«Тот дикий лес, дремучий и грозящий...»
К семантике мифологического образа
© Н.А. КРИНИЧНАЯ, доктор филологических наук
В статье рассматриваются архетипы, связанные с изображением леса, в фольклорно-мифологических рассказах - бывальщинах и быличках.
Ключевые слова: архетипические признаки, коллективное бессознательное, пространственные оппозиции, колористика космологических знаков-символов, семантическая формула, бывальщины, былички, народная лирика, волшебная сказка, пословица, похоронный обряд.
В народной мифологической прозе, основанной в своих естественных проявлениях на строгих законах преемственности, до наших дней сохраняется сформировавшаяся в незапамятные времена картина мира.
Она нашла свое выражение и в особенностях восприятия лесного пространства. Подобная картина, если следовать основополагающим постулатам аналитической психологии К.Г. Юнга, могла возникнуть лишь в условиях господства коллективного (сверхличного) бессознательного. Именно в нем выкристаллизовались древнейшие формы представлений, названные К.Г. Юнгом архетипами, или доминантами [1. С. 100, 140].
В фольклорно-мифологической традиции лесу присущ специфический набор архетипических признаков, в силу которых сверхличное, или коллективное бессознательное, превалирует над личным восприятием, что подчас влечет за собой «полное противоречие со здравым рассудком сознания» [1. С. 70]. «Изначальные образы - это наиболее древние и наиболее всеобщие формы представления человечества. Они в равной мере представляют собой как чувство, так и мысль; они даже имеют нечто подобное собственной, самостоятельной жизни», - утверждает К.Г. Юнг [1. С. 72].
Так каким же предстает лес в восприятии древнего человека? Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к текстологическому анализу мифологических рассказов, привлекая для полноты реконструируемой картины другие произведения фольклора, равно как и диалектные языковые материалы, где представлена интересующая нас природно-экзистенци-ональная стихия.
Противопоставленный своему, окультуренному, жилому пространству, лес имеет соответствующие «топограммы». Такой лес всегда дальний - и попадание в него обычно характеризуется посредством удвоения (иногда утроения) глаголов движения: «шла-шла», «едет-едет», - что служит средством выражения некой инобытийной дальности. Чем дальше локализуется лес, тем более различимы в нем признаки потусторонности: «Далеко здесь - это в другой системе координат, некоем "ментальном пространстве". <...> пространственный показатель, скорее, сигнализирует о "перемещении" объекта описания (его духовной ипостаси) в какую-то иную область, сопредельную видимой физической про-странственности» [2]. В поздних быличках и бывальщинах подобного рода пространственные ассоциации с некими отдаленными частями мироздания определяются уже в метрических категориях. Однако они не утрачивают признаков своей былой мифологичности.
Мало того, в быличках и бывальщинах различаются как бы две стороны леса. Одна из них - эта/ета, наша, домашняя, иногда правая - относится к освоенной части леса, прилегающей к жилому пространству: здесь находятся дороги и тропы, ведущие домой. Противоположная же сторона - другая/друга, не та/не тая, обратная, подчас левая, лесная («пошли не в тую сторону, в лесную») - представляет собой не просто неосвоенное или мало освоенное пространство, но иной, параллельный, в буквальном смысле потусторонний мир, который в дохристианском
мировосприятии, по сути, не дифференцируется. Разграничение леса на свой/чужой определяется его локализацией по эту/по ту сторону реки или дороги.
Поскольку само пространство в древности измерялось в категориях частей человеческого тела, то неудивительно, что семантика некоторых базовых терминов, обозначающих параметры ориентации в нем, также подчас обусловлена идеей антропоцентризма, присущей архаическому мировосприятию. Например, семантика терминов «правый» и «левый», изначально связанных с правой и левой рукой («в леву руку повёртка»), определяется относительно локализации человека на местности. Она во многом раскрывается при совокупном рассмотрении семиотических бинарных корреляций по ориентации в пространстве. К ним относятся такие оппозиции, как верхний - нижний, небесный - земной, передний -задний, ближний - дальний, восточный - западный, продольный - поперечный, прямой - кривой и т.д. Причем во многих языках прослеживается связь правой стороны с югом (соответственно, надо полагать, левой стороны - с севером, соотнесенным, как и запад, с нижним миром). «Знание стороны не только способствует правильной ориентации, но и открывает путь к сакральной сущности, предсказанию», - отмечает С.Г. Проскурин [3]. В конечном счете, по разысканиям акад. Н.И. Толстого, «бинарная пространственная оппозиция правый - левый связана с качественными оппозициями хороший - плохой, позитивный - негативный, живой - мертвый» [4].
