© 2011 г. А.С. ТУМАНОВА*
СОВРЕМЕННАЯ ЗАПАДНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА ПОЗДНЕИМПЕРСКОЙ РОССИИ
Постсоветский период обогатил российскую историческую науку новыми научными темами и подходами к их освещению. В их числе гражданское общество и его становление в пореформенной и предреволюционной России. Истории российского гражданского общества, получившего выражение в деятельности научных организаций, посвящена монография известного американского историка, профессора истории Университета Талса (Оклахома) Дж. Брэдли, вышедшая в свет в 2009 г.** Брэдли -известный историк с многолетним стажем работы в российских архивах и репутацией основательного и глубокого исследователя социальной истории, автор нескольких известных книг по позднеимперской истории России1. Нашему вниманию представлено монографическое исследование истории российских общественных организаций, являющееся плодом его многолетних изысканий.
Книга представляет интерес для российского читателя, во-первых, в теоретическом плане, поскольку автор детально анализирует существующие в англо-американской литературе концепции взаимоотношений власти и общества в странах Западной Европы и в позднеимперской России. На типичный для современной историографии вопрос о том, существовало ли в дореволюционной России гражданское общество, он последовательно дает положительный ответ, и книга содержит богатый эмпирический материал о деятельности ряда известных научных обществ и съездов, который подтверждает его взгляд. Брэдли призывает считать эти общества моделью, в рамках которой формировалась публичная сфера и адекватная ему политическая и правовая культура. Под «публичной сферой» понимается поле взаимодействия частных лиц. Для Брэдли это понятие является синонимом термину «общественность». Под гражданским обществом автор, со ссылкой на определение современного политического философа Дж. Грея2, понимает сеть человеческих взаимоотношений и институтов вне прямого контроля государства, которые позволяют частным лицам, незнакомым между собой, заниматься делами сообща (с. 6-7).
Основой гражданского общества Брэдли, разделяя мнение ведущего теоретика публичной сферы Ю. Хабермаса, считает добровольные ассоциации, т.е. независимые институты, наделенные правами формулировать задачи своей деятельности, самостоятельно вести свои дела, владеть и распоряжаться собственностью, избирать собственных членов. Это светские, некоммерческие, самоуправляемые филантропические, образовательные, культурные и научные общества Нового времени, которые предлагали неизвестные в условиях сословного общества формы организованного общения и самоопределения, участия в общественной жизни (с. 5).
В начальный период своего существования, а именно в конце XVIII - первой половине XIX в., научные организации, по мнению автора, были благонамеренны и законопослушны, требовали лишь организационной автономии, однако не получив желаемого, перешли к конфронтации с государством. Брэдли видит свою задачу в том, чтобы сфокусировать наше внимание на сложности и противоречивости политической культуры дореволюционной России. Добровольные общества, по его словам, играли двоякую роль в социально-политической жизни России. С одной стороны, они «сти-
* Туманова Анастасия Сергеевна, доктор исторических наук, доктор юридических наук, профессор Государственного университета - Высшей школы экономики.
Статья подготовлена в рамках проекта фундаментальных научных исследований ГУ-ВШЭ в 2010 г. «Партнерство гражданского общества и государства в решении социальных проблем».
мулировали взаимодействие государства и общества, с другой - стали решающим фактором в стремлении освободить общество от деспотического правления и произвола бюрократии» (с. 1).
Брэдли опровергает распространенный взгляд на политическую культуру Российской империи как всецело конфронтационную, основанную на противоборстве сильного государства и его слабых и политически незрелых подданных, малоспособных к самоорганизации и противостоянию «Левиафану царизма». Он констатирует потребность в новых работах о российском гражданском обществе, видит признаки того, что историография (прежде всего англоязычная, которая обстоятельно анализируется в его книге) отходит от нарративов о всемогущем государстве и примитивном обществе, от односторонней концепции упадка царской России, завершающегося революциями. Брэдли считает, что способность царского режима подавлять гражданское общество и пресекать тягу его членов к объединению явно преувеличивается (с. 3), а актуальной задачей современной исторической науки является понимание того, что сплачивало царскую Россию, а не очередное указание на то, что ее разрушило.
