© 2011 г.
Член-корр. РАН П.Ю. УВАРОВ
РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ: ВЗГЛЯД ИЗ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Все термины, используемые для общеупотребительной периодизации, небезупречны, уязвимы для критики и случайны по своему происхождению. В особенности это относится к термину "раннее Новое время", являющемуся калькой широко распространенных в западной исторической науке понятий: "Early modern history" - в англосаксонских странах, "Frühe Neuzeit" в Германии. Но и французский термин "Histoire moderne" также следует переводить на русский язык именно как "раннее Новое время", поскольку период, начавшийся после революции 1789 г., называется "Histoire contеmporaine" - современная (в значении "Новая и Новейшая") история.
На каком критерии основана эта периодизация? Увы, ни на каком. Скорее - на обычной практике, которая к тому же постоянно меняется. И чем дальше от нас отодвигается во времени рассматриваемый период, тем больше воздвигается между нами промежуточных эпох. "Мы", т.е. наблюдатели, когда-то располагались непосредственно после "Среднего века", в "Новом веке", "Новом режиме". Так думали и гуманисты, и просветители, и историки-профессионалы XIX столетия. А потом возникло ощущение, что "Новая история" уже отошла вдаль, и в XX в. появилась еще и "Новейшая история" (Contemporary history, die Zeitgeschichte). XX в. подошел к концу, и уже некоторым кажется, что есть еще некая "самоновейшая" история. Раньше всего к этому пришли французы, возможно, потому что у них слишком уж рано начинался отсчет "современной истории", там появляются курсы "Histoire des temps presents", включающие в себя историю последних 50 лет, создан одноименный научный институт.
Но вообще следует отметить, что для западной историографии характерны размытые границы между периодами. Ведь там нет министерских программ, ГОСТов по истории, нет вузовских учебников по истории, да и от чтения общих курсов там почти повсеместно отказались.
В СССР, как известно, с середины 30-х годов ХХ в. была принята иная периодизация, базировавшаяся на понятных критериях смены общественно-экономических формаций, где границей периода Средних веков (соответствовавшего "феодальной формации") объявлялась "Английская буржуазная революция" середины XVII в.1 Этой схеме трудно было отказать в логике, хотя она встречала непонимание на Западе, а то и вызывала улыбку.
Задача возвращения к общепринятой европейской периодизации была провозглашена во время московских дискуссий 1992 г. Собственно говоря, "дискуссиями" их назвать трудно, потому, что аргументов "за" было в избытке, а аргументов "против" не приводилось.
Однако при желании их можно было бы найти немало. Прежде всего выяснилось, что не так-то просто отказаться от теории формаций. К тому же, апелляция к "национальной традиции" могла стать сильным доводом, ведь несколько поколений наших соотечественников были воспитаны на советской периодизации. И, наконец, от западных коллег часто приходится слышать жалобы на то, что "модернисты" ничего не знают о медиевистике, поскольку внутридисциплинарные барьеры зачастую играют роль шор на глазах исследователей. Смещение границы Средневековья могло бы считать-
Уваров Павел Юрьевич - член-корреспондент РАН, руководитель отдела истории западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени Института всеобщей истории РАН.
1 См. прекрасную публикацию документов по этому вопросу: Вестник Архива Президента Российской Федерации. Историю - в школу: создание первых советских учебников. М., 2008.
ся козырем наших историков. Необходимость рассматривать историю ХШ-ХУШ вв. в единстве или возможность применения термина "долгое Средневековье", т.е. то, что Ф. Броделю, И. Валлерстайну или Ж. Ле Гоффу приходилось с трудом доказывать своим коллегам, казалось нам самоочевидным.
Но эти возможности не были реализованы, и сейчас в нашей историографии возвращение Средневековью отнятых у него веков вряд ли возможно. Хуже то, что, несмотря на все разговоры о необходимости выделения в отдельный период "раннего Нового времени", вузовские программы, разрабатываемые министерством, четко зафиксировали ту истину, что на рубеже ХУ и XVI вв. период Средневековья сменяется Новой историей.
Произошла любопытная вещь. На Западе границы периодов имели тенденцию "сдвигаться вперед", подчеркивая дистанцию между "нами" и прошлыми периодами. Период со второй половины XV по XVIII вв. объявляется особым периодом, отличным от того, что будет позже, а термин "долгое Средневековье", предложенный Ле Гоффом, еще более усиливает эту разницу. Да и время с XIX до середины или второй половины XX вв. также многие сейчас склонны считать особым периодом, качественно отличным от "нашего" времени. В российской же историографии, напротив, граница периодов оказалась сдвинутой назад: Новое время безоговорочно наступило с XVI столетия. А если учесть, что у нас Новая и Новейшая история всегда были объединены на одной кафедре, то выходило, что качественная разница между постсредневековым и самоновейшим периодом делалась как бы менее значительной. Парадокс состоял в том, что это всё проводилось под лозунгом "сделаем, как на Западе!" Как бы то ни было, но и через двадцать лет после памятных дискуссий вопрос о раннем Новом времени остается в нашей историографии открытым.
