Проблема заключения пакта о ненападении в советско-китайских отношениях (1932-1937 гг.)
© 2009 А. Сидоров
Рассматривается ход подготовки пакта о ненападении, подписанного СССР и Китаем 21 августа 1937 г. С привлечением архивных материалов АВП РФ и РГАСПИ анализируются основные этапы разработки этого договора, сопоставляются различные его проекты, прослеживается эволюция переговорных позиций обеих стран в широком контексте их политических взаимоотношений.
Ключевые слова: договор, Китай, ненападение, отношения, пакт о ненападении, подписание, Советский Союз.
В отношениях между Москвой и Нанкином по государственной линии после их нормализации в декабре 1932 г. ключевое значение имел вопрос о заключении нового общеполитического договора, который мог бы стать правовой базой взаимовыгодного двустороннего сотрудничества в условиях нарастания японской агрессии в регионе Дальнего Востока. Переговоры, посвященные его разработке, велись, начиная с июня 1932 г., и завершились подписанием 21 августа
1937 г. пакта о ненападении между СССР и Китаем.
* * *
К началу 1930-х гг. советско-китайские отношения переживали глубокий кризис. В декабре 1927 г. Нанкинское правительство, стоявшее на антикоммунистических позициях, заявило о разрыве дипломатических отношений с Советским Союзом. Он, в свою очередь, тоже не признал режим Чан Кайши и оказывал через Коминтерн всестороннюю помощь КПК.
Первые признаки улучшения, казалось, безнадежно испорченных отношений наметились в сентябре 1931 г., после начала агрессии Японии в Маньчжурии. В марте 1932 г. здесь было провозглашено прояпонское марионеточное государство Маньчжоу-Го. Лига Наций и ведущие западные державы заняли позицию невмешательства в конфликт и в нарушение Устава Лиги не ввели против агрессора никаких санкций. В создавшейся крайне опасной ситуации затянувшаяся ссора с Москвой становилась для Чан Кайши непозволительной роскошью. 25 июня 1932 г. делегат Китая в Лиге Наций Янь Хуэйцин (В.В. Иен) на встрече в Женеве с наркомом по иностранным делам М.М.Литвиновым официально предложил СССР восстановить дипломатические отношения. В тот же день в Москве об этом заявил и китайский представитель Мо Дэхой в беседе с
Сидоров Андрей Юрьевич, кандидат исторических наук, доцент МГИМО (У) МИД России. E-mail: asidorov@com2com.ru.
заведующим Вторым восточным отделом НКИД Б.А. Козловским1. Нанкин, однако, выдвинул в качестве дополнительного условия одновременное подписание пакта о ненападении. Так этот вопрос был впервые поставлен в отношениях между СССР и Китаем — причем по инициативе последнего.
В Нанкине отнюдь не опасались советского вторжения. Предложенный формат договора был избран китайской стороной по другим причинам. Во-первых, она учитывала то обстоятельство, что подписание договоров о ненападении и нейтралитете было провозглашено Москвой одним из ее ключевых внешнеполитических приоритетов. Во второй половине 1920-х гг. СССР заключил такие договоры с Германией (1926 г.), Литвой (1926 г.), а также с Турцией (1925 г.), Афганистаном (1926 г.) и Ираном (1927 г.). В 1932 г. ввиду ухудшения международной обстановки началась ''вторая волна'' заключения пактов о ненападении: в январе 1932 г. СССР подписал пакт с Финляндией, в феврале 1932 г. — с Латвией, в мае 1932 г. — с Эстонией. Близились к завершению переговоры с Польшей, в разгаре были переговоры с Францией2. В результате в июле 1932 г. СССР имел договоры о ненападении и нейтралитете с восемью из девяти своих соседей на западных и южных границах (в Европе ему не удалось договориться только с Румынией из-за нерешенного территориального спора из-за Бессарабии). Так что китайская инициатива весьма удачно вписывалась в общий контекст советской внешней политики.
В декабре 1931 г. СССР выступил с инициативой заключения пакта о ненападении с Японией. Она носила демонстративно примирительный характер: части Квантунской армии в это время быстро продвигались вглубь Маньчжурии в направлении советской границы3. Японская сторона взяла долгую паузу для изучения этого предложения и к июню 1932 г. еще не дала на него определенного ответа.
Таким образом, Китай был единственным соседом Советского Союза, с которым не было заключено и которому даже не предлагалось заключить договор о ненападении4. Думается, что в Москве сознательно не поднимали этого вопроса, желая сохранить за собой свободу рук для стимулирования революционных процессов в Китае.
Еще одной причиной инициативы Нанкина стала его растущая озабоченность советской политикой в маньчжурском кризисе. Желая ни в коем случае не допустить военного столкновения с Японией, СССР еще весной 1932 г. признал ''де-факто'' Маньчжоу-Го и дал согласие на открытие консульств Маньчжоу-Го в Чите и Благовещенске. Прежние китайские члены правления КВЖД, назначенные с согласия гоминьдановского правительства, были заменены на представителей марионеточных маньчжурских властей, а саму железную дорогу было разрешено использовать для перевозок японских войск. Эти и другие шаги были восприняты в Нанкине как свидетельство стремления Москвы достичь компромисса с Японией в ущерб территориальной целостности Китая.