Принципиально важным для понимания воззрений Брэдли на гражданское общество дореволюционной России видится высказываемое им желание дистанцироваться от авторов, для которых гражданское общество является противником государства. Вместе с тем он не вполне согласен и с теми историками, которые полагают, что гражданское общество позднеимперской России было союзником государства во взаимном развитии прогресса и цивилизации. Брэдли считает оба суждения неточными, но утверждает, что сторонники второй точки зрения ближе к истине и их представление более пригодно для характеристики гражданского общества России. Подобную оценку российского гражданского общества в целом разделяют такие зарубежные историки, как А. Линденмейер, О. Файджес, М. Хильдермайер, Д. Вортенвейлер, Л. Энгель-штейн3 и такие российские историки, как В.Я. Гросул, А.Е. Иванов, А.Н. Медушевский, Б.Н. Миронов, Д.И. Раскин, И.С. Розенталь, А.С. Туманова, Г.Н. Ульянова, В.В. Ше-лохаев4 и др. Напротив, Л. Хэфнер, Э. Кимбелл, Дж. Хатчинсон5 характеризуют гражданское общество последнего десятилетия императорской России как слабое, поскольку для авторитарного строя не было характерно признание таких важных атрибутов гражданского общества как гражданские права, вероисповедная и этническая терпимость, верховенство права и закона, неприкосновенность собственности и автономия частной сферы. Л. Хэфнер - главный оппонент Брэдли - считает более адекватным реалиям поздней имперской России понятие «местного общества». Иначе говоря, он признает наличие гражданского общества на местах, в отдельных губернских и уездных центрах, но отказывает ему в существовании в общеимперском масштабе ввиду отсутствия форм и сетей коммуникаций на межрегиональном уровне. Российское местное общество, являвшееся эквивалентом европейского буржуазного общества, не выполнило, по мнению Хэфнера, своей исторической роли. Будучи аморфным и малочисленным (по подсчетам Хэфнера, всего 1.5-2% от численности городского населения Казани и Саратова), оно не сумело стать интегрирующей третьей силой между властью и массами, в результате чего и «было раздавлено этими жерно-вами»6.
Хронологические границы процесса формирования гражданского общества в имперской России выстраиваются Брэдли следующим образом. Вектор данного процесса был намечен реформаторскими проектами Екатерины II и Александра I, а период активного развития пришелся на годы правления Александра II и, в особенности, Николая II. В американской русистике присутствуют попытки датировать формирование гражданского общества в России концом правления Александра I (М. Раев7), 1890-ми гг. (О. Файджес, Т. Эммонс8), 1905-1914 гг. (В. Боннелл9). В современной российской литературе этот вопрос также остается открытым. Так, И.С. Розенталь констатирует становление институтов гражданского общества в России в начале XX в.10, в то время как Б.Н. Миронов датирует генезис гражданского общества царствованием Екатерины II, когда возникли первые добровольные ассоциации11. На мой
6 Российская история № 2
161
взгляд, говорить о гражданском обществе можно применительно к России начала XX в., когда в стране полным ходом шел процесс разложения сословного общества и общественное положение подданного все меньше определялось его сословным статусом и все больше - его профессиональной принадлежностью и общественной позицией. Соответственно, можно выделить критерии, которые позволяют судить о качественном состоянии общественности и уровне ее институционализации. Во-первых, это наличие институционального каркаса в виде оформившейся системы добровольных ассоциаций, отражавших разнообразие интересов и потребностей групп российского общества. Во-вторых, складывание правовой основы для самоорганизации, а также рождение доверия к праву как к регулятору взаимоотношений между властью и обществом. Третий существенный аспект самоорганизации, идеологический, предполагал бытование в обществе идеологии, признававшей значимость объединения людей как важного фактора развития социума. Четвертый, практический, аспект включал наличие у самодеятельных объединений успехов в достижении декларированных ими задач. Все 4 критерия в совокупности присутствовали в период 1906-1917 гг.
Брэдли обосновывает существование в дореволюционной России гражданского общества следующими аргументами. Во-первых, это почти повсеместное присутствие добровольных обществ в политической системе императорской России начала XX в. По приводимым им приблизительным оценкам, в это время существовало около 10 тыс. добровольных обществ. Брэдли отмечает также, что накануне Первой мировой войны Россия занимала первое место в мире по числу кооперативных обществ (с. 1). Сошлюсь в этой связи на данные, приведенные А.П. Корелиным, отметившим стремительный численный рост кооперативов с начала 1905 г., когда их было более 4 тыс., до конца 1914 г., когда их насчитывалось уже около 30 тыс.12
Помимо численности, Брэдли указывает и на обширную географию добровольных обществ, которые существовали везде - в Санкт-Петербурге и Москве, в столицах нерусских регионов империи, в крупных провинциальных центрах и небольших городах. Российская общественность имела и свою региональную «специализацию». Столичные центры характеризовались авторитетными учеными обществами, в небольших городах преобладали благотворительные и сельскохозяйственные организации, развлекательные и спортивные клубы.
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.