ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2004 • < 1
ОСМЫСЛЯЯ ТЕРРОРИЗМ
A.C. БАРАНОВ
Терроризм и гражданское мученичество в европейской политической культуре Нового и Новейшего времени
Террористическая кампания
Каждое общество, которое становится объектом массированного террористического воздействия, тем или иным способом отвечает источнику устрашения. Характер этого ответа - осознанный или бессознательный, консолидированный или разобщенный, активный или пассивный - не просто иллюстрация отношения общества к чему-то внешнему, но неотъемлемая составная часть происходящих событий. Общество способно гасить активность источника устрашения, стимулировать, способствовать ее преобразованию в иное качество. Совокупность "посланий", адресуемых обществу источником устрашения, и тех "ответов", которые оно ему возвращает, есть террористическая кампания - интенсивное взаимодействие общества и террористов, диалог, обмен актами насилия, политическими действиями, идеологическими и эмоционально-образными аргументами.
Каждая террористическая кампания имеет свою тему - острую общественную проблему, которую источник устрашения пытается решить при помощи террора. При восходящем развитии террористической кампании (благоприятная для террористов общественная реакция на их действия, способствующая интенсификации террористических проявлений), как правило, происходит и качественное развитие темы кампании. Так, революционно-террористическая кампания 70-80-х гг. XIX в. в России начиналась под знаком борьбы за права политических заключенных (18781879), а в период ее кульминации (1880-1881) речь шла уже о стремлении источника устрашения ("Народной воли") к полномасштабному перевороту в политической и социально-экономической сферах жизни страны. Аналогичную картину развития темы кампании одновременно с интенсификацией террористических проявлений и расширением их аудитории мы видим в России и в начале XX в. Вторая революционно-террористическая кампания развивалась по восходящей: начальная фаза (19011903) - борьба студентов за либерализацию системы образования, кульминация (1904-1906) - стремление к радикальной политической реформе, фактически выражавшейся в изменении формы правления, и, наконец, продолжительная завершающая фаза (1907-1911) - спад террористической активности, падение общественной поддержки действий радикалов, в том числе и в связи с реализацией ряда требований, лежавших в основе темы кампании.
Баранов Александр Сергеевич — кандидат культурологии, доцент кафедры социальной антропологии Московского государственного социального университета.
Террористическая кампания не только имеет свою тему, но и являет обществу образ террориста, формируемый источником устрашения с таким расчетом, чтобы его основные черты были адекватны теме кампании и в максимальной степени способствовали протеканию последней по сценарию террористов. "Борец за народное счастье, защитник обездоленных", "истинный патриот, сражающийся за национальную независимость", "воин во имя Аллаха/Иисуса, повергающий в прах темные силы зла" и т.д. стремились устрашать одни социальные, этнические, конфессиональные группы и даже целые народы и государства, опираясь на поддержку других сообществ в ходе множества террористических кампаний, протекавших и протекающих по всему миру.
Характер взаимодействия источника устрашения (террористической организации) и его объекта (терроризируемого общества) в значительной степени определяется спецификой эмоционально-образного переживания обществом темы кампании, а также степенью адекватности образа террориста психическому состоянию общества и его социокультурным традициям. При этом стабильно восходящее развитие террористических кампаний возможно лишь в случае узнавания социумом образа террориста, признания его соответствующим героическому пантеону, зафиксированному в национальной культуре.
Отсюда - огромное значение в ходе большинства террористических кампаний механизмов актуализации сюжетов, тем и образов национальных культур, которые могут быть использованы источниками устрашения с целью резкого усиления влияния устрашающего образа. Так, нападение на Кизляр отряда чеченского террориста С. Радуева (февраль 1996 г.) - не только акт террора по отношению к российскому обществу в целом, но и актуализация одного из авторитетных сюжетов военно-героической традиции народов Кавказа: похода на Кизляр первого имама Чечни и Дагестана Гази-Магомеда, послужившего в 1831 г. сигналом к началу газавата - наиболее острой фазы Кавказской войны. Апеллируя к местной традиции, Радуев обращался в поисках сочувствия прежде всего к кавказской аудитории, которой он и пытался подать "героический" пример своими действиями.
Для того чтобы обратиться к советскому народу с собственной интерпретацией ленинизма, другой террорист - капитан Саблин - в ноябре 1975 г. предпринял попытку захватить военный корабль. Цель - войти в устье Невы и, направив орудия на Зимний дворец, потребовать от правительства СССР предоставления ему (Саблину) прямого телеэфира. Фанатичный замполит разработал сценарий, представляющий собой квинтэссенцию сюжетов и образов российской военно-революционной и ге-роико-террористической традиции: "Революционный Балтийский Флот", "Петроград - Колыбель Революции", "Залпы Корабельных Орудий - Начало Революции", "Зимний Дворец - Символ Тирании", "Для Народа, Но Без Народа" и т.п. В 90-е гг. XX в. новейшая актуализация сербскими националистами темы героического эпоса "о битве на поле Косове" явилась значимым фактором террористической кампании между сербами и косовскими албанцами.
