Славяноведение, № 6
© 2011 г. Е.В. ПЧЕЛОВ
«ПОГОНЯ» И «ЕЗДЕЦ»: «РОДСТВО» ИЛИ СХОДСТВО?: БАЛТО-СЛАВЯНСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ В ЭМБЛЕМАТИКЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
В статье рассмотрена гипотеза о возможном заимствовании эмблемы московских князей, всадника, от подобной литовской. На основании анализа сфрагистических и нумизматических источников сделан вывод о существенной разнице обеих изобразительных традиций. Вероятно, имело место параллельное развитие сходных сюжетов в относительно едином, широком эмблематическом контексте, не исключавшем довольно заметных по своим различиям вариантов.
The article discusses the hypothesis of a possible borrowing of the emblem of Moscow princes, namely that of the rider, from a similar Lithuanian representation. The analysis of sphargistic and numismatic sources allows to conclude that the two traditions of representation are clearly distinct. It is probable that there was a parallel development of similar themes in a relatively uniform and broad emblematic context that did not exclude distinct and even differing variants.
Ключевые слова: эмблема, герб, печать, Русь, Литва.
Впервые в российской историографии предположение о возможном влиянии литовской «погони» («витиса») на русскую княжескую эмблематику было высказано основателем научной геральдики в России А.Б. Лакиером в знаменитом труде «Русская геральдика» (СПб., 1855). Анализируя печати великих князей московских, А.Б. Лакиер обратил внимание на одну из печатей Василия I (13891425), которая скрепляет договорную грамоту этого князя с его дядей князем Владимиром Андреевичем Серпуховским (см. [1. С. 149. № 16]). Эта печать «носит изображение всадника на коне, копьем вооруженного». «Фигура эта, - писал Лакиер далее, - мало отличается от штемпеля на монетах того же великого князя; но еще ближе к ним великого князя печать: всадник, рассекающий воздух мечом; а что это изображение самого великого князя, о том свидетельствует надпись на монетах его с тем же изображением: "Князь великий Василий Дмитриевич"» [2. С. 76]. И хотя вторая упомянутая Лакиером печать, привешенная ко второй духовной грамоте Василия I (около 1417 г.), на самом деле, по-видимому, является печатью его тестя великого литовского князя Витовта [1. С. 150, № 19], именно печать Василия I с изображением всадника была для Лакиера первым примером того изобразительного типа, к которому восходил позднейший «ездец» великих московских князей.
«В то же самое время, - продолжил Лакиер, - как эта воинственная и грозная эмблема усвоена московским великим князем, независимо от Москвы возникло
Пчелов Евгений Владимирович - канд. ист. наук, доцент РГГУ.
и росло на западе России сильное противовесие ей - Литва [...] Тот же всадник, едущий на коне под снятым мечом, был усвоен и Литвою, и если Витен, взявший этот герб, видел в нем по выражению нашей летописи "рыцаря збройного на коне смечoм", погонь этот впоследствии обратился в изображение самого литовского великого князя, едущего, по обыкновению, на коне на защиту своих владений и для расширения пределов своего государства. Та же идея, не оставлявшая московских великих князей, не могла не выразиться на их печатях и монетах, а простое сравнение печатей великого князя Василия Дмитриевича и печатью Витовта заставляет подозревать заимствование (если не идеи, то изображения), что становится совершенно ясным, если вспомнить, что великий князь Василий Дмитриевич был женат на дочери его, Софии Витовтовне. Пользуемся случаем, чтобы приложить к этому исследованию печать князя Корибута Ольгердовича, владевшего Новгород-Северским. Она носит изображение всадника с копьем, а русская надпись на обороте ее показывает, как твердо Литва была сплочена с коренною Россиею» [2. С. 76]. Как видим, свое предположение Лакиер обосновывал, исходя из атрибуции печати духовной грамоты именно Василию I, а не Витовту. Кроме того, Лакиер обратил внимание и на сообщение поздней (XVII в.) Густынской летописи (считалось, что она восходит к Ипатьевской), которая относит появление литовской эмблемы ко временам князя Витеня (около 1295-1316 гг.), то есть к рубежу ХШ-Х^ вв. (Витень, «нача княжити над Литвою, измысли себе герб и всему князству Литовскому печать: рыцарь збройный на коне, с мечом, еже ныне наричут погоня» (см. [3. С. 295]). Далее Лакиер, обратив внимание на известную печать Ивана III (1462-1505) 1497 г. с двуглавым орлом и «ездецом», где уже изображен не просто всадник, а всадник-змееборец, более подробно остановился на интерпретации московского всадника, отметив, что подобная эмблема, «не чуждая всему Северу, повторяется в сагах скандинавских». «Для образца, - отмечал затем исследователь, - мы приводим печать одного из герцогов Подолии Александра, сына Кориата и внука Ольгердова. На печати этой, относящейся к 1375 г., виден св. Георгий в венце, под лошадью дракон, пораженный копьем» [2. С. 81]. Таким образом, даже рассматривая эмблему змееборца, в которой, применительно к периоду Московской Руси, Лакиер усматривал светское содержание, исследователь приводил параллели из литовского сфрагистического материала.
