© 2010 г. Е. Л. СТАФЁРОВА*
ОБРАЗОВАНИЕ И РЕЛИГИЯ В 1860-1870 годах:
ВЗГЛЯД ИЗ МИНИСТЕРСТВА НАРОДНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
Весной 1862 г. в обеих столицах Российской империи оживленно обсуждались события в 3-й Санкт-Петербургской гимназии. Несколько учеников тайком «забрались в алтарь, выпили бывшее там вино, нарядились в облачение, какое кому попало, посадили одного из себя на престол и воздавали ему поклонение». По другой версии, «мальчики забрались в свою домовую церковь делать пир, а пили из св. чаши шампанское». Управляющий Министерством народного просвещения (МНП) А.В. Головнин докладывал Александру II, «что 3 воспитанника 3-й гимназии шалили в алтаре, взяв крест и Евангелие, и что предполагается двоих уволить, а о третьем предложить родителям наказать телесно»1. В этом поступке многие современники видели не просто «шалость», а зловещий симптом тяжелого мировоззренческого кризиса, свидетельство падения религиозности в среде учащейся молодежи.
Внимание, с которым Министерство народного просвещения относилось к религиозному воспитанию в светских учебных заведениях, было постоянным и неизменным. Каким бы образом ни менялась стратегия руководителей министерства, какие бы повороты и зигзаги ни претерпевало развитие образовательной системы, важность этого направления никем и никогда не оспоривалась. Знаменитая уваровская триада включала православие как необходимую составную часть. Подчас личная религиозность министра воспринималась как залог стабильности, надежности и основательности его политики. Преемник гр. С.С. Уварова, кн. П.А. Ширинский-Шихматов, при котором уваровская система была серьезно деформирована, демонстрировал глубокое личное благочестие и ставил на первый план религиозное воспитание. Распространение в обществе и в учебных заведениях религиозного индифферентизма, а то и прямо антиклерикальных и материалистических идей на рубеже 1850-1860 гг. вызывало серьезную обеспокоенность власти, осознававшей необходимость перемен в образовательной политике. Когда в начале царствования Александра II стала ясной необходимость комплексного преобразования всей системы просвещения, министр А.С. Норов 5 марта 1856 г. изложил во всеподданнейшем докладе свое представление о необходимых реформах. Известный религиозный писатель и автор книг о путешествиях по Святым местам утверждал, что истины православной веры должны стать «коренным основанием всего воспитания и образования отечественного», и предлагал обратить внимание на методы преподавания Закона Божия и выбор законоучителей2.
Традиционно связывая успешность религиозного воспитания с личными убеждениями и верой министра, Александр II в разгар студенческих беспорядков назначил министром народного просвещения адмирала Е.В. Путятина. Мореплаватель и дипломат, он был далек от проблем просвещения, но его глубокая религиозность обеспечила ему поддержку со стороны императрицы Марии Александровны. Обуреваемый сомнениями, Путятин немедленно отправился в Москву просить наставления у митрополита Московского Филарета (Дроздова) и получил от него благословение принять должность министра. Назначение Путятина министром современники воспринимали как признак того, что «Государь хочет религиозного воспитания»3. Путятин занимал этот пост с июня по декабрь 1861 г., проявив полную некомпетентность в новой для него деятельности. В конце декабря 1861 г. Александр II назначил управляющим Министерством народного просвещения А.В. Головнина. Это был представитель нового поколения реформаторов, принадлежавший к ближайшему окружению вел. кн. Константина Николаевича и преисполненный желания преобразовать учебное ведомство на либеральных началах. За 4 с половиной года руководства министерством ему удалось осу-
* Стафёрова Елена Львовна, кандидат исторических наук.
ществить комплексную реформу всей системы российского образования. При этом он, разумеется, не мог пройти мимо такой животрепещущей проблемы, как религиозное воспитание, и предложил целостную концепцию роли религии и духовенства в образовательном процессе. Ее осуществление было тесно связано и с коренными реформами в сфере просвещения, и с положением Церкви в обществе, и переменами внутри самой Церкви, и со взаимоотношениями Церкви и государства.
Несомненная личная религиозность Головнина была лишена всякого показного, демонстративного характера. В мемуарах он признавался: «Я всегда искренне находил религиозность необходимою, находил необходимым влияние религиозного элемента в воспитании, но весьма мало исполнял церковные правила и обычаи и никогда не старался показать, будто исполняю их»4. Он вспоминал, что собственным религиозным воспитанием обязан матери, Е.С. Головниной (в девичестве Лутковской). Его отталкивал «холодный деизм... религия людей образованных», и тем более далек он был от восхищения «просто материализмом, отрицающим духовное начало и объясняющим явления духа законами грубой материи»5. В то же время с юных лет Головнина отличали неприятие ханжества и лицемерия в религиозной жизни, широкий взгляд на конфессиональные различия. Первые уроки веротерпимости он получил в Царскосельском лицее, где «не делалось никакого различия между религиями и не было никаких излишних требований относительно обрядовой стороны»6. Веротерпимость стала неотъемлемой составной частью либерального идеала Головнина. При этом он был убежден, что для нравственного воспитания намного вреднее и опаснее религиозное ханжество, нежели разумный и толерантный скептицизм7.
