ПСИХОЛОГИЧЕСКИМ ЖУРНАЛ, 2004, том 25, № 4, с. 66-74
МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
ПСИХОЛОГО-ЛИНГВИСТИЧЕСКИИ АНАЛИЗ СУБЪЕКТИВНОСТИ
© 2004 г. И. В. Журавлев
Кандидат психол. наук, научный сотрудник Института языкознания РАН, Москва
Предпринята попытка выявить и описать лингвистические механизмы конституирования субъективности. Как конститутивные понимаются акты, сохраняющие баланс между процессами присвоения и отчуждения в рамках отношений "индивидуальное-надиндивидуальное" (индивид-коллектив, речь-язык, воображаемое-символическое). В качестве стержневой проблемы рассматривается вопрос о взаимоотношениях между процессами "воображаемой" и "символической" идентификации субъекта.
Ключевые слова: субъективность, индивид, язык, речь, присвоение, другой, репрезентация, дискурс.
Многие понятия в лингвистике, а, возможно, и в психологии, предстанут в ином свете, если восстановить их в рамках речи, которая есть язык, присваиваемый говорящим человеком, а также если определить их в ситуации двусторонней субъективности, которая только и делает возможной языковую коммуникацию.
Э. Бенвенист [4, с. 292]
Проблема субъекта имеет длинную историю. Однако при любом способе ее постановки и решения мы неизбежно сталкиваемся со странным противоречием, которое можно представить как антиномию присвоения-отчуждения. Акт конституирования субъективности всегда есть акт индивидуализации, присвоения, выстраивания перспективы, организующей мир. Но в то же время это неизбежно акт отчуждения, деиндивидуали-зации, совершающийся по законам надиндивиду-альной формы - языка, культуры, истории, бессознательного. По словам Э. Кассирера, "здесь каждое начинающееся проявление есть начало отчуждения. В этом судьба и, в некотором смысле, имманентная трагедия каждой духовной формы, которая не может преодолеть это внутреннее напряжение" [15, с. 63].
В разные эпохи философская мысль при рассмотрении этой антиномии склонялась то к одной, то к другой крайней позиции (свобода/детерминизм, антропоцентризм/онтоцентризм и т.п.); были и попытки ее преодоления, которые - как обычно происходит в подобных случаях - являли собой скорее способ переформулирования проблемы, чем ее решения. Из работ по этому вопросу достаточно упомянуть исследования средневековых философов (начиная с Августина, уникальным образом соединившего в своей системе принципы свободы воли и божественного предопределения) и работы классиков немецкой философии - Канта, Фихте, Гегеля, Маркса и др. (ср.
известную формулировку "свобода есть осознанная необходимость"). Фундаментальное исследование проблемы индивидуальности и субъективности в новой и современной философии предпринято в недавно переведенной монографии А. Рено [29].
Проблема субъективности, как и любая действительно философская проблема, давно уже интересует не только философов и богословов: она обсуждается в филологии и истории, в психологии и даже физике. Для психологов это прежде всего вопрос о сущности процесса отражения (ср., например, лекции А.Н. Леонтьева и работы А.И. Миракяна [23, 24]). В современной психологии субъекта особое значение придается его активности. Проблема активности неслучайно "является одной из главных, она оказывается тем камнем преткновения, с которым сталкиваются все участники дискуссий о специфике субъектных проявлений личности и индивидуальности" [14, с. 97]. Согласно А.В. Брушлинскому, активность на уровне психического как процесса является способом формирования, развития и проявления человека как субъекта [5, 6].
Говоря о "субъективности в языке", мы будем обсуждать главным образом работы французских структуралистов (Ф. де Соссюра, Ж. Лакана, М. Пешё и др.), в связи с чем наша позиция по ряду причин может показаться антисубъектной [6]. В действительности же мы постараемся оста-
ваться в рамках указанной антиномии, не склоняясь к какой-либо из крайних позиций. Возможно, нам удастся показать, что слухи о "смерти субъекта" в структурализме оказались несколько преувеличенными. Для наших целей вполне подходит метафорическое уподобление субъекта точке в системе координат. Точка вне этой системы не существует, также как и координаты не существуют сами по себе. Однако в попытках решить эту головоломку мы иногда не замечаем, что точка - это и есть ее координаты.
Итак, присвоение и отчуждение мы будем рассматривать не как процессы, определяющие отношения "субъект-объект" (свое-чужое), но как процессы или акты, организующие отношения "индивидуальное-надиндивидуальное" (индивид-коллектив, речь-язык). Если в классической парадигме целостность субъекта рассматривалась главным образом как следствие тождества его самому себе, то в неклассических концепциях субъект децентрирован: его воображаемое единство достигается за счет присутствия другого. Но само утверждение конститутивного характера этой "встречи" с другим бессмысленно до тех пор, пока "горизонтальным" отношениям "я-другой" не предваряются как условие их возможности "вертикальные" отношения "индивидуальное-надин-дивидуальное". Принимая это, мы можем утверждать, что, хотя любой акт конституирования субъективности и происходит "между" я и другим (например, высказывание "вытягивается" другим), тем не менее он осуществим лишь как акт встраивания в форму, изначально внешнюю по отношению к индивиду.
