Виссе^&.ацибн.нме исследование
Эксщ^с в ис^о^ию п^ава
УСТАВ О ДУХОВНОЙ ЦЕНЗУРЕ 1828 г.
Разработка, принятие и основные положения
Первая четверть XIX в. в России — время кодификации цензурного законодательства. В 1804 г. был принят Устав о цензуре1 — первый нормативный документ, в котором были сведены воедино нормы, регулировавшие отношения в сфере книгоиздательства. Однако, разрабатывая детали цензурного надзора, его авторы совершенно не коснулись вопроса о положении духовной цензуры, которая существовала как отдельный институт и имела не меньшую значимость. Достаточно сказать, что до начала XVIII в. печатное издание в России было (за редчайшими исключениями) церковно-религиозным2. Потому церковный контроль сопровождал печать с первых шагов.
В дальнейшем, с появлением светской литературы и светских типографий, цензуру все чаще стало осуществлять государство. Однако и в XIX в. духовно-цензурный надзор проводился достаточно тщательно. Исторически сложилось так, что Устав о духовной цензуре был принят впервые в 1828 г., одновременно с Уставом о цензуре гражданской, уже третьим по счету3.
Разработка Устава началась в 1819 г., когда министр духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицын обратился в Синод с предложением внести «точнейшие определения», которыми должны руководствоваться цензурные комитеты духовных академий при рассмотрении книг; иными словами, разработать Устав духовной цензуры. Детальная разработка положений Устава была возложена на Конференцию петербургской академии, которая в работе должна была руководствоваться Уставом о цензуре 1804 г., «начертаниями правил об образовании духовных училищ» 1808 г., предписаниями Синода московской цензуре и «проектами устава духовных академий» 1814 г.4.
Поскольку за основу был взят Устав 1804 г., многие положение его были восприняты проектом Устава о духовной цензуре. Например, для светских цензурных комитетов первую инстанцию представлял Университетский совет, а в сфере осуществления духовной цензуры его роль играла Академическая конференция, основной обязанностью которой был контроль над деятельностью духовно-цензурного комитета, ежемесячно представлявшего ей свой отчет.
Компетенция Комиссии духовных училищ была аналогична правомочиям Главного правления училищ.
Территориальными границами ведения духовно-цензурных комитетов были границы академических
округов; их планировалось создать четыре: санкт-петербургский, московский, в которых уже имелись духовные академии, а также киевский и казанский.
Цензуре столичных академических комитетов, по проекту Устава, подлежали все духовные сочинения и переводы, а именно: «относящиеся к церковному служению и жизнеописанию святых; содержащие изъяснения целых книг или частей Священного писания: изложение истин, касающихся оснований христианской веры или религии вообще; изложение или защиту христианской веры вообще, особенно же догматов православной церкви, а также правил и оснований христианского нравоучения; изложение церковной истории, трактаты о предметах церковного управления; вообще все поучительные слова, духовные рассуждения, назидательные листки и прочие мелкие сочинения и переводы». Кроме того, «сочинения и переводы, назначаемые к классическому употреблению в духовных училищах, по каким бы то ни было предметам»5.
Давая поручение Конференции заняться разработкой проекта Устава, Синод предписал ей подробно и ясно определить собственно его компетенцию в деле осуществления цензуры. Напомним, что в упомянутых выше документах 1814 г. содержалась следующая формулировка: «рассмотрению академических цензурных комитетов не подлежит только то, что издается с дозволения Синода и Комиссии духовных училищ», т.е. никаких критериев, указывающих на необходимость участия в осуществлении цензуры высшей духовной инстанции, предусмотрено не было6.
Однако в проекте 1819—1820 гг. предусматривалось, что в некоторых случаях комитеты для получения одобрения должны были в обязательном порядке представлять Синоду свои определения и мнения о сочинениях, предназначенных для «общественного употребления». Это касалось вновь назначаемых к печатанию сочинений, относящихся к церковному служению и управлению; жизнеописания святых, издаваемых в первый раз; сочинений и переводов, содержащих: изъяснения целых книг Священного писания, изложения догматов православной веры и правил христианской деятельности. Без одобрения Синода такие произведения не могли быть напечатаны и выпущены в свет. Обязательно должны были проходить высшую цензурную инстанцию и книги религиозного толка, предназначенные для светских училищ.
