ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2008 • < 6
И.Б. ЛЕВОНТИНА
Слово не воробей
(О некоторых аспектах судебной лингвистической экспертизы)
Судебная лингвистика и, в частности, прикладная дисциплина, занимающаяся составлением лингвистических экспертиз, в последние годы развивается весьма бурно, однако при этом обнаруживает отчетливую тенденцию к маргинализации. Поэтому сейчас очень важно, чтобы эта дисциплина не была изолирована от "большой" лингвистики и ее достижений, чтобы судебно-лингвистическая проблематика не выпадала из поля зрения лингвистов, чтобы в обществе имелось хотя бы самое общее представление о задачах и методах лингвистической экспертизы.
Для простоты я буду употреблять термин "лингвистическая экспертиза", хотя правовой статус лингвистического исследования бывает разным. Если экспертиза проводится по решению суда или по определению следователя, то специалист предупреждается об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения; при этом суд принимает выводы экспертов как доказательства. Если же исследование выполняется по запросу одной из сторон, то оно имеет статус заключения специалиста и может судом приниматься или не приниматься.
Круг задач, которые приходится решать лингвистам-экспертам, чрезвычайно широк. Например, две стороны заключили договор, а потом оказывается, что какое-то условие в нем сформулировано неоднозначно. Зачастую непонятно, относится ли то или иное уточнение в тексте договора ко всему предложению или только к его части, а между тем цена вопроса может быть очень высокой. Особый тип исследования - автороведче-ская экспертиза, в первую очередь по делам о плагиате, где часто приходится устанавливать, адекватно ли пересказ передает смысл исходного текста. В делах о клевете приходится выяснять, идет ли речь в спорном фрагменте текста именно об истце.
Лингвистическая экспертиза бывает также необходима в делах о недобросовестной рекламе, неэтичной конкуренции и т.п. Не обходятся без лингвистов и многие дела, связанные с патентным правом (сходство товарных знаков до степени смешения и т.п.). Чаще всего лингвистическое исследование требуется в уголовных делах о клевете, об оскорблении, о разжигании межнациональной розни и в гражданских делах о защите чести, достоинства и деловой репутации.
Объем статьи не позволяет рассказать обо всех типах лингвистической экспертизы1. Остановлюсь лишь на отдельных вопросах, связанных с некоторыми типами
1 Подробнее см. [Баранов, 2004; Левонтина, 2005; Баранов... 2002; Политическое... 1999; Юрислингви-стика... 2002; Осадчий, 2007].
Левонтина Ирина Борисовна — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Института русского языка им. ВВ. Виноградова РАН.
экспертиз, даже не претендуя на полноту ответов на эти вопросы. Ссылаться буду, в основном, на случаи из собственной практики лингвиста-эксперта в самом общем виде.
Конкретные задачи, которые ставятся перед лингвистом, могут быть совершенно разными. Например, в гражданском деле о защите чести, достоинства и деловой репутации истец считает, что ответчик распространил ложные сведения о совершении истцом аморальных или противоправных действий, причем сведения эти представлены "в форме утверждения" (см. ниже о соответствующем постановлении Пленума Верховного суда). Замечу, что за мнения, оценки, предположения судить нельзя, поскольку это противоречит принципу свободы слова. Однако если эти мнения и оценки высказаны в непристойной форме - тогда это уже оскорбление, то есть уголовное преступление.
Таким образом, от лингвиста требуется установить, есть ли в тексте сведения негативного характера, относящиеся именно к истцу, выражены ли они в форме утверждений об имевших или якобы имевших место фактах и в самом ли деле в нем утверждается, что истец совершил аморальные, а возможно, и противоправные действия. Устанавливать, истинны или ложны сообщаемые сведения - конечно, не дело лингвиста. В то же время отделить в тексте утверждения от мнений - задача часто нетривиальная, и без помощи лингвиста ее не разрешить. Сделать это не всегда легко, даже когда речь идет об истолковании одного слова.
Большинство слов многозначны, и зачастую разные значения предполагают абсолютно разную интерпретацию высказывания, а следовательно, и его юридическую квалификацию. А как доказать, что имелось в виду одно значение слова, а не другое?
В большинстве случаев это позволяет установить контекст, поскольку значения многозначного слова различаются своими конструктивными, сочетаемостными, стилистическими, интонационными и другими свойствами. Приведу несколько примеров.
В одной из публикаций про некоего чиновника было сказано, что он работает на "Кавказ-центр". От экспертов требовалось установить, в каком из значений в данном случае употреблено слово работать. То есть, идет ли речь о сознательной, целенаправленной, возможно, оплаченной деятельности, либо глагол работать просто означает деятельность, которая объективно приносит кому-то пользу (ср. время работает на нас). От ответа на этот вопрос зависело решение суда о том, содержит ли данная фраза утверждение или мнение, что, в свою очередь, влияло на исход всего дела. Оказывается, второе значение глагола работать (время работает на нас) не применяется в сочетании с именами лиц. Поэтому здесь слово работает можно истолковать только как целенаправленную деятельность.