"Языковую деятельность, - писал Ф. де Сос-сюр, - постоянно рассматривают в пределах отдельного индивида, а это ложная точка зрения. ...Язык является социальным фактом. Индивид, приспособленный для языковой деятельности, может использовать свои органы речи только при наличии окружающего его коллектива, к тому же он испытывает потребность использовать их, лишь вступая с ним в отношения. Он полностью зависит от этого коллектива; его расовые признаки не играют никакой роли (разве только в некоторых особенностях произношения). Следовательно, в этом отношении человек становится вполне человеком только посредством того, что он заимствует из своего окружения" [31, с. 66]. Перефразируя А.Н. Леонтьева, можно сказать, что речь "не хранится в голове", как и в камне не хранится огонь, высекаемый сталью [22, с. 106]. Необходимая социальность языка есть условие развития языковой способности: речь - это вариация социального, возможная только там, где есть язык. Язык нельзя было изобрести - точно также, как нельзя изобрести государственное устройство: ни индивид, ни даже группа индивидов
не могут стоять у истоков языка1 [7, с. 73-76]. В связи с этим и роль индивидов, вводящих в язык ту или иную инновацию, может заключаться единственно в ускорении "филогенеза" языка [33], в то время как сами языковые изменения полностью определяются предшествующим состоянием языковой системы [34, с. 28].
В XX в. в различных гуманитарных дисциплинах (философия, психология, лингвистика, психоанализ) была продемонстрирована возможность определения субъективности как иерархии актов репрезентации-присвоения, осуществляемых в языке и средствами языка. Этому посвящены, в частности, работы Э. Бенвениста и исследования французской школы анализа дискурса. Несколько ранее Э. Кассирер в своей "Философии символических форм" и параллельных ей работах отмечал, что посредством языка "субъекты не сообщают друг другу то, чем уже владеют, но лишь здесь вступают в это владение" [15, с. 61].
В работах о субъективности в языке Бенве-нист отводил центральное место анализу проявления субъекта в речи. Говорящий "присваивает" язык целиком, определяя себя и собеседника как я-ты. Соотношение между я и ты как участниками коммуникации и составляет, как считал Бенвенист, языковую основу субъективности, а сама языковая коммуникация определяется только как проявление основного свойства языка -свойства формирования субъекта высказывания.
Субъект высказывания приобретает существование только потому и только тогда, когда он говорит: «именно в языке и благодаря языку человек конституируется как субъект... "субъективность", рассматривать ли ее с точки зрения феноменологии или психологии, как угодно, есть не что иное, как проявление в человеке фундаментального свойства языка. Тот есть "ego", кто говорит "ego"» [4, с. 293]. Субъект, поэтому, оказывается способным обнаружить себя лишь в ситуации порождения высказывания, обращаясь к другому и обретая (присваивая) язык как место встречи с другим.
Но субъект, проявляющий себя в языке, и субъект, который в языке появляется, - это не одно и то же. Здесь мы и подходим к основной из обсуждаемых проблем. Сам "говорящий субъект" может показаться странным созданием, фигурой без лица: если мы, используя для коммуникации язык, что-либо произносим, то владеем ли мы в этот момент языком, и вкладываем ли мы сами смысл в говоримое? Кто бы ни говорил, во-
1 Объяснить это можно достаточно просто: с самого начала вообще нет и не может быть никакого индивида, - индивидуальному сознанию всегда предшествует мир коллективных представлений, сознание племени, тотем, миф и т.п. Впрочем, я не утверждаю первенства языка перед речью: язык не "переносится" в индивидуальную голову, точно также как и речь не "извлекается" из нее.
прос в том, кто это делает. Мы ведь достаточно часто произносим не совсем то или совсем не то, что "хотели" сказать... Стоит нам попытаться что-то произнести - и за нас говорит язык. Но при этом всегда кажется, что именно мы сказали то или иное слово, а потому и ответственны за него - иначе нам бы не приходилось краснеть за слова, которые "сказались сами".
Итак, говорящий субъект лишен полного владения языком и своими коммуникативными намерениями - поскольку в смысл, который он хочет придать своим словам, "история и бессознательное вносят свою непрозрачность" [30, с. 16]. Здесь обнаруживает себя расщепленность говорящего субъекта: сквозь произносимую им "наивную" речь всегда проступает "другая" речь как форма неполноты, постоянно создающей субъект путем "забвения" того, что его определяет [3, с. 116; 26, с. 268].
Концепция дискурса, "пронизанного" бессознательным, основывается на концепции субъекта, "который является не однородной сущностью, внешней по отношению к речевой деятельн
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.