Слово
а. в. Степанов в образной перспективе текста
Москва (А. Куприн. «Поединок»)
Само слово поединок как синоним слова дуэль упоминается уже в четвертой главе повести, и в силу исконно заложенного в нем рокового смысла сразу же возникает рефракция — преломление в восприятии субъектами повествования:
— Вы не читали в газетах об офицерском поединке? — спросила вдруг Шурочка. Ромашов встрепенулся и с трудом отвел от нее глаза.
Отчего так неожиданно тревожно ворохнулось в душе героя? Наверное, от предчувствия недоброго. Тем более, что последовавшее толкование лексического значения слова уподобилось официально-нравственному трибуналу:
— Подумайте: один поручик оскорбил другого. Оскорбление тяжелое, и общество офицеров постановляет поединок... Условия — прямо вроде смертной казни: пятнадцать шагов дистанции и драться до тяжелой раны... Если оба противника стоят на ногах, выстрелы возобновляются... И несчастный подпоручик. фендрик, как говорит Володя, вроде вас да сше вдобавок обиженный, а не обидчик получает после третьего выстрела страшную рану в живот.
Позже собеседник Шурочки «страшную рану» получит сам.
Повесть Куприна подводила итоги историко-литературным стилям II половины XIX в., оказавшимся под воздействием европейского социального дарвинизма — «борьбы за существование», видового отбора, перенесения «чуть ли не звериных нравов» в человеческое общество.
— ...сейчас же сентиментальные противники офицерских дуэлей... загалдят: «Ах. варварство! Ах, пережиток диких времен! А\, братоубийство!»
— Однако вы кровожадны. Ачександра Петровна,— вставил Ромашов.
— ...Для чего офицеры? Для войны. Что для войны раньше всего требуется? Смелость, гордость, уменье не сморгнуть перед смертью... У офицера каждое слово должно быть взвешено. Офицер — это образец корректности.
И это — из уст офицерской жены!!!
...мне нужно общество, свет, музыка, поклонение, тонкая лесть, умные собеседники... Пусть он только пройдет в генеральный штаб, и — клянусь — я ему сделаю блестящую карьеру.
И что замечательнее всего, семантический план дарвиновского «происхождения видов» увязывается лексическими средствами:
64
— Шурочка, как перевести по-немецки — соперник? — спросил Николаев...
— Unser... — быстро, тотчас перевела Шурочка.
— Унзер — повторил шепотом Ромашов, мечтательно заглядевшись на огонь лампы... — Унзер — какое смешное слово. Унзер, унзер, унзер... Унзер, понимаете, это что-то высокое, что-то худощавое и с жалом. Вроле как какое-то длинное, тонкое насекомое, и очень злое.
— Унзер? — Шурочка подняла голову и, прищурясь посмотрела вдаль, в темный угол комнаты... Нет, погодите: это что-то зеленое, острое. Ну да, ну да, конечно же — насекомое! Вроде кузнечика, только противнее и злее... Фу, какие мы с вами глупые, Ромоч-ка.
Ср. свидетельство самого Куприна (по воспоминаниям М. Куприной-Иорданской):
— Когда я готовился к экзаменам в академию <...> я должен был перевести с русского на немецкий фразу «наш заграничный соперник» <...> Слово «unser» остановило мое внимание... как что-то зеленое, чешуйчатое, вроде ядовитой ящерицы или сколопендры.
Напомним распространенное мнение-легенду: самки сколопендры (скорпиона) убивают самцов после акта соития.
...она повелительно заговорила...:
— Вы непременно должны завтра стреляться. Но ни один из вас не будет ранен. (Стало быть, кто-то будет убит. — Прим. паше.\ ...ради меня сделай это, Георгий! Нет, не спрашивай о муже, он знает...
— Хорошо, пусть будет так. Я согласен.
В разговорах об офицерских поединках, только что тогда разрешенных, мнения разделяются:
| Подпоручик Ми хин:] ...иногда, знаете, это... может быть, высшая честь заключается в том, чтобы... это... безусловно простить...
| Капитан О с а д ч и й :) Дуэль, господа, непременно должна быть с тяжелым исходом, иначе это абсурд!
Однако в какой последовательности выстраиваются знаки предчувствий?
Поединок состоялся 2 июня.
Сюжет отмечен апрелем. 23 апреля — обший день рождения для Александры и Георгия. Там, где был намечен пикник, в Дубечной роще, состоится и смертельный поединок.
3 Р>ч:ск. яз. и школе № 5
Апрель — месяц тревожных предчувствий. Это ошушается уже с первых глав повести:
Л там война... Нет, до войны лучше Ромашов поедет военным шпионом в Германию. Изучит немецкий язык до полного совершенства и поедет. Какая упоительная отвага! Один, совсем один, с немецким паспортом в кармане, с шарманкой за плечами... «Назовите вашу фамилию, назовите только вашу национальность, и мы заменим вам смертную казнь заключением...»; «...цельтесь в сердце!» Чувствительный лейтенант, едва скрывая слезы, машет белым платком. Залп... Эта картина вышла в воображении такой живой и яркой, что Ромашов, уже давно шагавший частыми, большими шагами и глубоко дышавший, вдруг задрожал и в ужасе остановился на месте со сжатыми судорожно кулаками и бьюшимся сердцем.