Роль космологических знаков-символов в изображении данной при-родно-экзистенциальной стихии играет и колористика. Мифический лес, как правило, не только дальний либо расположенный не на этой, а на другой стороне, но и темный: «А лес-ельник дак страшной, темно»; «а такой темной-темной лес вот в этом мысу. <...> дак какой-то такой страшной, дак один ельник черный такой» [5. 73. № 209; 93. № 95]. Заметим, что темный, помимо прочего, означает «мрачный, подобный ночи, не освещаемый ни солнцем, ни огнем» [6. IV]. За темным лесом солнце заходит, закатывается, садится. Иначе говоря, он оказывается причастным «к ритуалу космического значения, благодаря которому Солнце каждое утро восходит и следует, не затмеваясь, своим нормальным путем, чтобы закатиться на Западе, а затем, пройдя через страну мертвых, вновь появляется на Востоке» [7]. По иной версии, «дом» Солнца расположен в мире мертвых, откуда оно наутро снова выходит [8]. Следовательно, темный лес, связанный с закатом солнца, символизирует царство смерти. Да и сама темнота осмысляется как признак невидимости, присущий иному миру: отсутствие света, тьма является атрибутом мира мертвых [9].
Вместе с тем темнота воспринималась как проявление определенного цвета, определенной краски, имеющей у язычников магическую
символику. Показательно, что родственные этой лексеме слова, зафиксированные в индоевропейских языках, обозначают, в частности, «(сверхъестественная) сила», «пустыня», «бездна» [10. С. 330], что связано с представлениями о потусторонности, смерти, но вместе с тем и о пред-бытии, предваряющем творение. Под воздействием «самого поразительного из всех психологических законов, а именно - регулирующей функции противоположностей», открытых уже Гераклитом, все, как утверждает К.Г. Юнг, переходит в свою противоположность, а «процесс [их] выравнивания и представляет собой энергия» [1. С. 78, 82]. В силу этого закона и тьма/холод/смерть сменяется светом/теплом/жизнью, о чем красноречиво свидетельствует ведийская поэзия:
Тьма сокрыта тьмою была вначале, неразличимая была пучина. Нечто в ничто сокровенное было это единое теплом зачато.
(Ригведа. Х. 129. Перевод В. Тихомирова).
Темный лес в мифологических рассказах может определяться эпитетом черный. Особенно это относится к ельнику, наиболее тесно связанному, согласно народным верованиям, с миром мертвых [11]. Тем не менее и ельник, и сосняк в древнерусском языке устойчиво именуются красным лесом, который противопоставляется черному: «Лиственный лес, значит, он считается как чернолесье, да. А вот сосняк, ель - он краснолесье, он круглый год в своем одеваньи... Вот таких два разных леса» [5. 128. № 8]. Определение красный, относящееся к лесу, обозначает нечто «хорошее, яркое, светлое». С этой лексемой связаны кресати, кре-сити, т.е. «высекать искру или огонь, загораться, возжигать, оживлять, воскресать». Причем первоначально крес обозначало «летний солнцеворот, возрождение, купальский огонь» [12]. Тем самым красный лес связан с понятиями «огонь и жизнь», «возрождение и воскресение». Черный же лес, сбрасывающий листву, осмысляется, соответственно, как утративший жизненную силу. Не случайно в севернорусских говорах он называется голодным.
В «хозяевах» красного (его эквивалент белый цвет) и черного лесов можно усмотреть трансформацию образов Белобога и Чернобога, периодически сменяющих друг друга в своем господстве над мирозданием. Согласно обытовленной мотивировке, в данном случае властвует тот, кто победит соперника в игре в карты. В зависимости от владычества того либо другого «хозяина» в состоянии бытия происходит перевес в ту или иную сторону. Впрочем, вполне вероятно, что «здесь мы находим одно из проявлений глубинного символизма, который ведет свое происхождение из древних классификаций, известных во многих космологи-ях: в них определенная жизненно важная деятельность ассоциируется
с тем или иным цветом, который в свою очередь связывается с той или иной стороной света» [13].
Мифический лес отличается от обычного своей высотой: «А ельник эдакой большущий» [14. С. 443]; «Березы белые, большие показались, под небо» [5. 165. № 302]. Иначе говоря, они соотнесены с высшей сферой мироздания, что нашло выражение и во фразеологизме: «Выше небу, выше лесу». Чем дальше человек углубляется в некий запредельный лес, тем ближе он оказывается к маркированному высокими деревьями верхнему миру: «Старуха и пошла. Шла-шла: "Што этта лес-от больше стал? Ты не дальше ле меня ведешь?"» [14. С. 505]. Или: «"Вот едет девочка по дороге, лес становится все выше и выше"» [5. 121. № 94]. Из сказанного следует, что «этот мир во всей его полноте сообщается своей верхней частью с иным, возвышающимся над ним уровнем», «и то, что "вверху", "верхнее", продолжает обнаруживать признаки трансцендентности» [15. С. 313, 337], поскольку на небе, по одной из версий, находится страна мертвых.
Деревья в мифическом лесу необычной толщины («дак этаки березья толстые»). В некотором роде это первонасажденные деревья. В крестьянском мировосприятии такой лес имеет черты первозданности, перво-родности, девственности, соотносимой с «началом времен»: это густой, дикий, старый, непроходимый, д
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.