт подчинения может изображаться как данность, как факт самоощущения группы; тем более это было актуально по отношению к русским, поскольку "необъятные просторы Русского государства и его мощные ресурсы придавали известный блеск и народу, населявшему их"7. Или же происходит приписывание себе положительных характеристик в качестве компенсации за подчиненное положение, как средство повышения своей позиции в символической иерархии народов (хотя бы только в собственных глазах!).
Фольклор служит одним из средств хранения исторической памяти, а в условиях отсутствия у народа письменности (или при неграмотности его большинства) - единственным средством. Можно предполагать, что фольклорный текст выполняет роль интегратора этнической группы, сплачивая ее памятью об общих предках, общезначимых событиях, победах и поражениях. Именно в фольклоре наслаиваются давние этнические стереотипы, неуловимые по позднейшим полевым исследованиям. Кроме того, предания, легенды и мифы принадлежат к числу средств объективации стереотипов наряду с языком, обычаями, приметами и пр.8 В определенном смысле эти стереотипы играют для обыденного сознания такую же роль, что и устная историческая литература9. И в фольклоре, и в этностереотипе присутствуют схематизация и упрощение образа Чужого (особенно если этот образ отягощен военными победами над народом-создателем стереотипа), происходят формирование и хранение идеологии данной этнической группы, наступает психологическая компенсация нарушения гармонии - статусного равноправия.
Привлечение корпуса фольклорных памятников давно и плодотворно практикуется для анализа традиционной культуры и народных представлений - прежде всего у русских, а также у других славян и прочих народов Европы10. Что касается неславянского населения России, то труды по аналогичной проблеме пока исчисляются единицами. Наиболее заметны в этом смысле разработки, связанные с историей Сибири. Исследователи выделяют ступени взаимодействия пришельцев и аборигенов: изначально неравноправное - между традиционной культурой последних и носителями модернизационных процессов в лице чиновников, купцов, промышленников; равноправное и даже обоюдно комплиментарное, обусловленное заинтересованностью в контактах, - между аборигенной традиционной культурой и традиционной культурой русского старожильческого крестьянского населения".
К интересным результатам привели наблюдения В.И. Кузьминых над образом русского казака в фольклоре народов крайнего Северо-Востока Азии, над позитивными и негативными чертами этого образа. Именно этим автором впервые в историографии, насколько мне известно, поставлена и сформулирована исследовательская проблема, разбираемая в настоящей статье (правда, лишь относительно Сибири и с упором на конфликтные отношения): "Такой немаловажный аспект проблемы, как оценка аборигенами русских, целей и значения их появления в Сибири обычно выпадает из поля зрения (историков. - В.Т.). Хотя, на наш взгляд,
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.