МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ, 2014, № 5, с. 114-119
ВОКРУГ КНИГ
ПОРОЧНЫЙ КРУГ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ 2014 г. Г. Мирский
Виктор ШЕЙНИС. Власть и закон. Политика и конституции в России в ХХ-ХХ1 веках. Москва, "Мысль", 2014, 1082 с.
В материале содержится анализ основных положений новой книги В. Шейниса. Рассматриваются главным образом три проблемы: была ли единственно возможной победа сталинской линии в 20-х годах; в чем причины террора 30-х годов; насколько закономерен крах Советской власти в 1991 г. и была ли альтернатива новому политическому устройству, связанному с именем Б. Ельцина.
Ключевые слова: самодержавие и конституция, природа большевистской власти, установление сталинского режима, репрессии и террор, коррозия и деградация системы "реального социализма", суть исторической развилки после 1991 г., упущенный шанс.
Виктор Шейнис не был бы, конечно, самим собой, если бы не решил: "Писать книгу, так уж настоящую, многокилометровую и стопудовую, подобно предыдущей". В тот раз получилась энциклопедия Государственной Думы, сейчас -история российских конституций. Но далеко не только конституций. "Власть и закон" - этим названием сказано все. Большая часть истории России этим если и не исчерпывается, то во всяком случае в значительной степени определяется. "От Сперанского до Путина" - таков мог бы быть один из многих подзаголовков этой поистине грандиозной (1082 страницы) работы. Но в центре внимания, разумеется, век двадцатый, великий и ужасный.
Писать рецензию на всю книгу - пустое дело. Галопом по Европам. Девять глав плюс Эпилог -тут десять рецензий надо писать, ведь каждый раздел книги В. Шейнис отрабатывает с присущими ему добросовестностью, основательностью, а главное - с собственными аналитическими оценками, всегда вносит что-то новое. В рамках небольшой журнальной рецензии единственное, что остается - выбрать два-три сюжета из огромного множества, и на этих примерах ознакомить читателя с богатейшим содержанием многолетнего труда.
Вот, например, исключительно важная проблема альтернативности истории нашего государства
МИРСКИЙ Георгий Ильич, доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН, РФ, 117997 Москва, Профсоюзная, 23 (memojournal@imemo.ru)
в 20-е годы прошлого столетия, после смерти Ленина. Сколько раз в жизни мы слышали банальную фразу "История не знает сослагательного наклонения". Чаще всего за этим скрывается либо неспособность, либо боязнь подвергнуть анализу возможности, открывающиеся перед обществом на каждом историческом перекрестке, на распутье дорог. А вот Шейнис видит альтернативу, "которая теоретически могла бы избавить страну от многих бед" (с. 199). "Бухаринская", нэповская альтернатива, по его мнению, "могла бы в 20-х годах реализоваться при фантастическом условии - если бы партия согласилась отказаться от собственной (точнее, ее руководящего слоя) политической и идеологической монополии, восстановить хотя бы в урезанном виде режим политической конкуренции, подключить к выбору дальнейшего пути силы, стоявшие вне партии. Но партия, какой она была, ни о чем подобном не желала и слышать. А раз так, у Сталина были на руках все козыри" (с. 199).
Все правильно, но можно еще кое-что добавить. В принципе можно себе представить такой исход борьбы 20-х годов, при котором верх взяла бы бухаринская концепция. Но это было бы нарушением основной логики развития большевизма, это не было бы закономерно. А закономерностью, логичным итогом всего процесса развития большевистской революции было именно то, что в действительности и произошло. Восторжествовал ленинско-сталинский путь. И Ленин из своего мавзолея мог бы аплодировать Сталину за то, что
он сделал. Ведь все равно и при Ленине, проживи он дольше, была бы коллективизация, было бы раскулачивание, уничтожение крестьянства, может быть, не в столь жестокой форме. Большевизм в своем логическом развитии просто не мог сохранить НЭП, ибо это означало сохранение частной собственности, свободной торговли, что не только противоречило марксистской теории и основной большевистской концепции (сам Ленин считал, что хотя НЭП - это всерьез и надолго, но все же это временное отступление), но и мешало установлению подлинно тоталитарного строя, к чему большевизм шел неуклонно, повинуясь внутренней логике своего развития.
"Сталин - это Ленин сегодня" - повторялось беспрерывно в 30-х и 40-х годах, и это было правдой. Ленин плюс "ежовщина" плюс "Краткий курс истории ВКП (б)", непревзойденная в веках вершина фальсификации истории. К этому и перейдем, к террору второй половины 30-х годов, о чем автор весьма подробно пишет (сс. 204222). Он приводит, естественно, известные цифры, например: в 1937-1938 гг. было арестовано 1548 тыс. человек, из них расстреляно 682 тыс. Сталин лично просмотрел 383 "расстрельных списка", утвердив приговор к расстрелу 38 995 человек (с. 208, 212). И об истреблении высшего командного состава Красной Армии говорится (было репрессировано 87.4% военачальников от командира дивизии и выше), и об уничтожении руководства того самого ведомства, которое и осуществляло террор (из 37 генералов-чекистов к 1941 г. в живых осталось двое (с. 220, 213)). Но Шейнис идет дальше. Он убедительно полемизирует с теми авторами (а их число за последние десятилетия растет непрерывно), которые стараются доказать нынешнему поколению наших людей, не знающему прошлого, что в основном сажали и расстреливали "начальство", представителей партийной и государственной элиты. На самом деле среди арестованных в 1937-1938 гг. людей члены и кандидаты партии составляли всего 8.5%. "На каждого репрессированного коммуниста, следовательно, приходилось 10-12 граждан, никаких постов не занимавших, к политике никакого отношения не имевших и в идеологических спорах не участвовавших" (с. 211).
