ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2004 • < 5
Т.В. МОРДОВЦЕВА
Отечественный колорит ликов Танатоса: на перекрестке культуры и знания
Танатология (от греч. thanatos - смерть) - возникшая относительно недавно научная отрасль знаний, предметом изучения которой стала сущность процесса смерти и умирания. Социально-гуманитарный контекст отечественной танатологии сформировался в связи с традициями русской религиозной философии (С. Булгаков, Н. Федоров, Н. Бердяев, В. Розанов и др.), а к концу XX в. официальное признание получила философская танатология как междисциплинарная отрасль знаний, объединившая культурологов, психологов, социологов и многих других ученых, осознающих необходимость публичного дискурса на тему пределов и кризисов жизни человека. Обсуждение идеи смерти интересно в рамках проблемы культурной специфичности и поиска национальной идентичности. Смерть как феномен культуры является своеобразным "семиотическим организмом", создающим вокруг себя пространство существования знаков и символов, по которым человек распознает свою принадлежность к той или иной культуре. Что же касается отечественной культуры и ментальной традиции, то здесь имеются свои особенности восприятия смерти, транслируемые через разнообразный опыт духовной рефлексии.
В данной статье рассматриваются несколько наиболее распространенных к настоящему времени образов смерти, запечатленных в диалогическом пространстве отечественного искусства, литературы, философии. Причем так как собственно научный и философский взгляд на проблему смерти уже имеет существенные основания в других исследованиях по танатологии, особого внимания заслуживает художественно-эстетическая рефлексия в этой области.
Культурологические ориентиры философской танатологии
Идея смерти, выраженная на уровне индивидуального взгляда или существующая в качестве научной, философской, теории, определяется особенностями культурной картины мира, в которой она возникает и развивается. Поэтому исследования в области философской танатологии неминуемо приводят к изучению культурологических аспектов проблемы смерти. По мнению современных танатологов, именно культурология открывает новые перспективы осмысления смерти, либо многовековой опыт философии оказывается недостаточным для понимания ментальных особенностей происхождения идей. Понимая фундаментальное значение рефлексии смерти, служащей критерием человеческого в человеке, А. Демичев определял ее культурологическую ипостась. Он предложил расширить танатологический горизонт философии до ее культурологического замысла, поставив одну из главных исследовательских за-
Мордовцева Татьяна Васильевна — кандидат философских наук, доцент, заведующая кафедрой гуманитарных дисциплин Таганрогского института управления и экономики.
дач - изучать (то есть творить дискурс) "культуру смерти и умирания" [Демичев, 1997].
Культурологическое освоение темы смерти в отечественной философии и социально-гуманитарных науках уходит корнями в традиции русского духовного опыта прошлого века, отраженного в религиозной философии, литературе, искусстве. В общем, отечественная философская танатология - это своего рода художественно-эстетическая рефлексия духа, поэтому многие философы самоустранялись от строгой методо-логичности рассуждений и создавали "теорию" из языка литературных произведений, поэзии, музыки, живописи, театра, кино. Философская идея смерти в нашей культуре никогда не была "чистой", сохраняющей метафизическую незамутненность, напротив, она сочетала в себе полифоничность содержания и многоплановость форм выражения. Отечественные образцы размышлений о смерти принципиально антитетичны, они сопротивляются какому бы то ни было единству основания - религиозному, мистическому, научному, философскому. Смерть предстает в многообразии ликов, воплощением которых занимались одновременно философы, художники, поэты, писатели, ученые и общественные деятели. В этой связи особенности культурологического осмысления русской идеи смерти сводятся к выявлению ценностных, эстетических и прочих аспектов ее понимания. Перед нами палитра многочисленных образов смерти - ликов Танатоса, сводимая в одной картине мира, живописующей образец отечественной культуры.
Смерть как нелепая случайность или, наоборот, фатальная участь
Один из ликов смерти, наиболее универсальный в культурах как современности, так и древних цивилизаций, связан со страхом предопределенности умирания. Страх смерти, сопутствующий человеку с древнейших времен, имел разные оттенки чувств и переживаний. Это мог быть страх перед злобностью и мстительностью духов мертвых, страх перед Божьим гневом и справедливой карой, наконец, страх в результате непонимания, который открывает мир художественных произведений русских писателей Х1Х-ХХ вв. Смерть оказывается недоразумением, нелепой случайностью, произошедшей именно со мной, а не с другим. Человек, оказавшийся у смертной черты, протестует, не понимая, почему умирать должен именно он, а не кто-то другой, для кого смерть, возможно, - закономерная участь. Если же "моя" смерть - случайность или фатальность, то возникает желание найти виновного, и, как правило, им становится Бог. Именно на пороге смерти, не желая смириться с участью "всякого", человек обращается, иногда впервые, к Богу, чтобы призвать его к ответу на вопрос - "зачем? почему именно я?". И этот момент осознания смерти становится исходным для обретения человеком самого себя как частицы Бога или мирового целого. Иначе говоря, смерть - величайшая тайна откровения: человек начинает понимать, что он есть и каково его предназначение; следует умереть или по крайней мере встать на границу жизни и смерти, чтобы обрести подлинно человеческое в себе. Такую гуманистическую задачу и пытались выполнить русские литература, искусство, философия, размышляющие над судьбой человека и мира на пороге смерти.