Сколько предчувствий мы встречаем на страницах русской литературы!
...Митя ринулся с площадки вагона как безумный, и так же безумно, с ужасом кинулась к нему навстречу Катя. (Бун и и).
Через полтора месяца Мити не станет.
Другие женщины с мужьями, с сыновьями разговаривают, а моя прижалась ко мне, как лист к ветке, и только вся дрожит, а слова вымолвить не может... (Шолохов).
Через несколько месяцев не станет и ее.
...милые, знакомые улицы Москвы... Но где-то на краю этого ликующего мира... оставалось темное, зловещее пятно <...> И один маленький Ромашов — чистый, беззаботный, невинный — страстно плакал о своем старшем двойнике, уходящем, точно расплывающемся в этой злобной тьме. Среди ночи он проснулся и заметил, что его гюдушка влажна от слез <...>
Шурочка стояла в черной раме раскрытой двери. На ней было белое гладкое платье с красными цветами за поясом...
«Черная рама» — «белое платье»...
А вот рассказанный в общий день «для царицы Александры и ее рыцаря Георгия» Шурочкин сон:
— Я вас сегодня видела во сне... Мне снилось, будто мы с вами танцуем вальс в какой-то необыкновенной комнате... Много было ковров, но горел один только красный
фонарь, новое пианино блестело, два окна с красными занавесками — все было красное... Нет, нет, только во сне может быть такая сладкая, такая чувственная близость.
И ведь именно тот, единственно горевший «красный фонарь» будет для Ромашова императивом: — К Шлейфер-ше, к Шлейферше. Ура!
Какой бы фрагмент купринской повести мы ни взяли: предложение, абзац, главу, корпус глав — все держится и скрепляется триадами, маркированными экспрессией,— то высокой:
Что-то блаженное, красивое и гордое растет в его душе;
то невнятной ламентацией:
тяжелые минуты душевного бессилия, одиночества и вялого непонимания жизни;
то сниженной экспрессией:
«Милый, дорогой, усатенький Жоржик»,— читал Ромашов хорошо знакомые ему, катящиеся вниз, неряшливые строки <...> с выплывшим в воображении рыжеволосым, маленьким, .¡живым лицом... бросил клочки под стол, крепко стиснув и оскалив зубы.
Три историко-литературных стиля (сентимснталистский, романтический и риторический) скрестились на знаменитой купринской триаде эпитетов. Определяемое существительное или местоимение — в сопровождении трех эпитетов, представляющих историко-лите-ратурный стиль. Касается ли это определения признака физического, антропологического (внешности) в буквальных значениях:
Полковник был огромный, тучный, осанистый старик <...> Брови были седые, лохматые, грозные...
или в значениях переносных:
...вдруг расплакалась злыми, самолюбивыми, гордыми слезами...
Ср. также субстантивированные:
...Что-то теплое, ыадкое и безнадежное заныло у него около сердца.
С точки зрения грамматики, в традиционном ее понимании, т. е. частей речи, каждый из присоединенных в трсхкомпонентнос единство не обла-
дает отдельной четко маркированной семантикой. В грамматическом разборе трудно разграничить значения каждого из определительных компонентов, с лингвистической стороны трудно представить семантическую проекцию на предмет каждого из определительных членов: их исконно языковая семантика совершенно ассимилируется в экс-прессеме по отдельности совершенно неразличимых в пучке экспрессивных оттенков, как дчя значений первичных, так и для значений вторичных, переносных. Ср., например:
Из вагонов... выходили красивые, нарядные и выхоленные дамы.
Причастная форма выхоленные, конечно, несет коннотативную (дополнительную) семантику, дорисовывая экспрессивный образ, в препозиции выраженный прилагательными (красивые, нарядные). Мы не ощущаем их зияющих «асемантических пустот» (термин Г. О. Винокура) только потому, что воспринимаем на экспрессивной оси их смежности.
Следующая за нею сразу триада:
Он видел в них кусочек какого-то недоступного, изысканного, великолепного мира... —
только подтверждает версию нашего восприятия: три определения, и по крайней мере два из них — изысканного, великолепного, если судить о них лингвистически, т. е. с позиций языка,— не имеют смысла. Определения предыдущей фразы нарядные и изысканные не парадигматичны, т. е. не являются замещающими друг друга уточняющими синонимами, но синтагматичны — по их противопоставлению. Ср.: наряден, но без изысканности, ибо «изысканность — дурного вкуса свойство» (афоризм В. О. Ключевского).
Обратимся к триаде изображения психических, эмоциональных состояний:
Сквозь искреннюю, глубокую и острую грусть он время от времени думал про самого себя патетически.
Не будем задерживаться на пункте «практической стилистики» думать сквозь, сомнительном с точки зрения его правильности.
Оценка патетически предлагает постпозицию чего-то не совсем адекватного реальному положению вещей, т. е. упомянутому ряду: искреннюю, глубокую, острую. Скорее всего, определяющим является первый компонент — искреннюю. Следуемые компоненты служат образу, на музы кат ьном языке обозначаемому термином пианиссимо.
Автор, кажется, вовсе не озабочен не только прямыми значениями эпитетов, их денотативной эквивалентностью, но даже переносным — в качестве тропа. Вместо синтеза (или даже конгломерата) этих значений как синонима к фундаментальной для художественной речи
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.