Можно бесконечно рассуждать о том, что было бы, проживи Ленин еще, скажем, десяток лет. Вероятно, такого массового террора, "ежовщины" не было бы хотя бы потому, что Ленину не было необходимости утверждать свое единовластие путем устранения партийной элиты. Его авторитет был слишком высок. А вот Сталину непре-
менно нужно было убрать старую элиту и создать новую.
Иногда говорят: "Ну хорошо, Сталин уничтожил Троцкого, Зиновьева, Бухарина и др. - это еще как-то можно объяснить, они были его соперниками, но зачем понадобилось сажать или расстреливать почти поголовно всех наркомов, командармов, целые составы обкомов и горкомов партии, всех крупных хозяйственников и прочих?" Вот Шейнис и ставит вопрос: "Кому и зачем понадобился террор значительно более широкого охвата?" (с. 217). И отвечает: террор такого масштаба был бессмыслен только на первый взгляд. Сталину надо было истребить и тех, кто слишком многое знал и помнил, то есть прежде всего старую ленинскую гвардию; и тех, кто "по своим политическим и личным качествам представлялись непригодными для режима казармы и безусловного исполнительства ...изъять из правящего слоя людей, которые могли бы стать ему опасными.заменить сомнительный, с его точки зрения, человеческий материал надежным во всех отношениях" (с. 217, 218, 219).
Люди, которых Сталин уничтожил, были в своем огромном большинстве вполне лояльны, почти все они в 20-х годах были его людьми, он сам их отбирал в аппарат, они вместе с ним боролись против оппозиции - и они получили в 37-м году пулю в затылок, так и не поняв, в чем их вина. А вины и не было - была беда, судьба; они были соратники, а время соратников миновало. Те люди, которые пришли к власти вместе с вождем - это не люди вождя; он слишком повязан, опутан сетями совместной борьбы, когда они все были на равных, он - один из них, а должен быть - просто один, единственный.
Я вспоминаю разговор с заместителем министра иностранных дел Владимиром Семеновым у него на квартире, в знаменитом "Доме на набережной", в 70-х годах, тогда я удивился, увидев на стене портрет Сталина. "Да, - сказал Семенов, - я и не отрицаю: я птенец гнезда Петрова, я всем обязан Сталину. Я, как и Громыко, и другие, был простым инженером, а когда Сталин почистил кадры Наркоминдела, нас выдвинули на дипломатическую работу, и вот я - замминистра". Это многое объясняет: в 30-е годы произошла невиданная по масштабу замена кадров, и ключевые позиции повсюду заняли люди, всем обязанные лично Сталину, в их преданности можно было не сомневаться.
"В Большом терроре отрабатывался сталинский способ селекции элит. Отбирался человеческий материал, наиболее пригодный для экспери-
ментов, которые ставились на живом теле страны. И неуклонно отсекались попавшие по недосмотру в элиту и аппарат люди не рептильные, яркие, заподозренные даже не в нелояльности, а в самостоятельном образе мыслей" (с. 219). «В создании сталинской модели "социализма" террор сыграл не меньшую роль, чем индустриализация, коллективизация и так называемая культурная революция» (с. 222).
Террор был одним из трех китов, на которых держалась система; два других - энтузиазм (в первую очередь городской молодежи) и пассивность, апатия основной массы населения. Диапазон причин этой пассивности был весьма широк - от полной социальной инфантильности масс, состоявших из детей вчерашних неграмотных крестьян, от обычного конформизма и типично русского "моя хата с краю", "что мне - больше всех надо?", "начальству виднее" - до удовлетворенности (во второй половине 30-х годов) тем, что все-таки нет ни войны, ни голода. В этих условиях стало возможным то, что автор называет завершением строительства "разветвленного механизма идеологической индоктринации общества" (с. 223). Блокировалось «развитие подлинной культуры, не отвечавшей официальным идеологическим установкам. Насильственно внедряемая в общественное сознание идеология препятствовала самосознанию вступавших в жизнь новых поколе-ний...Сталин адресовался к глубинным пластам массовой психологии, задетым, но не разрушенным революционными потрясениями. Традиционалистская мораль, недоверие к чужому, верность государству и воинская отвага, царистские иллюзии, перетекавшие в почитание вождя, сливались с мифологией великих це
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.