ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
ЭО, 2015 г., № 4
© С.Н. Абашин. Рец. на: P. Finke. Variations on Uzbek Identity: Strategic Choices, Cognitive Schemas and Political Constraints in Identification Processes. New York and Oxford: Berghahn, 2014. 271 p.
В 1941 г. советский историк А.Ю. Якубовский в книжке "К вопросу об этногенезе узбекского народа" писал: "Необходимо отличать историю формирования того или иного народа от истории его имени... В течение долгого времени господствовал неизжитый до наших дней взгляд, согласно которому узбекский народ ведет свое существование от кочевников-узбеков, начавших проникать в Среднюю Азию в XV веке... Напротив, кочевники-узбеки застали, если не на всей территории современного Узбекистана, то во всяком случае на огромной ее части, густое тюрко-язычное, т.е. тюркское и тюркизированное население, которое жило здесь культурной жизнью и складывалось в процессе слияния с другими более древними народами..." (Якубовский 1941: 3). Хотя такая каноническая советская формула узбекского этногенеза подразумевает сложность и противоречивость процесса идентификации, в наши дни ее принято относить к примордиа-листскому концептуальному ряду. Примордиалистскому в том смысле, что она позволяла (открывала конструктивистский простор, скажут оппоненты примордиалистов) выстраивать сколь угодно древние этнические генеалогии, не обращая внимания на субъективные ощущения и самоназвания. Сегодня, когда монополия советского взгляда на историю Средней Азии исчезла и когда примордиализм и советская школа оказались сначала под ударами критики, а потом некоторого забвения, существует ли какой-то другой ответ на вопрос, кто такие узбеки и что такое узбекскость?
Антрополог, проф. Университета Цюриха Петер Финке после многих лет исследований в Узбекистане издал книгу "Вариации узбекской идентичности: Стратегический выбор, когнитивные схемы и политические ограничения в процессах идентификации". Чтобы приблизить тему к современным методологиям, автор переформулировал вышеупомянутый вопрос, в его работе он звучит скорее так: что такое узбекская идентичность, и как она работает в повседневности, как сочетается с другими идентичностями и какие имеет локальные особенности? Финке также радикально сменил перспективу анализа. В отличие от предшественников, которые изучали узбекскость преимущественно в большой исторической глубине или на государственном макроуровне и в официальной риторике (в книге представлен подробный очерк англоязычной литературы с обсуждением проблем диаспор, этничности, нации в Средней Азии), автор предлагает посмотреть на вопрос с этнографической точки зрения, т.е. с микроуровня - "здесь" и "сейчас", - на те мотивации, которые в нынешней реальной жизни определяют, каким образом эти идентичности сегодня проявляются и используются в повседневном поведении людей.
Во "Введении" Финке перечисляет разные концепции описания идентичностей и выбирает ситуационалистскую, или инструменталистскую, аргументацию, стремясь найти баланс между пониманием идентичности как гибкого и в то же время относительно стабильного феномена. В поисках методологии автор обращается к теории рационального выбора, имея в виду, что социальная группа, понимаемая как институциональный каркас, определяет правила поведения своих членов в таком режиме, который необходим для наиболее удобного и выгодного взаимодействия в общую пользу (что, конечно, не исключает появления "оппортунистов"). "Социальные группы существуют потому, - пишет антрополог, - что они предлагают структурные преимущества для своих членов. Говоря экономическим языком, их функция состоит в том, чтобы уменьшить издержки в процессах взаимодействия и таким образом создать предсказуемость в социальных действиях" (p. 22). Такая схема позволяет говорить о стабильности группы и в то же время не исключает того, что отдельные ее члены при определенных обстоятельствах переходят из одной группы в другую - при условии, что чем выше цена выхода (и цена входа в другую группу) относительно получаемых выгод, тем меньше людей меняют свою идентичность.
Сергей Николаевич Абашин - д.и.н., именной профессор BP Европейского ун-та в Санкт-Петербурге; e-mail: s-abashin@mail.ru
Одновременно Финке указывает на ограничения теории рационального выбора, недооценивающей нормативно-ценностный и эмоциональный вклад в процесс идентификации, и дополняет ее когнитивным подходом, в частности изучением схем или культурных моделей, классификационных систем, которые человек получает в процессе социализации и которые организуют его восприятие мира и поведение. Кроме этого, автор подчеркивает, что индивидуальный выбор и индивидуальные схемы реализуются в контексте иерархических отношений и определенной государственной политики, которые задают свои собственные ограничения и влияют на принятие решений и на эмоциональное восприятие тех или иных символов и идей.