Другой пример. В деле шла речь о публикации, в которой, в частности, сообщалось, что истец выкрикивал скверные слова. Истец считал, что его обвинили в использовании нецензурной брани, а ответчик утверждал, что имел в виду просто злые слова. В "Возражениях по существу предъявленного иска" имелось указание на многозначность слова скверный (со ссылкой на толковый словарь С. Ожегова). Однако ответчик не учел того обстоятельства, что в различных контекстах используются разные значения многозначного слова, и в сочетании скверные слова слово скверный понимается единственным образом - как "непристойный". В русском языке есть даже слово сквернословие, которое обозначает непристойную брань.
Очень часто от лингвиста требуется логико-семантический анализ текста. Так, за-прятывание ложной информации в неявную часть смысла (в частности, в пресуппозицию) - типичный прием так называемой лингвистической демагогии. Таким приемом часто пользуются политики и журналисты. Например, можно сказать: X не избрали в Думу. Это вроде бы не совсем неправда, если X не стал депутатом. Однако одновременно как бы само собой подразумевается, что он баллотировался, но не прошел, и все слушатели или читатели будут в этом уверены. А в действительности X, возможно, и не баллотировался. Ответчик в подобных случаях обычно заявляет: "Разве я сказал неправду? Разве его избрали в Думу? Нет! Значит, я сказал правду". Это, однако, не так. Фраза содержит ложную пресуппозицию - сведение, которое преподносится не просто как истинное, но как всем известное и не нуждающееся в проверке.
Интересная ситуация возникает, когда человек обнаруживает неприятную информацию о себе в художественном тексте и хочет защитить свою честь в суде. При этом и он, и судья сталкиваются с существенными трудностями, связанными с проблемой истинности-ложности и верифицируемости художественного текста. Эта проблема хорошо известна в логике и лингвистике, а именно в том ее разделе, который называется "теория референции" (референция - отнесенность высказывания к действительности). В художественном тексте, как считается в современных гуманитарных науках, моделируется некая альтернативная реальность, воображаемый мир, относительно которого и определяется истинность или ложность высказываний. Высказывание "Наташа Ростова вышла замуж за Пьера Безухова" истинно относительно мира, созданного в романе "Война и мир". Никому не придет в голову говорить, что это высказывание лживо, потому что таких людей в реальном мире не существовало. Однако логический статус высказывания о вымышленном мире становится проблематичным, если этот мир пересекается с реальным. Как отмечает А. Шмелев, "из того факта, что в реальном Лондоне в доме 221 по Бейкер-стрит был банк, следует ли, что Холмс жил в банке?" [Шмелев, 2002, с. 240].
Так, в романе "Война и мир" Пьер Безухов разговаривает с маршалом Даву. Это происходит в вымышленном мире, но маршал Даву - реальное историческое лицо, и высказывания о нем неизбежно как-то соотносятся с реальным миром. У А. Пушкина в "Капитанской дочке" Петруша Гринев беседует с Пугачевым, а Маша Миронова - с Екатериной Второй. Пушкин приписывает историческим персонажам действия и слова на основании своего видения их характеров, и можно спорить, насколько это правдоподобно. А у Н. Гоголя казак летит на черте в Петербург за черевичками и там встречается с Екатериной Второй. В этом контексте едва ли уместно требовать правдоподобия в описании императрицы.
Поэтому, если в художественном тексте фигурирует реальное лицо, которое названо по имени или описано так, что его можно идентифицировать, для установления логического статуса высказываний о нем необходим более тщательный анализ. То же самое имеет место в случае, когда в тексте упоминается некоторая реально существующая организация. Если мы имеем дело с текстом в жанре фэнтези или абсурдистским произведением, никто не будет считать, что рассказываются реальные истории из жизни реальных людей. Другое дело, если текст имеет подзаголовок "документальная повесть". Здесь автор претендует на изложение реальных событий.
Не так давно произошел скандал, связанный с романом Д. Донцовой, в котором весьма мрачными красками был обрисован реально существующий и названный своим именем автосервис. Посмотрим, как референциальный конфликт вымышленного и реального миров реализуется в данном случае. В художественном тексте Донцовой называется салон "А." (я не указываю здесь его название), который можно идентифицировать с реальным автосалоном, и имеется вымышленная героиня - Даша Васильева, которая туда приходит. Там она беседует с молодым сотрудником, о котором не сообщается никаких идентифицирующих признаков, кроме возраста. О
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.