Русская литература Х1Х-ХХ вв., в особенности поэзия Серебряного века, была воплощением философской рефлексии авторов над судьбой человека и мира, которые неминуемо привели к драматической тематизации жизни и смерти, иногда переходящей в фарс. Как пишет Т. Артемьева, разгадывающая тайны национальной души, "русская литература описывает смерть со вкусом - подробно и скрупулезно. Писатели не только используют возможность умертвлять значительное количество героев самыми разнообразными способами (дуэль, война, роды, суицид, болезнь и т.д.), но и обычно связывают содержание образа героя с его смертью" [Артемьева, 1998, с. 72]. Таковы герои Л. Толстого, Ф. Достоевского, отчасти Н. Гоголя и А. Чехова. По мнению же И. Тургенева, русские писатели сами искренне восхищаются смертью, поэтому их герои и умирают "по-особому", а живые они только мешают автору.
Философское наставничество Толстого в стиле moralité особенно любимо танатологией, нередко обращающейся к "Смерти Ивана Ильича", "Запискам сумасшедшего" и "Трем смертям", хотя несомненную ценность для понимания толстовской "правильности" и "неправильности" смерти имеют и другие его работы, сводящиеся к одному истинному вопросу - "зачем? за что?". Герои Толстого, как правило, менее всего думающие о смерти в течение жизни, становятся "приличными" людьми именно накануне своей смерти. Автор будто бы специально губит их, чтобы дать возможность "воскреснуть" в новой преображенной сущности еще до физического конца.
Рефлексия смерти вообще служит для Толстого художественным приемом для выражения человеческой идентичности. Ведь его герои по большому счету и не являются людьми до тех пор, пока не попадают в пограничную ситуацию. Все они до этого важного, откровенного события жизни были кем угодно - приличными служащими, чиновниками, родителями, супругами, - но только не людьми в подлинном смысле. Когда же они попадают в ситуацию "быть или не быть", в них пробуждается человеческая сущность. Вначале - мучительный вопрос "зачем? почему именно я?", ведущий к непониманию и неприятию мысли о смерти: "Ничего нет в жизни, а есть смерть, а ее не должно быть... Я живу, жил, я должен жить, и вдруг смерть, уничтожение всего. Зачем же жизнь? Умереть..? Бог сделал это. Зачем?" [Толстой, 1952, с. 327, 330]. Затем - глубокое осмысление того, а "как я жил?", жил ли подлинной жизнью или притворялся, играл в жизнь? Ответ всегда ошеломляет человека и служит своеобразным оправданием смерти. Смерть пришла, оказывается, потому что я жил "не так, как надо", "неправильно", "неприлично", но теперь уже ничего не вернуть, и можно лишь принять смерть такой, какая она есть, без обмана: "Все то, чем ты жил и живешь, -есть ложь, обман, скрывающий от тебя жизнь и смерть" [Толстой, 1975, с. 177]. Поэтому герои Толстого - "хорошие люди" - в большинстве своем оказываются в итоге согласны со смертью.
Эту идею усиливает Артемьева, считающая, что «положительный герой русской литературы - "хороший человек" - не просто смертен, он смертолюбив, он тянется к смерти, как бабочка к свету. Из всех возможностей самовыражения он выбирает не-кроспособ» [Артемьева, 1998, с. 74]. Стремление к смерти тем не менее далеко от не-крофилических выражений, его инстинктивным началом является ностальгия по божескому в человеке и вопрос "зачем?" всегда имеет адресата - Бога. Смерть человека есть возвращение к истинному пониманию веры, которая вместе с размышлениями о конце бытия менее всего волнует при жизни. Смерть должна примирить человека с Богом через непонимание: стремление понять как раз и является стремлением к смерти, как, например, в "Песне" З. Гиппиус:
Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю,
Стремлюсь к тому, чего я не знаю, Не знаю.
Обреченность литературных персонажей на размышления о смерти у "последней черты" выражает характерную для отечественной культуры ситуацию отношения к "моей" и "чужой" смерти. Толстой в "Смерти Ивана Ильича" подмечает одну важную ментальную особенность - страдания и страх сосредоточены в плоскости личного отношения к "моей" кончине. Человек озабочен собой, он не может "уйти от себя", понимая, что обречен. Через призму "моей" смерти мир превращается в кромешный ад -рушится карьера, возникают с
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.