О намерениях правительства Чан Кайши советскому руководству стало известно заблаговременно из разведывательных источников5. 16 июня 1932 г. Молотов и Каганович сообщили о них Сталину, находившемуся на отдыхе в Сочи. ''Считаем, что решение Нанкина, — предупреждали они, — в основном определяется опасениями нашего сближения с Маньчжоу-Го. Восстановление отношений, да еще путем подписания пакта о ненападении, будет ставить своей целью затруднить нам установление нужных нам отношений с Маньчжоу-Го. Можно быть уверенным, что китайцы прямо включат в пакт о ненападении какие-либо пункты, прямо связывающие нас в нашей маньчжурской политике''6. Сталин с этими аргументами согласился.
Китайское предложение вызвало острую полемику в руководстве Нарко-миндела. Нарком М.М. Литвинов, находившийся в тот момент в Женеве, высказался в пользу его принятия, считая необходимым восстановить отношения как можно скорее. Однако его первый заместитель Н.Н. Крестинский и замнаркома Л.М. Карахан, курировавший Дальний Восток, выступили резко против. Крестинский обратился в этой связи с пространным письмом к оставшемуся ''на хозяйстве'' в Москве вместо Сталина секретарю ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановичу, в котором детально аргументировал свою позицию. ''Если мы приступим к переговорам о пакте, — писал Крестинский, — сразу же встанет вопрос о границах Китая. Нам придется сказать, включаем ли мы Маньчжурию в состав территории, о ненападении на которую мы договариваемся с Нанкином, или не включаем. Если мы скажем, что включаем, это поведет к конфликту с Японией и Маньчжурией (имеется в виду Маньчжоу-Го. — А.С.). Если мы скажем, что не включаем, это сразу поссорит нас с Нанкином и сорвет как пакт, так и возобновление дипломатических отношений... Если мы изберем промежуточный путь и откажемся включать в пакт вопрос о северных границах Китая, то переговоры не приведут к результатам, и у нас не будет ни пакта, ни возобновления нормальных отноше-ний''7. Возражая наркому, Крестинский отмечал: ''Тов. Литвинов. боится ссылок Китая на то, что мы согласились разговаривать о пакте с Румынией, с которой у нас также нет дипотношений. Очень легко разбить этот аргумент. Мы стали разговаривать с Румынией о заключении пакта без предварительного возобновления дипотношений только потому, что от этого зависело заключение пактов с другими нашими западными соседями. В наших отношениях с Китаем нет никакой аналогии с тем, что имеется на нашей западной границе. Тов. Литвинов в качестве компромисса предлагает не заключать пакт до нормализации отношений..., но переговоры немедленно начать. Это предложение имеет все минусы китайского предложения и не дает нам никаких дополнительных плюсов''. Поэтому, резюмировал Крестинский, ''если мы настоим на том, чтобы сначала были возобновлены нормальные отношения, и только после этого приступим к переговорам о пакте, то . неудача переговоров о пакте при наличии возобновленных дипотношений для нас большого значения иметь не будет''8. Поддерживая своего коллегу, Карахан писал Кагановичу: ''Так как мы не заинтересованы в быстром начале переговоров с Нанкином, то мы должны сделать так, чтобы переговоры о пакте начались после фактического обмена диппредставителями''9.
В результате вопрос был вынесен на рассмотрение Политбюро, которое поддержало позицию Крестинского и Карахана. 29 июня 1932 г. оно предложило Литвинову заявить китайскому представителю в Женеве: ''Совпра (Советское правительство. — А.С.) не будет возражать против немедленного восстановления отношений без всяких условий, после чего пакт о ненападении придет как естественный результат восстановления отношений''10. Молотов и Каганович в телеграмме Сталину в Сочи поясняли мотивы принятого решения: ''Нанкин рассчитывает переговорами о пакте или связать нас в отношении Маньчжоу-Го, или, прощупав нас и убедившись, что мы сохраняем свободные руки в отношении Манчьжоу-Го, на этом порвать''. Сталин вновь их поддержал11.
Советско-китайские контакты в Женеве и в Москве продолжались всю вторую половину 1932 г. В конце концов китайцы были вынуждены уступить, и 12 декабря 1932 г. дипломатические отношения между двумя государствами были восстановлены без всяких предварительных условий. Это событие вызвало резко негативную реакцию Японии — она в ответ официально отклонила советскую инициативу о заключении пакта о ненападении.
В апреле 1933 г. в Китай прибыл советский полпред Д.В. Богомолов. На первой же встрече с ним, состоявшейся 8 мая 1933 г., министр иностранных дел Ло Вэньгань вновь поднял вопрос о заключении договора, а 11 мая вручил Богомолову его проект, разработанный китайским МИДом. Нанкин стремился подписать договор как можно скорее, поскольку "ползучая" японская агрессия в Китае продолжалась. В феврале 1933 г. Квантунская армия захватила провинцию Жэхэ, а 27 марта 1933 г. Япония вышла из Лиги Наций. В сложившейся ситуации Китай стремился добиться от Москвы признания своей
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.