Размышляя о причинах падения религиозности среди молодежи, Головнин называл в качестве одной из них отчужденное положение в российском обществе православного духовенства, которое «является у нас... вовсе не проповедником истины, не раскрывателем и обличителем заблуждений ума, но просто совершителем из платы известных церковных церемоний и обрядов»8. Головнин практически снимал с Министерства народного просвещения ответственность за распространение безверия и нигилистических идей, утверждая: «Наших учителей и училища обвиняют в распространении безверия, социализма, нигилизма и всяких вредных учений, я убежден в том, что не они главные виновники, всего более виновны устройство и образ действий духовенства. Вредные учения носятся в воздухе, находятся в книгах. Молодежь слышит их в обществе, в домах родителей и родственников, а не с кафедры. Духовенство, видя современное настроение умов, бездействует»9.
Как и многие тогда, Головнин полагал, что Церковь нуждается в серьезном реформировании, критиковал «кастовое устройство духовенства, назначение священников не по призванию, жалкое воспитание в духовных училищах, управление епархиями архиереями из монахов, вовсе незнакомых с административною частью и требованиями мира, подчинение Церкви светской власти и полицейское содействие служителям алтаря в отношении к раскольникам, отсутствие веротерпимости»10. В отличие от своего преемника, гр. Д.А. Толстого, он был далек от церковных реформ, никакого участия в них не принимал, и лишь высказывал свои убеждения по этому вопросу. По его мнению, целесообразно было «объявить полную свободу совести с дозволением свободно переходить из церкви в церковь и с разрешения раскольникам отправлять открыто богослужение, иметь свои храмы и своих архиереев», «отменить кастовое устройство православного духовенства с тем, чтобы дети духовных лиц свободно избирали себе образ жизни», а также «ввести в Синод значительное число лиц белого духовенства»11. Немало критических суждений оставил Головнин о монастырях и монастырской жизни. Так, он был крайне строг к католическим монахам Неаполитанского королевства, стремившимся, как ему казалось, «поселить в образованных классах религиозный индифферентизм, в низших сословиях суеверие и воспитывать только невежественных фанатиков». Посещая православные монастыри, он не скрывал сомнений в том, «чтоб подобная жизнь, без всякого труда на пользу ближнего соответствовала духу христианской религии». Вместо многочасовых молитв, рассуждал Головнин, монахи могли бы
заниматься благотворительной деятельностью, создавать богадельни, школы, больницы, заботиться о несчастных и страждущих. Он сожалел о том, что «при св. мощах и чудотворных иконах не находится сеятелей слова, которые на удобренную почву бросали бы семена нравственной жизни»12.
Падение религиозности в среде молодежи Головнин напрямую связывал с проблемами внутри Церкви и несостоятельностью духовенства в религиозном воспитании. Поэтому роль Министерства народного просвещения в этом деле виделась ему достаточно скромной. В то же время, верный своим либеральным идеалам, он разделял понятия религиозного и нравственного воспитания. В качестве министра народного просвещения Головнин видел свою задачу в том, чтобы «устранить вредную полуобразованность и, полагая, что именно просвещенный человек не может не быть религиозным, облегчить духовенству возможность внушить религиозность лицам, у коих ум развит правильно, или, по крайней мере, достигнуть того, чтоб эти лица, если и не имеют сами религиозных верований, уважали оные в других и имели нравственность, общую всем людям независимо от религии»13.
Воспитательную роль религиозного преподавания он признавал только применительно к среднему и начальному образованию. Во время подготовки нового университетского устава развернулась серьезная дискуссия по вопросу о преподавании богословия в университетах. Многие представители высшего духовенства, считавшие богословие исключительно средством воспитания студентов, желали сократить курсы церковной истории и канонического права, а преподавание догматического и нравственного богословия, напротив, расширить14. Но Ученый комитет МНП поддержал профессора богословия Московского университета Н.А. Сергиевского и тех участников обсуждения, которые предлагали вывести церковное право и историю Церкви из ведения профессоров богословия и создать для них отдельные кафедры на юридическом и историко-филологическом факультетах. Головнин видел в этом способ облегчить духовенству исполнение его религиозной задачи, однако церковные иерархи сомневались, будут ли в
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.