ЭО, 2014 г., № 1
© И.Ю. Васильев. Рец. на: B.J. Boeck. Imperial Boundaries. Cossack Communities and Empire-Building in the Age of Peter the Great. N.Y.: Cambridge Univ. Press, 2009.
Англоязычная казаковедче-ская литература недостаточно знакома российским специалистам. Соответственно, она не подвергается должному историографическому анализу. Хотя, несмотря на это, идеи, содержащиеся в "малоизвестных" работах, порой активно используются некоторыми казаковедами России и ближнего зарубежья.
Такова монография доцента университета De Paul (Чикаго) Брайана Боука (Brian J. Boeck) "Imperial boundaries. Cossack communities and Imperial building of Peter the Great".
Эта работа стоит в двух пересекающихся "рядах" западной гуманитарной мысли. С одной стороны, она находится в "ряду" "книг о России" -стране, вызывающей на Западе самое пристальное внимание (Капеллер 2003).
С другой - работа стоит в "ряду" "книг о фронтире". В них анализируется и обобщается богатый опыт взаимодействия абсолютно разных, во многом противоположных друг другу культурных миров: Востока и Запада, мировых империй и периферии. Большое внимание в таких работах уделяется самому пограничному пространству, где формируется особый мир, своеобразный и не похожий на "метрополии", и где нередко идут достаточно специфичные процессы межэтнического взаимодействия (Bracewell 1992).
Американский исследователь в своей работе попытался показать специфику вольного донского казачества, жившего в условиях фронтира - легко проницаемой с обеих сторон приграничной территории, образующей отдельный мир, кардинально отличный от освоенных "имперских" пространств по обе стороны границы (p. 13-16). Российское государство резко укрепляется в конце XVII столетия и особенно в период правления Петра I. Казаки оседают на земле, лишаются вольности и становятся своеобразным "служилым народом". Одновременно изменяются границы Российской империи. Зона фронтира "переходит" с донских земель на Кавказ (p. 190-192).
Так же, как и Д.В. Сень и В. Брехуненко, Боук особое внимание уделяет тесным связям донцов с мусульманами, с которыми они то воевали, то торговали (Сень 2009; Брехуненко 2011).
Игорь Юрьевич Васильев - к.и.н., старший научный сотрудник Научно-исследовательского центра традиционной культуры ГБНТУ "Кубанский казачий хор"; e-mail: ivasee@mail.ru
В некоторой степени он стал "идейным вдохновителем" обоих исследователей. Как уже говорилось, казаков и приграничных мусульман он объединяет в некое единое целое - обитателей фронтира, которых противопоставляет жителям глубинных районов приграничных империй (p. 34-41).
Боук попытался изобразить вольное донское казачество XVI - первой половины XVII в. как коллектив интернационалистов-демократов, людей, не имеющих значимой для них национальной и религиозной принадлежности (p. 32).
Боук также постулирует, что интернациональная общность, имеющая мало схожего с русскими, во второй половине XVII - первой половине XVIII в. превратилась в особый народ, отдельный по отношению к русскому народу, при этом признавая массовый приток русских крестьян на Дон в данный период (p. 201, 210). Для этого он использует общеизвестные примеры противопоставления России и Дона, различие терминов, обозначающих русского человека и донского казака, свидетельства Ригельмана о казачьем осознании отличия от остальной России и пр., например, оппозиции "казак - русский", "Дон - Россия", зафиксированные высказывания некоторых казаков о том, что казаки - не русские, а только "обрусевшие" (Р. 249).
Для теоретического обоснования своих выводов Боук использует собственную трактовку положений известного норвежского этнолога Ф. Барта о том, что перемена в социальных статусах и социальной же самоидентификации приводит не только к смене этничности, но и легко порождает новую (p. 162-163).
Таковы вкратце основные положения работы.
Главное достоинство книги - достаточно профессиональное знакомство американского читателя с казаковедческой проблематикой. Представляется плодотворным и интересным использование "теории фронтира" как в отношении особых условий, приведших к появлению казачества, так и в объяснении значительной части казачьей социальной специфики.
Вместе с тем в книге немало и недостатков.
Автор монографии использовал материалы шести архивов. Тем не менее в книге дано крайне мало ранее неопубликованных материалов. Большая их часть уже была введена в научный оборот русскими дореволюционными, эмигрантскими, советскими и российскими исследователями, такими как А.П. Пронштейн, Н.А. Мининков и др. (Дружинин 1889; Сватиков 1924; Про-нштейн 1961; Лебедев 1967; Пронштейн, Мининков 1983; Усенко 2000). Во многом монография представляет из себя простой пересказ истории донского казачества XVI-XVIII вв., который не имеет научной новизны в России. Книга в основном рассчитана на мало информированного американского читателя.
