В статьях В.А. Бажанова, А.А. Ермичёва, А.П. Козырева, М.А. Маслина, В.П. Филатова, С.С. Хоружего, критически оценивается попытка С.Н. Корсакова (см. с. 69-85 наст. изд.) совершить своего рода переворот в исследованиях, касающихся истории отечественной философии. Показывается, что в реальности оснований для такого переворота нет и данная попытка не может считаться сколько-нибудь успешной.
V.A. Bazhanov, A.A. Yermichev, A.P. Kozyrev, M.A. Maslin, V.P. Filatov, S.S. Horujy critically appraise the attempt of S.N. Korsakov ( p. 69-85 of the current issue) to make a kind of revolution related to the history of Russian philosophy. These authors show that there are no grounds for such a revolution, and this attempt of Korsakov could not be considered successful.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: философия в России, русская религиозная философия, университетская философия, марксизм-ленинизм.
KEY WORDS: Russian philosophy, Russian religious philosophy, university philosophy, Marxism-Leninism.
Переворот не состоялся
В.А. БАЖАНОВ
Последние двадцать пять лет ознаменовались значительным ростом интереса к истории отечественной философии. Вышли фундаментальные труды, которые восполняли многие пробелы в этой истории. Особенно, конечно, это касается истории философии в СССР, которая достаточно продолжительный период находилась под мощным идеологическим прессом. В частности, о репрессиях в Институте философии АН СССР писал и С.Н. Корсаков. В настоящем же материале он решил переосмыслить и переоценить состояние исследований по истории русской и советской философии в целом. И не просто переосмыслить и переоценить, а совершить своего рода переворот в интерпретации этой истории. Однако переворот, на мой взгляд, не удался.
Текст С.Н. Корсакова довольно объемный, но не вполне структурированный. Поэтому я буду затрагивать те или иные его положения примерно в той последовательности, в которой они в этом тексте провозглашаются.
Пожалуй, лишь с одним из положений статьи, которые имеют принципиальный характер, можно отчасти согласиться: а именно с тем, что до сих пор так называемая профессиональная (университетская, академическая) философия в России в определенной степени находится на периферии интересов историков философии. Безусловно, ее удельный вес в анализе истории отечественной мысли должен быть большим и место более
© Бажанов В.А., 2015
достойным. Однако здесь, мне кажется, нельзя категорически противопоставлять - как это неявно делает С.Н. Корсаков - собственно университетскую и духовно-академическую философию. Очень многие представители духовных академий долгое время и успешно преподавали в светских университетах и делали это в десятилетие запрета преподавания в них философии, замещая светских преподавателей по логическим курсам, которые, как известно, не отменялись.
Многие положения статьи вызывают недоумение и возражения.
1. Нельзя согласиться с утверждением автора о том, что профессиональная философия может сложиться в стране только тогда, когда уже сложилась профессиональная наука, что заставляет его датировать ее возникновение второй половиной XIX в. Если вспомнить только о Н.И. Лобачевском, М.В. Остроградском или В.Я. Буняковском, то об отсутствии науки в России первой половины XIX в. говорить не приходится. Да, и в области только логики (которую С.Н. Корсаков справедливо считает важной частью профессиональной философии) того периода можно, например, назвать П. Богданова, П. Лодия, А. Лубкина, Ф. Мочульского и многих других.
2. Непонятны мотивы С.Н. Корсакова, когда он связывает отсутствие влияния высланных в 1922 г. за рубеж философов на развитие мировой философской мысли и то обстоятельство, называемое им "мифом", что вершиной русской философии является религиозно-идеалистическая философия Серебряного века. Одно дело, что считать "вершиной русской философии", а другое - пытаться выяснить какое влияние она могла оказывать на мировую философию.
3. Крайне странно звучат утверждения автора о том, что Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, П.Я. Чаадаева, И.В. Киреевского и А.И. Герцена не следует относить к сонму русских философов, а что размышления о русской идее, месте России по отношению к Европе и т.п. суть не что иное, как псевдопроблематика. Если С.Н. Корсаков не разделяет мнение своих российских коллег по этому вопросу, то уместно заметить, что и беспристрастные западные исследователи отечественной философской мысли все эти и аналогичные проблемы включали и включают в состав русской философии. Стоит, например, хотя бы посмотреть трехтомную фундаментальную американскую антологию по русской философии [Русская философия 1976], книгу по истории русской культуры Дж. Биллингтона "Икона и топор" [Биллингтон 1966], "Историю русской мысли" А. Ва-лицкого [Валицкий 1979] или Ф. Коплстона [Коплстон 1986] и убедиться, что и зарубежные ученые в целом придерживаются аналогичной точки зрения на ключевые фигуры русской философии и, таким образом, в своих независимых исследованиях как бы солидарны с русскими коллегами.
Зачастую ретроспектива объединяет в одну категорию тех людей и те взгляды, которые в синхроническом аспекте никак не расцениваются не только как единообразные, но даже как сколько-нибудь схожие. Стоит вспомнить, например, историю импрессионистов: современники не усматривали, что этих художников связывает что-то общее, однако позже оно стало вполне очевидным.