Наша наука в те годы развивалась весьма бурно2. Много делалось для изучения сугубо конкретных вопросов, на которые недостаточно обращали внимание в предыдущий период. С энтузиазмом велась борьба со всевозможными историографическими мифами и "конструктами" (в их число попали и феодализм, и абсолютизм, и буржуазный характер Французской революции, и то, что Английская революция была революцией, не говоря уже о Нидерландской). Возникали новые журналы, научные центры, научные семинары, осваивались новые методы и методологии, от микроистории и ген-дерных исследований до потестарной имагологии. Впрочем, и список потерь, понесенных нашей исторической наукой в этот период, мог бы обернуться пространным мартирологом. Среди прочего надо назвать почти полное исчезновение истории аграрной и вообще истории экономики и финансов, но главное - нежелание историков-эмпириков заниматься генерализациями, ненужными в их практических исследованиях, хотя и необходимыми как для преподавания, так и для диалога со специалистами смежных дисциплин.
Ситуация начала понемногу меняться в середине "нулевых годов", одним из свидетельств этого был круглый стол, посвященный судьбе понятия "феодализм"3, а затем и ряд других попыток произвести инвентаризацию имеющихся на сегодня результатов работы над "большими понятиями"4. Стимулирующую роль сыграла и работа над новым изданием "Всемирной истории", поневоле обязывающая авторов отвечать на глобальные вопросы, на которые еще не так давно наше сообщество отвечать явно не собиралось.
2 См. анализ отечественной историографии этого периода в кн.: Хут Л.Р. Теоретико-методологические проблемы изучения истории Нового времени в отечественной историографии рубежа ХХ-ХХ! вв. М., 2010.
3 Феодализм: понятие и реалии. Материалы круглого стола. Москва, 25 апреля 2005 г. М., 2008.
4 См., например: Читательская конференция журнала "Средние века". День второй... "Что такое Средние века?" - Средние века. Исследования по истории Средневековья и раннего Нового времени, вып. 70 (1-2). 2009, с. 45-97; Читательская конференция журнала "Средние века". День третий: Раннее Новое время и теория модернизации. - Там же, с. 98-155.
Вдруг выяснилось, что "глобальные сюжеты" за последние годы с триумфом вернулись на страницы западных исторических журналов, заполнили программу XXI конгресса МКИН в Амстердаме. Даже французы, у которых была устойчивая репутация любителей "истории в осколках", издали объемистую "Всемирную историю" (правда, охватывающую лишь XV в.5).
В нашей стране нишу, образовавшуюся после отказа от формационного подхода, заняла теория модернизации, о чем говорится в статье О.В. Кима. Присоединяясь к его выводам, я бы хотел лишь указать на некоторую подозрительность, с какой профессиональное сообщество историков к этой теории относится. Возможно, это происходило оттого, что историки имели дело лишь с классическими вариантами теории модернизации, в то время как в новых ее вариантах налицо отказ от линейных трактовок развития.
Взгляды на развитие истории сегодня можно уподобить взглядам на происхождение человека. Два десятилетия лет назад в ходу были схемы, на которых впереди "homo habilis" шествовал "homo erectus", его сменял питекантроп, далее неандерталец шел за кроманьонцем, впереди которого помещался современный человек в галстуке и с портфелем в руках. Сегодня схема антропогенеза выглядит совсем иначе, на ней изображено множество "тупиковых" с эволюционной точки зрения видов гоминид, сосуществующих с предками современного человека, почему-то оказавшегося более удачливым, что дало ему возможность распространиться по планете, не то уничтожив, не то ассимилировав своих менее везучих соседей по генеалогическому древу6. Точно так же пять торжественно шествующих друг за другом формаций сменились сегодня куда более сложной картиной взлета и падения цивилизаций, тупиков, регресса и неожиданных прорывов. На этом фоне "европейское чудо", приведшее к триумфу капитализма, выглядит уже не столь закономерно и предсказуемо, как раньше, походя скорее на исключение, чем на правило.
Отказ от линейного эволюционизма и от европоцентризма предполагает иной, гораздо более сложный путь исследования причинности. Раз мы не можем довольствоваться указанием на закономерную смену рабовладельческого строя феодальным, а феодального - капиталистическим, то приходится задумываться над тем, существовал ли тот или иной строй в масштабах всей ойкумены, осуществлялись ли на самом деле указанные переходы, а если они происходили, то в силу каких именно причин?
Поэтому Средневековье, которое сменяется Новым (или ранним Новым) временем требует особого внимания. Но уверены ли мы в качественном отличии Средневековья от предыдущего периода, если речь не идет только о западе Западной Европы? Многие востоковеды явно сомневаю
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.