ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2008 • < 5
C.B. ЦИРЕЛЬ
Сталинская урбанизация и упадок советской науки
Крах Советского Союза, по-видимому, относится к тем важнейшим историческим событиям, относительно причин которых историки никогда не придут к общему мнению. Всегда найдутся сторонники теорий заговора, которые считают и будут считать, что СССР погубили враги (ЦРУ, жидомасоны, предатели и т.п.), а без их коварных действий он жил бы и процветал на радость всему прогрессивному человечеству. В то же время убежденные противники социализма (например, либертарианского толка) продолжат удивляться не внезапной гибели советской империи, а самому факту ее длительного существования, полагая, что именно гибель подобной системы была естественным процессом, не нуждающимся в отдельном объяснении. Но если даже исключить приверженцев столь крайних точек зрения, то и среди остальных не будет согласия. Например, блестяще сбывшееся предсказание Р. Коллинза, вообще не касающееся особенностей советского строя и траектории его трансформации, останется одним из возможных объяснений, сколько бы раз его ни провозглашали везением Коллинза, случайным совпадением и т.д. (см. [Коллинз, 2000]).
С моей точки зрения, гибель социалистического государства прежде всего связана с изменением типа потребления [Цирель, 2004]. В 1970-е-1980-е гг. большая часть населения России жила в городах и переходила к современному типу потребления, характеризующемуся, с одной стороны, индивидуализацией потребительского выбора, а с другой - значительным влиянием быстро меняющейся моды. Сочетание этих двух (отчасти противоречащих друг другу) черт потребления, по меньшей мере, затруднял процесс планирования, а по множеству параметров делал его почти невозможным. Поэтому поражение централизованной плановой экономики в соревновании с рыночной стало неизбежным. Чем большая часть населения страны жила в городах, чем больше людей получали среднее специальное и высшее образование, тем шире становился круг тех, чьи потребности нельзя было планировать. Удовлетворение незапланированных потребностей все чаще шло в обход узаконенных плановых механизмов и все сильнее разрушало плановое хозяйство.
Неуспехи планового хозяйства подрывали веру в главную догму коммунистов о неминуемой победе социализма в экономическом соревновании. Особая чувствительность советской идеологии к экономическим неуспехам связана с ее коренным отличием от всех традиционных идеологий (даже конфуцианства), у которых экономический успех не стоит в центре теории. Даже сугубо мирская либеральная идеология, выработанная в эпоху Просвещения, в первую очередь говорит о свободе, равенстве возможностей и праве на стремление к счастью, хотя и для нее экономические неудачи 1930-х гг. в сочетании с истинными и мнимыми успехами СССР и Германии стали тяжелым потрясени-
Цирель Сергей Вадимович — доктор технических наук, главный научный сотрудник Государственного научно-исследовательского института горной геомеханики и маркшейдерского дела (Санкт-Петербург).
ем. Советская идеология в своем классическом сталинском варианте, принятом в СССР, обещает в отмеренные сроки исключительно посюстороннее и конкретное чудо, прежде всего военное и экономическое превосходство над остальным миром, поэтому осуждение потребительства и "вещизма" вступало в противоречие с главной догмой и вряд ли могло оказать существенное влияние даже на искренних приверженцев официальной идеологии.
Оба процесса - экономический и идеологический - взаимно стимулировали друг друга и ускоряли развал советской экономики и коммунистической идеологии. К середине 1970-х гг. неверие в социалистические догмы охватило значительную часть интеллигенции (хотя и формулировалось многими в марксистских терминах), а погоня за импортными товарами, их добывание полулегальными и совсем нелегальными путями превратились в образ жизни большинства горожан. Теневая экономика и различные теневые идеологии (у элиты - в основном либеральная, хотя и консервативно-националистическая тоже играла существенную роль) разъедали ржавеющий остов планового хозяйства и усиливали диспропорции. Темпы экономического роста все более замедлялись, стагнация и застой приходили на смену былым успехам. И даже тот факт, что Советский Союз не дожил до экономического краха и скончался не от своих болезней, а от неумелого лечения, в более широкой перспективе ничего не меняет.
Геополитическая теория Коллинза и высказанный подход, основанный на изменениях типов потребления, далеко не исчерпывают перечень объяснений. По мнению других авторов, важнейшую роль играли демографические перемены, общая тенденция распада больших империй, проявившаяся во второй половине XX в., а также особое устройство советской империи, требующее постоянного искусного балансирования между интересами имперской и региональных элит, и т.д.
И тем не менее, не находя согласия в глобальном объяснении обсуждаемого явления, я считаю важным обсудить некоторые характерные черты этого процесса, по-видимому, не определившие его суть, но сыгравшие немалую роль в советском прошлом и продолжающие влиять на современную постсоветскую историю России. Как указывает название данной статьи, речь прежде всего пойдет о сопровождавшем всю историю СССР
процессе урбанизации и более частном явлении - советской науке.