Идея о взаимосвязи московской и литовской традиций в эмблематике всадника нашла отклик в работах и других исследователей. Именно Великое княжество Литовское, а затем и Польско-Литовское государство мыслилось некоторыми крупными специалистами в качестве одного из, своего рода, «проводников» европейских сфрагистических и эмблематических традиций на Русь [1. С. 128-129], тем более, что ряд новых явлений в русской сфрагистике «Московского периода» явно мог иметь польско-литовские прототипы (наиболее яркий пример - «структура» Большой государственной печати Ивана Грозного конца 1570-х годов, возможно, восходящая к имперским и польско-литовским образцам).
Качественно новый этап в изучении этого вопроса был обусловлен введением в научный оборот нового источникового материала и, прежде всего, публикацией и изучением русских монет конца XIV-XV в. (см., например [4-9]), актовых печатей древнерусского времени [10-11], а затем и возрождением, после долгого перерыва, научного интереса к русской дореволюционной геральдике. Были выявлены изображения конного воина на русских печатях и монетах с начала XIII в., собран необходимый фактический материал, в результате чего появилась возможность представить панораму истории этого эмблематического сюжета в древнерусском контексте.
В изучении изображений на литовских монетах и печатях также произошли заметные «сдвиги». Большой интерес к литовской эмблематике возник в период существования независимой Литовской Республики, когда был опубликован
ряд важных трудов по этому вопросу на основе как сфрагистики, так и нумизматики. Большое значение имели работы видного польского исследователя Ма-риана Гумовского [12] и занимавшихся происхождением и эволюцией «витиса» Мстислава Валериановича Добужинского (1875-1957) [13] и Йонаса Илгунаса (1897-1956) [14]. В частности, выдающийся художник и геральдист М.В. Добу-жинский, подробно исследовав изображения всадника на печатях и монетах литовских князей, провел тщательный стилистический анализ, в том числе и таких деталей изображения, как хвост коня, геральдический щит, эмблемы двойного креста и «Гедиминовых столпов» («колюмн Гедимина»). Развивая идею Лакиера, Добужинский не отрицал возможности, благодаря браку Василия I с Софьей Ви-товтовной, генетической связи звеньев цепочки: герб литовских великих князей -«витис», как герб московских великих князей - св. Георгий. Впоследствии исследование средневековой литовской нумизматики продолжалось как российскими [15, 16], так и литовскими учеными (полную библиографию работ литовских исследователей см. [17]; из работ обобщающего характера см. [18-19]).
В контексте эмблематики и геральдики одним из первых в новейшей российской историографии к истории московского «ездеца» обратился Г.В. Вилинбахов [20], попытавшийся проследить и генезис этой эмблемы на основании русской княжеской сфрагистики. Специальные исследования нумизматической эмблематике посвятил А.В. Чернецов [21-22], рассмотревший фигуру всадника на монетах великих московских, тверских и удельных князей [21. P. 98-114]. Обратив особое внимание на два типа изображений - сокольника и змееборца, он сопоставил эти варианты с другими изображениями и описаниями в рамках древнерусской культурной традиции (фольклор, искусство, литература). Отметив, что эмблема всадника-змееборца впервые появилась на монетах в период правления Василия I, исследователь пришел к выводу, что это изображение могло символизировать борьбу против ордынского ига. В фигурах всадников, в том числе и всадника-змееборца, А.В. Чернецов усматривает изображения князей (в соответствии с устоявшейся и вполне обоснованной традицией).
Идея о литовском влиянии на московского «ездеца» в современной историографии была возрождена А.А. Молчановым, посвятившим ряд работ исследованию эмблемы всадника на печатях и монетах русских князей [23-25]. Исследователь выявил типологию изображений и проследил их эволюцию, подчеркнув синкретичность образа конного воина, ставшего династической эмблемой московского правящего рода. Важной особенностью работ Молчанова является попытка установить связь истории эмблемы с генеалогией Рюриковичей, то есть выявить наследственную преемственность в ее бытовании. Существенно, что историк не отрицает вероятных балтских истоков данного сюжета в средневековой русской (и в частности новгородской эмблематике): «Прямое заимствование соответствующего популярного в геральдике Западной Европы сюжета буллами Александра Невского, судя по иконографическим наблюдениям, явно исключается. Такое сюжетное влияние, если оно было, могло скорее исходить из более близкого источника, а именно из смежных с Новгородом областей Западной Руси и все активней распространявшей на них свою политическую экспансию Литвы, где конный воин к тому времени, по всей вероятности, уже стал государственным геральдическим символом» [24. С. 29]. В поддержку этой идеи свидетельствует и культ коня у древних балтов, понимание коня как символа власти правителя, обы
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.