Проблема в том, что корпус российских (украинских) источников по истории и этносоциальной специфике раннего (вольного) казачества весьма ограничен - нередко по причине того, что казаки не документировали многие важные аспекты своей жизни (Тюменцев 1993: 11). Поэтому особое значение для дальнейшего ведения исследований по этой тематике имеют всевозможные документы, сохранившиеся в архивах ряда зарубежных стран, таких как Польша, Турция, Иран, Ватикан. Заслуживает подражания работа украинского исследователя В. Брехуненко, проведенная им в нескольких архивах и библиотеках Польши (Брехуненко 2011: 455-457).
Не избежал автор и идеологической ангажированности, хотя сам критикует "государственную" российскую историографию за чрезмерный, по его мнению, патриотизм, объединение казачества с российским государством и православием (p. 3). Боук сблизил казачье мировоззрение с идейными установками, бытующими на современном Западе (p. 21-24), что, на наш взгляд, является недопустимой модернизацией образа жизни и, главное, сознания людей позднего Средневековья.
Все это совершенно не подтверждается источниками. Представители неславянских этносов в казачьем войске обязательно теряли свою прежнюю идентичность и фактически становились русскими. То же самое происходило с казаками, перешедшими в ислам. Попытки автора переписать историю в соответствии с современными идеологическими клише, на наш взгляд, оказались абсолютно неуместными.
Боук намеренно стремится объявить недостоверными некоторые важные источники, которые противоречат его теории, например, "Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков". Сочинение, четко подтверждающее русскую и православную идентичность донских казаков, принципиальность их противостояния с миром ислама, автор объявляет текстом, имеющим не казачье, а московское происхождение (p. 45).
Что касается теоретических оснований работы, то автор не учитывает, что Барт и его школа обращались к совершенно иному историко-этнографическому контексту (северонорвежскому, мексиканскому и пр.), когда профессиональные, социокультурные иерархии образуют давно и вполне сложившиеся этносы, очень часто не родственные, нередко далекие друг от друга по степени развития и другим характеристикам. То есть материал, на котором базируется теория Ф. Барта, мало подходит для описания процессов этногенеза. Относительно корректным было обращение к ней при интерпретации фактов перехода отдельных мусульман к казакам и казаков к мусульманам, которые, по Ф. Барту, не подрывали общей стойкости и стабильности этнических границ (Барт 2006а; Barth 1996). А система социальной стратификации отнюдь не порождает этнические различия (Барт 2006б: 33).
Автор не учитывает новые гипотезы о причинах возникновения казачества и его сути. Казаки были носителями домосковского, общинно-полисного самосознания, постулировавшего право на независимость и самоуправление каждой русской общины, которая была при этом и субэтносом, с собственным самосознанием, особенностями культуры. Но это самосознание также предполагало наличие единства всего русского народа. (Точно так же, как все граждане независимых древнегреческих полисов считали себя эллинами.) Именно здесь, а не в пресловутой "нерусскости" (Васильев 2012: 35-36), коренится казачье вольнолюбие и стремление к независимости.
Если следовать теории Ф. Барта, казаки - это русские, сохранившие традиционные для своего этноса стереотипы поведения, представления о социальной роли и статусе. Большинство же русских предпочли постепенно изменить стереотип поведения, что далеко не всегда приводит к смене этничности (Барт 2006б: 14-15).
В противовес Боуку другие авторы аргументированно объясняют подчас жесткое противостояние казаков и России социально-политическими, а не этническими различиями. С.Г. Свати-ков, например, совершенно определенно не был носителем "имперско-патриотической" идеологии (Сватиков 1924).
Ф. Барт, как один из основателей конструктивизма, уделяет не много внимания вопросам появления новых этнических общностей (особенно если иметь в виду примордиалистскую трактовку возникновения этносов), но все же обращается к исходным предпосылкам возникновения новых этносов. В качестве отправной точки этнизации (наряду с более значимыми - племенной и языковой) ученый называет в том числе и "кастовую", и "региональную" идентичности (Барт 2006б: 42), которые постепенно вырабатывалась и у казаков. Но, если приглядеться внимательнее, к этнизации приводит отнюдь не появление различий в социальных статусах, а угроза существованию давно сложившихся социальных групп. Так, имеется мнение, что эфиопское воинское сословие, опасаясь утраты идентичности, этнизировалось в народ амхара. Под угрозой расказачивания произошла частичная (так и не завершенная) этнизация донских и кубанских казаков, выразившаяся в появлении "вольноказакийского движения" и казачьем сепаратизме (Борисёнок 2004: 100-102; Громов 2013: 9-10).
Действительно, можно говорить о наличии особого "фронтирного" мира, отделенного от метрополии. Казаки близко соприкасались с соседними враждебными народами, и эта враждебность иногда прерывалась тактическими союзами.
При этом Боук совершенно не уч
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.