Виссе^&.ацибн.нме исследование
Академические комитеты имели право выносить свои решения самостоятельно (без чьего-либо одобрения) при рассмотрении сочинений, предусмотренных § 77 и 78 проекта Устава. К ним относились «изъяснения» некоторых частей в книгах Священного писания; рассуждения о частных предметах, относящихся к основаниям христианской религии; рассуждения, заключающие в себе изложение или защиту каких-либо не основных догматов веры и христианской деятельности; изложение церковной истории — целое и по частям; исследование филологических, исторических, хронологических вопросов, относящихся к изъяснению Священного писания, истин, веры, священной истории и христианских древностей; различные поучения, мелкие сочинения и переводы.
Ежегодно академические комитеты должны были представлять Синоду подробные отчеты, в которых отражалось, какие именно книги и когда поступили в комитет, какие рассматривались единолично или всеми членами комитета, какие пропущены либо не пропущены с указанием оснований.
Требования оценки «классических» книг не претерпели изменений и были оставлены в прежнем виде. Что касается книг «для общественного употребления», была произведена попытка дать руководству комитетов определенные критерии, установить для оценки каждой группы сочинений общие принципы. Однако эту попытку в полной мере нельзя назвать удачной7.
Приняв за основу рассуждений ст. 360 Устава духовных академий, авторы проекта декларировали, что достоинство сочинений, предназначенных для общественного употребления, имея в виду их содержание, состоит в «важности и истине мыслей, в чистоте и изящности слога, ясности и правильности изложения». Далее же речь шла о применении этой не конкретной с юридической точки зрения формулы к жизнеописаниям, изложениям веры, исследованиям христианских истин, поучениям и проч.
В итоге вместо разносторонних указаний статьи проекта содержали лишь общие, трудноприменимые на практике обороты, такие, как: «чистые и назидательные мысли... чистые назидательные, благочестивые чувствования... благонамеренное, основательное, ясное, назидательное и доброе по языку исследование предметов, относящихся к христианской вере» и т.д. Такого рода сочинения, заключается в Уставе, достойны «всякого одобрения» (§ 45—53).
Нетрудно сделать вывод, что существенных изменений такие размытые формулировки в дело цензуры внести не смогли. Как и раньше, многое зависело от личности цензора, от того, будет ли он руководствоваться позитивными положениями, или, напротив, нормами ограничительного характера.
Например, сочинения, в которых обнаруживались существенные недостатки «в основательности мыслей, чистоте христианских чувствий, доброте слога, ясности и правильности изложения», признавались «противны образованным, бесполезны необразованным и вредны образующимся» и не подлежали одобрению.
Полному запрету подлежали «неблагонамеренные» сочинения, в которых подвергались сомнению важные истины веры, а также содержащие мысли, «противные христианской нравственности, правительству и религии».
В отношении рукописей, содержащих выражения, «явно противные духу христианства, разрушающие начала нравственного учения, устройство и тишину церкви и государства», комитет немедленно ставил в известность Синод с целью принятия дальнейших мер по его усмотрению.
Несколько пунктов проекта Устава посвящались особенностям цензуры переводов с иностранных языков. Суть их сводилась к тому, что переводы сочинений духовных лиц, «особенно славных своим просвещением и христианской жизнью», были одобряемы без опущений и перемены текста. Однако ввиду возможности наличия в переводимых сочинениях «частных мнений», комитету предоставлялось право исключать их, если их было не много и они не имели существенного значения.
После рассмотрения проекта Устава духовной цензуры в Синоде в него были внесены поправки, которые можно разделить на три группы. Первая группа касалась взаимоотношений органов духовной и светской цензуры, вторая — внутренней организации академических комитетов, третья — критериев цензурной оценки.
Что касается взаимоотношений органов духовной и светской цензуры, было предложено ввести в состав светских цензурных комитетов по одному духовному члену, который бы не зависел от комитета духовной цензуры, однако в своей деятельности руководствовался Уставом духовной цензуры. Необходимость нововведения авторы проекта обосновывали тем, что произведения, в целом подлежащие рассмотрению органами светской цензуры, могли содержать места, «до религии относящиеся».
Синод в лице архиепископа тверского Филарета идею создания смешанных цензурных комитетов отверг, руководствуясь доводами, что члены светских цензурных комитетов должны быть просвещенными христианами: «А если не будут они просвещенными христианами, то и сидящая рядом с ними духовная особа не охранит религии в их комитете»8.
Целью второй группы поправок было более четкое распределение правомочий в цензурном комитете, создание твердой основы, а также ужесточение надзора над его деятельностью. Первая поправка, отчасти отрицая периодическое избрание членов комитета, предлагала одного из членов сделать бессменным, освободив от выполнения других обязанностей, с увеличением ему жалования.
Следующая поправка касалась усиления влияния в делах комитета ректора академии. Даже не будучи членом комитета, он получал право присутствовать на его заседаниях, наблюдать за порядком работ и ведением дел канцелярией. Кроме того,
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.