* * *
Обычно при урбанизации деревню в первую очередь покидают две группы, занимающие крайние позиции на социальной лестнице, - те, у кого по тем или иным причинам (от недостатка земли до слабости здоровья) не задалось ведение собственного хозяйства, и те, кто, наоборот, были очень успешны в сельском обществе и искали для приложения своих сил и талантов новое более широкое поприще. Очевидно, что первая группа по численности существенно превосходит вторую. Обычно исход этих групп благоприятно сказывается на жизни деревни, во всяком случае, уменьшается имущественное расслоение и снижается социальная напряженность. Хотя исход представителей второй группы может несколько снизить производительность труда и уровень агротехнической культуры, все же в сочетании с благотворными социальными изменениями суммарный эффект сохраняет знак "плюс".
Для города важны соотношение количества переселенцев, мало приспособленных к городской жизни, и "старых" горожан, уровень потребности в рабочих руках, текущее состояние собственных внутригородских социальных конфликтов и т.д. При различных значениях этих величин поток новых горожан может почти не нарушать течение городской жизни, приводить к временному росту напряженности или существенно деформировать социальную структуру города и его традиции. Именно с периодом интенсивной урбанизации связаны рассуждения X. Ортеги-и-Гассета о массовом человеке [Ортега-и-Гассет, 2005]. По-видимому, интенсивная урбанизация, склонность недавних горожан к восстановлению в увеличенном масштабе общинных структур, непривычка к жизни среди чужих людей сыграли немалую роль в массовом распространении в Европе
1930-х гг. авторитарных, полуфашистских и откровенно фашистских режимов. Тем не менее, все же в большей части случаев, включая даже правления европейских деспотов и харизматиков 30-40-х гг. XX в., приток деревенской бедноты не привел там к существенному разрушению городской культуры. После тяжелой и продолжительной болезни старая городская культура в общих чертах восстановилась, а бывшие деревенские жители и их дети усвоили городские привычки и традиции.
Совсем иную картину мы видим во время сталинской урбанизации, вызванной коллективизацией сельского хозяйства, которая привела к изгнанию или бегству из села спасающихся от голода и преследований самых успешных и приспособленных к деревенской жизни крестьян, доселе и не помышлявших о переселении в город. Но именно эти люди превращаются в горожан, причем в самых обездоленных, ненавидящих городскую жизнь и вспоминающих с чувством ностальгии свое деревенское прошлое. В деревне же остаются те, кто менее всего преуспели в деревенских занятиях, и зачастую самые неуспешные выдвигаются на руководящие роли. Нередко они, вспоминая свою нелегкую батрацкую долю, в меру возможностей травят и изгоняют оставшихся успешных крестьян. Впрочем, процесс разрушения российской деревни многократно описан в литературе, как и плачевное нынешнее положение в селах и сельском хозяйстве, истоки которого были заложены на рубеже 1920-х и 1930-х гг.
Гораздо меньше писалось о том, какое влияние коллективизация оказала на город. А оно, на мой взгляд, сопоставимо с ее влиянием на деревню. Прежде всего надо отметить, что сам город был к 1930-м гг. существенно ослаблен. Несмотря на большой масштаб (по обычным общемировым меркам того времени), быстрая дореволюционная урбанизация (с 1869 по 1914 г. численность городского населения увеличилась втрое, а его доля в населении страны - почти вдвое [Миронов, 2002, стр. 315]) была, по-видимому, наименьшим из зол. Гораздо более значимое влияние оказали последующие события: массовая эмиграция, в наибольшей мере затронувшая самый богатый и образованный слой, высокая смертность (прежде всего от голода, тифа и цинги) городского населения во время Гражданской войны, продолжающиеся и нарастающие репрессии опять-таки, в основном, среди наиболее образованной части населения. К этому стоит добавить практику уплотнения при заселении квартир в центре города и советский коммунальный быт, отнявший у горожан существенную часть свойственного городу privacy. Приведенный список болезней советского города далеко не полон, но и так ясно, что город 30-х гг. XX в. встретил голодных и озлобленных бывших "кулаков" далеко не в лучшей форме.
У бывших "кулаков" и их детей была главная задача - выжить, несмотря на пятно в биографии, плохое образование, отсутствие городской профессии, стартового капитала, в том числе какого-либо жилья. Выжить, не имея ничего, даже элементарных навыков городской жизни, среди равнодушного или недружелюбного окружения. И несмотря на тяжелейшие обстоятельства, они эту задачу решали, причем в большей части случаев весьма успешно. Главными их опорами стали, во-пер
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.