Правда, несмотря на заявленный сугубо этнографический подход, Финке пришлось обратиться и к историческим сюжетам - хотя бы для того, чтобы ввести читателя в курс дела, т.е. объяснить, о чем и о ком идет речь. Первая глава книги ("Исторический очерк об узбеках: от кочевников-завоевателей к постсоциалистическим фермерам") является, по его же признанию, не оригинальным результатом собственных исследований автора, а скорее кратким пересказом уже существующих работ. Тем не менее она представляет интерес для понимания того, каким образом автор вписывает свои материалы о современной узбекской идентичности в длительный хронологический контекст. Финке начинает очерк с глубокой древности, указывая на миграции и смешения разных групп, причем основными, с его точки зрения, являются деления (лишь частично совпадающие) на оседлых жителей и кочевников, с одной стороны, и ираноязычных и тюркоязычных - с другой, а основная тенденция рисуется как постепенная седентаризация кочевников и тюркизация преобладавшего в прошлом ираноязычного населения (с промежуточными и региональными процессами смены восточноиранских языков западноиранскими, а огузских - карлукскими и кипчакскими). Прослеживая историю названия "узбеки", Финке отмечает, что эта общность в современном виде оформилась в советское время и включила в себя неплеменных тюрков, большинство из которых были ассимилированными иранцами; ранних тюрков, которые пришли до XVI в.; и поздних тюрков, которые пришли позже, повторяя известную советскую формулу1. При этом автор в главе очень кратко пишет собственно о советском времени, не останавливается на всех деталях того, как возникала современная конфигурация узбекской нации. Этот период важен только как момент официального признания названия "узбеки", но вовсе не как узловая точка возникновения этнической группы. Я еще вернусь к этому в конце рецензии.
Остальные главы книги посвящены различным частям Узбекистана. Ученого интересует сравнительная перспектива: он рассматривает такие регионы, как Бухарский оазис, Хорезм, Фергана и верхняя Кашкадарья, в каждом из которых разные исторические, экологические и экономические условия обуславливают различную этническую композицию, разные маркеры узбекской этничности и стратегии идентификации.
Все главы построены по одной структуре: общее описание региона, общее описание этнической истории, описание основных групп, анализ сфер взаимодействия - расселения, использования языков, брачных предпочтений, экономических обменов и социальных сетей; анализ культурных моделей близости и разделения - основных этнических классификаций, воображаемых этнических кластеров, локальных и региональных идентичностей, передачи и изменения идентичности. Такая жесткая, повторяющаяся структура помогает автору четко придерживаться заранее избранной методологической установки: рассматривать региональную специфику, а от нее переходить к изучению рационального использования идентичности и когнитивных моделей, на этот раз уже на примере более глубинного изучения отдельных селений. Соответственно каждый исследованный случай дает возможность увидеть различные узбекскости, которые проявляются в разных моделях взаимодействия и представлений.
В главе о Бухаре ключевым является вопрос об узбекско-таджикском смешении, ставшем следствием особой местной истории взаимодействия тюркоязычных кочевников и ираноязычного оседлого населения. В результате такого смешения, как полагает Финке, образовалась по сути единая общность, которая противопоставляла себя кочевникам (казахам, туркменам, арабам). Узбекско-таджикские браки и узбекско-таджикское двуязычие являются в регионе нормой; в каждой семье, считается ли она узбекской или таджикской, есть предки и родственники и той и другой этнической принадлежности, выбор последней в конечном итоге больше зависит от ситуации, в которой тот или иной язык оказывается публично преобладающим. При этом, по мнению автора, заметна тенденция постепенного вытеснения таджикского языка, которая усилилась в постсоветское время, когда узбекский язык стал государственным.
Во второй главе речь идет о Хорезме, той его части, которая ныне находится в составе Каракалпакской автономной республики. В этом случае способы манифестации узбекской идентичности привязаны не к вопросу о таджиках, которых в регионе нет, а к вопросу о различии между тюркоязычными группами: узбеки, казахи, каракалпаки и туркмены представлены здесь численно большими сообществами. При этом сами узбеки делятся на кипчакоговорящих и огу-зоговорящих, причем и те и другие в свою очередь выглядят "иными" по отношению к узбекам остального Узбекистана и узбекскому литературному языку, имеющему в основе карлукский диалект. Как показывает Финке, большинство селений в регионе маленькие и более родственно и этнически монолитные, только в пригородах имеется смешанное население, межэтнические браки и двуязычие здесь имеют место, но это очень редкая практика, а несущественные отличия "своего" языка или диалекта являются важными маркерами этнической идентичности, запись о национальности в паспорте не является предметом обсуждений и строго наследуется по отцовской линии, гибридные же варианты происхождения и
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.