Странно, что С.Н. Корсаков интерпретирует мою собственную позицию так, что "...философии науки в дореволюционной России не было" (см. с. 76 наст. изд.). В реальности я утверждал как раз обратное: философия науки в России возникла аж в начале 1890-х гг. при активном участии Д. А. Столыпина и журнала "Вопросы философии и психологии", а ее основателями должны считаться Б.Н. Чичерин и А.И. Смирнов. Автор хотя и ссылается на мою статью [Бажанов 2006], но, надо полагать, внимательно ее не прочитал. Иначе бы не приписывал мне приведенную выше точку зрения. К мнению тех, кого опровергаешь, надо относится существенно более щепетильно и излагать его без досадных искажений!
С.Н. Корсаков сетует, что до 1917 г. совсем не издавались Бейль, Вико, Гассенди и ряд других мыслителей. Похоже, что он не учитывает, во-первых, то, что в Россию в университетские библиотеки и в магазины оперативно поступали оригинальные зарубежные книги и журналы. Отдельные ученые запросто их выписывали себе в домашние библиотеки. Во-вторых, активно издавались переводы. Если брать только переводы с английского,
то мы видим русские издания Бентама, Бэна, Джевонса, Гексли, Милля, А. Смита и т.д. (подробнее см.: [Артемьева, Бажанов, Микешин 2006]). Только в области философии науки были изданы, скажем, книги Дюгема, Лаланда, Оствальда, Ражо и многих других. Возможно, до переводов Бейля и Вико просто не дошли руки. Думается, что стоит более глубоко проанализировать причины, почему это случилось.
4. Поистине экзотическим можно считать утверждение С.Н. Корсакова о том, что "высылка 1922 г. (имеются в виду так называемые "философские пароходы". - В.Б.) имела исключительно положительные последствия для развития философии внутри России" (см. с. 74 наст. изд.). Фактически эта высылка прервала высокий полет русской философии, наблюдавшийся в конце XIX - начале ХХ в. Советская философия 1920-х -1940-х гг. отличается значительной долей примитивизма, поиском мнимых врагов, разрывом с традициями и мировой, и отечественной интеллектуальной истории. Кстати, логика как часть советской философской мысли в этот период вообще фактически не существовала (подробнее см. [Бажанов 2007а]).
Взгляды С.Н. Корсакова на советский период развития философии претендуют на особую оригинальность: здесь и убеждение, что Сталин уничтожал советских философов за их марксистские взгляды (курсив Корсакова), хотя в реальности Сталин (имея в виду и созданный им тоталитарный режим) уничтожал людей, что называется, без разбора - будь это ученый-марксист, рабочий или крестьянин; и неаргументированное обвинение одного из ведущих отечественных мыслителей, недавно ушедшего от нас, А.П. Огурцова, а также
B.П. Филатова в том, что их совместная статья в энциклопедическом издании закрепила "превратную и идеологически мотивированную интерпретацию событий 1920-х гг.", когда "мученики, ставшие жертвами доносов и лишенные даже могилы", были объявлены "доносчиками и клеветниками" (см. там же, с. 81). Но еще до А.П. Огурцова и В.П. Филатова аналогичная интерпретация была дана и зарубежными исследователями феномена идеологизированной науки (см., например, работы А. Вусинича, Д. Джоравского, П. Джо-зефсона, Л. Лубрано, А. Матиаса и др.).
С.Н. Корсаков позволяет себе категорично судить о проблемах, в которые он, видимо, серьезно не вникал. Так, не приводя соответствующих аргументов, он упрекает автора данных строк в том, что (опять-таки в солидном энциклопедическом издании) С.Ю. Сем-ковский записан в "диалектики", а А.А. Максимов в "механисты" тогда как было наоборот.
C.Н. Корсаков не допускает наличия оттенков, нюансов, да и эволюции концептуальных воззрений людей. Так, А.А. Максимов склонялся к точке зрения механицизма, а с момента разгрома последнего, не пострадав, перешел на позиции критики уже "физического идеализма". С.Н. Корсакову стоило бы основательнее познакомиться с работами М.Д. Ахундова, Л.Б. Баженова, Г.Е. Горелика, К.Х. Делокарова, А.С. Сонина и др., тщательно проанализировавших ход и итоги полемики "диалектиков" и "механистов", роль тех или иных ее участников.
Упрек в адрес отечественных мыслителей в том, что они в отличие от западных коллег, не замечают заслуг Б.М. Гессена, который открыл новое направление исследований в философии науки (социальную историю и философию науки) также не может считаться сколько-нибудь справедливым. В западной литературе есть одна брошюра (причем на испанском языке), посвященная идеям Б.М. Гессена, и с полдюжины хороших статей. Но и в нашей литературе творчество ученого достаточно основательно осмысливалось (см., например: [Горелик 1993, 1995; Грэхэм 1993; Сонин 1994; Бажанов 2007б]), хотя фигура и идеи Б.М. Гессена, безусл
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.