Е.С. Сагалаева
кандидат юридических наук, доцент Юридического института Северо-Кавказского федерального университета*
Повседневность: идеологическое означивание бытовых артефактов в контексте здравого смысла и социального знания
В социальной мысли исследователи анализируют повседневность в качестве специфических образных и языковых практик. Антропологический подход к изучению повседневности предполагает анализ языка массмедиа, рекламы, кинематографа (как своего рода производителей налично воплощенных желаний) методом интерпретации наиболее распространенных образов1.
При этом важное звучание приобретает вопрос о роли идеологического контекста в истории вещей в постсоветском социуме. Именно трактовка идеологии как системы концепций, идей, мифов и образов, с помощью которых люди понимают, оценивают, переживают сложившееся у них представление о реальных, обыденных условиях существования, позволяет обратить внимание на структурный контекст повседневной жизни людей и их взаимодействии с вещами.
Означивание - понятие, фиксирующее процессуальность обретения текстом смысла, который исходно не является ни заданным, ни данным. Соответственно, идеологическое означивание бытовых артефактов в контексте здравого смысла и социального знания как регулятор отношения человека к вещам показывает трансформации всей совокупности изменений политики, повседневной жизни и культурных контекстов. В этой связи О. Ечевская подмечает, что поскольку режимы отношения к вещам определяются значениями вещей и способами их реализации в повседневной жизни, то основные различия режимов могут быть концептуализированы вдоль таких осей: а) смыслы, которые могут быть сконструированы / сообщены посредством вещей (что вещи означают); б) цели или компенсации, которые могут быть достигнуты или получены при помощи вещей (обобщенная «польза», или что вещи позволяют); в) способы использования вещей для конструирования смыслов и производства выгод (как вещи используются в повседневном взаимодействии)2.
* Сагалаева Евгения Сергеевна, e-mail: 9624390000@mail.ru
1 Корнев В.В. Вещь в сфере повседневности: антропологический подход: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. Барнаул, 2012.
2 Ечевская О. «Свобода в вещах» или «свобода от вещей»: значения вещей в практиках повседневной жизни // Люди и вещи в советской и постсоветской культуре. Новосибирск, 2005. С. 59.
Недаром исследователи, сопоставляя классические когнитивные установки и социальную феноменологию, особенно тесно связанную с анализом повседневности, подчеркивают, что критерием научности в рамках классической познавательной установки является построение особой реальности идеализированных объектов, не доступных массовому сознанию рядовых агентов социального процесса. Подобная установка констатировала неустранимый разрыв обыденного и теоретического сознания. Он гарантировал непреложную истинность теоретических построений самой позицией «абсолютного наблюдателя», вознесенного над повседневной жизнью с ее здравым смыслом. Социальная феноменология, напротив, не только не противопоставляет свои рассуждения конструктам обыденного сознания, но и полагает преемственность с ними критерием обоснованности социологической аргументации. Противопоставление научного социального знания массовому уступает место исследованию корней специализированного знания в повседневном жизненном мире3.
Смысловое развертывание связано с тем, что наблюдаемое, удерживаемое в мыслительном пространстве повседневное бытие человека облекается смысловой сеткой символов и знаков. Повседневность как неустанное разворачивание жизни содержит в себе все напластования бытия человека, начиная с его простейших проявлений.
Повседневность главным образом проявляется в языке, дискурсе, кодах и матрицах поведения. Однако существенное значение имеет и идеологическое означивание бытовых артефактов, что все более отчетливо увязывается с проблематикой потребления и потребительства.
Ныне в российском социуме идет процесс формирования специфической мировоззренческой среды - идеологии потребления, т. е. совокупности установок и ценностных ориентиров, выступающих, с одной стороны, как продукт целенаправленного масштабного воздействия производителей товаров, продуктов и услуг в медийном пространстве; с другой - под воздействием новой системы ценностей и мировоззренческих доминант, стихийно складывающихся в массовом сознании в контексте ценностно-мировоззренческого вакуума. Потребительская идеология все более настойчиво начинает охватывать мир чувств и устремлений человека, проникает во все сферы общественного сознания, выступая как ценностно-мировоззренческое образование, формирующееся в рамках стремления к материальному благополучию, преуспевания как некой
3
Смирнова Н.М. От социальной метафизики к феноменологии «естественной установки» (феноменологические мотивы в современном социальном познании). М., 1997. 222 с.
самоцели, подчиняющей себе все духовно значимые и смысловые ценности жизненного бытия4.