В равной степени и ответы устрашаемого общества эмоционально усиливаются благодаря их оформлению в символические акты, как правило, демонстрирующие консолидацию социума перед общей угрозой. Некоторые ответы могут обретать ритуальный характер и способны на протяжении многих веков хранить память о террористическом событии отдаленного прошлого. Пример такого рода "антитеррористических ритуалов" - ежегодные сожжения в Англии чучела Г. Фокса, организовавшего в начале XVII в. знаменитый "пороховой заговор".
В тех случаях, когда смысл террористического акта непонятен обществу, а тема кампании и образ террориста не поддаются однозначному истолкованию, эмоционально-образный ответ социума может принимать неожиданную форму. Именно такого рода общественная реакция сопутствовала первому в истории России акту революционного террора - покушению Д. Каракозова на Александра II (апрель 1866 г.). Уже первый вопрос, заданный уцелевшим императором схваченному злоумышленнику, был закономерен и логичен для середины 1860-х гг.: "Ты поляк?". Более того,
как только по стране стали распространяться известия о покушении, первой реакцией на них явились патриотические манифестации, незамедлительно принимавшие антипольский характер. Демонстрации эти не были официально подготовлены -власти довольно быстро разобрались в мотивах Каракозова, не имевших прямого отношения к польскому вопросу. Но общество ожидало удара именно от поляков, и этот ответ был воплощен в соответствующих сюжетах и образах национальной культуры.
Показательные проявления патриотизма состоялись в столичных театрах, где очередные спектакли заменялись оперой М. Глинки "Жизнь за царя". Один из современников вспоминает: «После первого акта народный гимн пропет был четыре раза подряд, второй акт не состоялся совсем - публика не хотела видеть польских танцев и вместо них потребовала снова народный гимн, который был пропет раза три. В третьем акте поляки приходят к Сусанину, на их угрозы он отвечает неустрашимым и энергичным: "Лягу за царя, за Русь!". Слова эти зажигают восторг в зрителях, действие на сцене прерывается. Артист Родонежский, исполнявший роль Сусанина, три раза кряду повторяет эту фразу, сцена наполняется хористами и снова гремит на сцене народный гимн, снова непрерывные крики восторга и громкие рукоплескания в зале...» (цит. по [Толмачев, 1998, с. 203-204]). Патриотическая консолидация общества вокруг трона сопровождалась восторженным чествованием "спасителя державной жизни" - О. Комиссарова, костромского крестьянина, который, по официальной легенде, толкнул руку террориста в момент выстрела, чем и спас императора.
Даже в высших эшелонах власти империи присутствовали настроения, свидетельствовавшие о том, что общественная реакция, несмотря на свой верноподданнический характер, не вполне укладывается в желательные рамки. "Все у нас теперь как будто в чаду", - писал в дневнике министр внутренних дел В. Валуев через месяц после покушения, и далее с видимым неприятием: "Не следует слишком превозносить человека, которому монарх обязан чем бы то ни было, даже жизнью, если этот человек не отдал своей жизни за монарха" [Валуев, 1961, с. 117]. Но общество, вопреки мнению министра, видело в Комиссарове новое воплощение одного из наиболее почитаемых персонажей национальной культуры, героя, отдавшего в начале XVII в. жизнь за монарха.
Подобного рода несовпадение замысла террориста и общественной реакции на его "послание" более не повторится. В результате интенсивного развития российской революционно-террористической кампании на рубеже 70-80-х гг. XIX в. первоначальная патриотическая консолидация вокруг трона сменится растерянностью, а затем и все более возрастающим сочувствием общества "жертвенному подвигу" террористов.
Независимо от конкретных политических итогов террористической кампании, ее наиболее существенным результатом является укоренение или глубинная трансформация в общественном сознании той или иной традиции террористической рефлексии, как отрицательной, так и положительной. "Народной воле" не удалось ни на йоту приблизить Россию к свержению самодержавия и к построению крестьянского социализма, но в результате ее деятельности укоренилась положительная традиция отношения к революционно-террористическому насилию, сформировался героический пантеон, принятый значительной частью российского общества и пригодный для быстрой и эффективной актуализации.
Героико-террористический пантеон может "работать" прямолинейно, то есть использова
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.