ГРАНИ РЕНЕССАНСНОЙ КУЛЬТУРЫ
УДК [930(4)"13/15"::115]:(045)=161.1=03.111
У. Дж. Коннелл
РЕНЕССАНСНАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ И ПРОБЛЕМА ВЕЧНОСТИ МИРА1
В статье высказан тезис о том, что ренессансной революции в исторической мысли способствовали дискуссии по поводу учения Аристотеля и Аверроэса о вечности мира. Самый популярный в Средние века историк Орозий осуждал мнение языческих писателей о бесконечности мира, в то время как гуманисты, читавшие греческие исторические сочинения, подражали им и отступали от исповедуемого Орозием провиденциализма.
Ключевые слова: этернализм, ренессансная историческая мысль, Орозий, провиденциализм.
В стремлении к разработке той непровиденциальной формы исторического повествования, которая легла в основу современной историографии, итальянские гуманисты XV в. в своих трудах об отдаленном прошлом должны были освободиться от объяснений, предлагаемых в Библии. В то время еще не существовало геологии и науки об эволюции, которые могли бы послужить им в этом хорошим подспорьем. Тем не менее наука их собственной эпохи - натурфилософия - предлагала некоторые решения, по существу мало отличающиеся от представлений естественной науки XVIII-XIX вв., также повлиявших на понимание прошлого.
Средневековые и ренессансные споры по поводу аристотелевского учения о «вечности мира» до сих пор истолковывались как диспуты, ограничивавшиеся участием натурфилософов и богословов. В то время как «этернализм» - идея о том, что мир не
1 Статья была впервые опубликована на английском языке в: California Italian Studies. 2011. Issue 2(1). При переводе статьи был сохранен формат ссылок.
сотворен и всегда существовал - рассматривался в качестве старинной философской доктрины, время от времени дававшей о себе знать в средневековых университетах и на церковных соборах, мысль о том, что он мог проявляться и в других культурных сферах, не получила развития.
Современные историки ренессансного аристотелизма и авер-роизма уделяют мало внимания этернализму, обращаясь к другим, столь же неортодоксальным аверроистским учениям о единстве интеллекта и о смертности души (Schmitt, 1983; Pine, 1986; Wallace, 1988; Mahoney, 2000). Однако существует достаточно свидетельств о том, что в процессе ренессансного возрождения наук вошло в обычай обсуждать возможность того, что мир вечен. Среди популярных в эпоху Ренессанса философов-аверро-истов был ряд университетских профессоров натурфилософии, преподававших своим студентам аверроизм. Были и другие мыслители, не принадлежавшие к университетской среде и не обязательно настаивавшие на вечности мира, но рассматривавшие такую возможность. В начале XVI в. этернализм даже породил креационистскую реакцию, что привело к появлению на рынке хорошо раскупаемых хроник и всеобщих историй, включая «Эннеады» Сабеллико и «Всемирную историю» Рейли, а возможно, и повлияло на художественную программу росписи потолка Сикстинской капеллы.
Одной из сфер внеуниверситетской культуры, на которую мог оказать влияние этернализм, была историческая мысль, в которой формировалось то, что Питер Берк назвал «Ренессансным ощущением прошлого» (Renaissance sense of the past). Нередко отмечалось, что в эпоху Возрождения в Европе выработался новый подход к истории, подчеркивавший ненадежность человеческой памяти (Mommsen, 1959b; Weiss, 1969). Историки старались восполнить этот недостаток более осторожным и строгим отношениям к источникам (Burke, 1969; Cochrane, 1981; Fryde, 1983. P. 3-31; Kelley, 1998. P. 130-161; Fubini, 2003; Fasolt, 2004. P. 16-25; Connell, 2011). Перемены в манере историописания раннего Ренессанса часто связывались с изменениями в представлениях о времени. Однако имеющиеся исследования ренессансного понимания времени оставляют в стороне тогдашние размышления о вечности мира (Quinones, 1971; Wilcox, 1987)2. Знакомство
2 К. Эйре оставляет в стороне идею о вечности прошлого, чтобы сосредоточиться на будущем (Eire, 2010).
с представлениями стоиков и эпикурейцев о времени, в том числе о сотворении и разрушении мира, внесло еще большую сумятицу в космогоническую мысль XV в. и посеяло сомнения. Нижеследующий очерк основан на предположении о том, что этернализм мог быть составной частью головоломки, которую нужно разгадать, чтобы понять новое восприятие истории, упрочившееся в Италии в эпоху Возрождения, когда, как сказал Эрвин Панофски, «нечто должно было случиться» (Kelley, 1995. Р. 113; Panofsky, 1960).
ИСТОРИК И ЭТЕРНАЛИЗМ: СРАВНЕНИЕ С ПУТНИКОМ, ИДУЩИМ ЗАДОМ НАПЕРЕД
Рассмотрим, какие последствия для историка влечет представление о том, что мир вечен. При изучении этого вопроса может пригодиться то, что средневековые и ренессансные писатели назвали бы «фигурой» - сравнение, отчасти метафорическое, отчасти аллегорическое3. Представим себе историка в облике человека, который медленно бредет задом наперед по определенной местности. Взгляд историка устремлен в настоящее, его4 плечи обращены к прошлому. С каждым шагом он продвигается от относительно близкого к более отдаленному прошлому. Наш путник не знает заранее, какие сюрпризы и неожиданности готовит ему это углубление в прошлое, но с каждым шагом горизонт его обзора постепенно расширяется.