Как можно охарактеризовать общество потребления в России? Сложившаяся в основных своих чертах в российском обществе модель благосостояния существенно отличается как от западной модели общества потребления, так и от былой советской. Идеология потребительства, накладываясь на российскую специфику, формирует специфичный набор, включающий культурные символы, ценности и коды, связанные в том числе с резкими различиями в формах проявления потребительства между крупными городами и остальной частью территории страны, а также с избыточным социальным неравенством, ставшим очевидным и потенциально грозным признаком российского квазикапитализма.
В условиях относительного товарного изобилия и символического разнообразия в российском постсоветском обществе, пришедшем на смену советскому обществу товарного и символического дефицита, оформляются материалистические практики потребления и взаимоотношения с вещами, привязанности к вещам и их высокой значимости в повседневной жизни.
Идеологическое означивание бытовых артефактов в контексте здравого смысла и социального знания выходит на проблему повседневности - собственно философскую проблему, лишь изредка актуализирующуюся в пространстве социальных и гуманитарных наук, когда встает вопрос об их основаниях и границах.
Идеологическая повседневность выступает как концепт (дискурс) и как реальность, интерпретируемая индивидами и имеющая для них субъективную значимость в качестве целостного жизненного мира и системы принципов, организующих социальные и идеологические практики. После Октябрьской революции процессы «омассовления» в обществе развернулись на качественно новой основе. Решающую роль при этом, на что обращает внимание А.В. Захаров, сыграли два обстоятельства. Первым из них явилась сущностная трансформация общественно-политического строя и политического режима власти, которая провозгласила себя властью пролетариата и беднейшего крестьянства.
В отличие от западной массовой культуры, опиравшейся в первую очередь на средний класс и выражавшей его потребности, в советской России массовая культура социально ориентировалась на потребности низшего класса. Отвергался набор ценностей западного общества -достаток, индивидуальный успех, комфорт, благополучие семьи, стабильность, порядок, которые были объявлены исторически бесперспективными, мещанскими. С другой стороны, этот тип массовой
4 См.: Сосов В.А. Потребление как социальный процесс в условиях ценностной дезориентации современного российского общества: автореф. дис. ... канд. соц. наук. Краснодар, 2007.
культуры был густо замешан на ценностях доиндустриального, традиционного общества, таких как уравнительное распределение, коллективизм, трудовая взаимопомощь, жертвенный аскетизм5.
Л.Б. Брусиловская исходит из того, что знаковые события стали происходить в послевоенный период, когда западные вещи оказались не только индикатором изменений материального достатка и уровня жизни советского человека в лучшую сторону, но и своеобразной смысловой нитью, которая если еще и не соединяла нашу страну с Западом, то по крайней мере формировала интерес к той красивой, неведомой и запретной жизни, которую демонстрировали все эти вещи6.
На подобные знаковые явления также обращает внимание С. Волков, когда пишет, что среди военных трофеев, завезенных в Советский Союз, были и артефакты культуры, прежде всего трофейные кинофильмы, по преимуществу американского производства. Некоторым из них суждено было обрести статус поистине культовых. Киногерои подобных лент очень быстро завоевали авторитет в послевоенной среде подростков как в силу своего заграничного происхождения, так и по причине невиданной ими ранее социальной неангажированности своих новых героев7.
Нарастающая открытость способствовала проникновению в недавнюю «общество-казарму» современной вестернизированной культуры, что оказало крайне неоднозначное влияние на самые разнообразные сферы жизни тогдашнего советского общества. «Оттепель», которая, по словам известного советского писателя И. Оренбурга, сменила «крепкий мороз» эпохи сталинского правления, -это «брожение умов» в различных слоях тогдашнего советского общества, ожидания, намечающиеся перемены в самых различных сферах общественной и культурной жизни. Критика культа личности размыла одномерно-линейное восприятие прошлого, а десталинизация расколола массовое сознание. Параллельно с этим стали быстро нарастать потребительские притязания в противовес их искусственному сдерживанию в сталинскую эпоху вплоть до потребительского аскетизма. Деформации в общественной жизни продолжали сохраняться, они просто приняли иной характер.
Последующей эпохе застоя были присущи серьезные искажения в политической и общественной жизни страны. Все более нарастала роль партийной и государственной номенклатуры в рамках курса на возрастание руководящей роли КПСС. Эпоха застоя сопровождалась расцветом номенклатурных привилегий. В высших кругах процветали
5 Захаров А.В. Массовое общество и культура в России: социально-типологический анализ // Вопросы философии. 2003. № 9. С. 10.
6 Брусило
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.