Можно описать работу историка как стремление различить причинные взаимозависимости в темпоральном ландшафте, подобном вышеописанному. Эти взаимозависимости не обязательно линейны, они могут также возникать, исчезать и изменяться с течением времени. Главным для историка является понимание того, что явления более отдаленного прошлого могут быть причиной других явлений, близкого нам прошлого, но обратное невозможно.
3 По поводу «фигуры» см.: Auerbach, 1984, а также ссылку на популярный в эпоху Возрождения пример Давида в главе 13 «Государя» Макиавелли: «Я бы хотел напомнить об одном иносказании из Ветхого Завета, подходящем к этому случаю» (Machiavelli, 2005. P. 83).
4 Здесь и далее, заменяя слово «историк» местоимением, автор говорит «его или ее», «он или она», как того требует американская политкорректность, но в переводе эти условности не отражены (Примеч. пер.).
Действительно, если наш историк остановится и начнет движение в сторону настоящего, события прошлого будут представать перед ним, и он сможет их регистрировать в том порядке, в котором они происходили5.
Прежде всего заметим, что наш идущий задом наперед путник полагает, будто в определенной точке он натолкнется на неподвижную преграду, за которой прошлого уже нет. Это создает ощущение относительной успокоенности как у путника, не боящегося сорваться с обрыва, так и у историка, который исследует причины, ибо по достижении преграды становится невозможным наличие более отдаленных, но еще не установленных причин, находящихся за спиной у историка. Эта первая ситуация, предполагающая веру в существование предельной точки ne plus ultra, аналогична положению историка, который верит, что мир был сотворен в определенный момент.
Обратимся ко второй ситуации, в которой тот же идущий задом наперед путник сомневается в наличии преграды, находящейся у него за плечами. Еще не пересеченное временное пространство уходит в бесконечность. Здесь отсутствует твердое знание о причинно-следственных связях. Всегда могут быть причины, относящиеся к далекому прошлому и ведущие к очевидным ныне последствиям, но эти причины неизвестны и непознаваемы. Человеческая память представляется слабой и недолговечной. Во временной перспективе количество возможных причин наблюдаемых явлений бесконечно. Если вера в существование преграды ставится под вопрос, соответствующие ограничения отпадают
5 Образ историка как путника, бредущего задом наперед, отчасти навеян описанием акварели Пауля Клее «Angelus Novus» в тезисах Вальтера Беньямина «О понятии истории», завершенных в апреле или мае 1940 г., за 4 месяца до его смерти. Он пишет: «Вот как должен выглядеть ангел истории. Его лицо обращено к прошлому. Там где перед нами открывается цепь событий, он видит сплошную катастрофу, нагромождающую кучи обломков у его ног. Но из Рая веет вихрь, который достигает и его крыл... Этот вихрь непреодолимо влечет его в будущее, к которому ангел повернут спиной, в то время как куча развалин перед ним разрастается до неба. То, что мы называем прогрессом, и есть этот вихрь». (Benjamin, 2003. P. 392, курсив в оригинале). Заметим, что в «фигуре» Беньямина и отчаявшийся ангел (историк, или сама история) и «мы» (люди вообще), те, кто верит в прогресс, непреодолимо влекутся в будущее, но смотрят в обратную сторону. Наш историк, демонстрируя осторожный эмпиризм, присущий его профессии (но, с точки зрения Беньяминова ангела, угрожающе наивный), движется задом наперед в прошлое, глядя вперед в будущее, хотя он может в любой момент двинуться и вперед, в настоящее и будущее. См. по поводу Беньяминова ангела: Werckmeister, 1996; Lehman, 2008; Körner, 2011.
и ситуация равнозначна положению историка, размышляющего над вечностью мира.
Интересно представить себе тот род историописания, которому присуща утрата уверенности в начале вещей. Если мир вечен и не был сотворен в определенный момент, то историк сталкивается с вероятностью того, что в человеческой памяти о прошлом есть большие пробелы. При этом необходимо более тщательное просеивание сохранившихся данных. Историку потребуется также провести резкую грань между доступным для познания близким прошлым и непознаваемым отдаленным прошлым. Историк обычно работает по ту сторону границы, где познание доступно. Из этернализма прямо вытекает вывод, что очень малая часть прошлого сохраняется в познаваемой форме.
Изображение историка как человека, занятого поисками причинно-следственных связей, может вызвать протест в определенных кругах. Сегодня есть историки, которые принципиально осуждают исследование причин как неизбежно «телеологическую» процедуру. В самом деле верно, что описание истории в виде цепи причин может превратиться в телеологическое, как вследствие все еще не изжитых христианских чаяний, о чем некогда говорил Карл Левит (Löwith, 1949), так и потому, что телеологизм заложен в дискурсивных практиках пи
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.