КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
В.В. ВАСИЛЬЕВ. Сознание и вещи. Очерк феноменалистической онтологии.
М.: Либроком, 2014, 233 с.
Вадим Валерьевич Васильев - один из лучших российских историков философии, известный исследованиями по философии Нового времени, в частности, по философии Канта и вообще немецкому Просвещению, и аналитическими теориям сознания. В новой книге он представил собственный подход к решению классических философских проблем: сознания и вещей внешнего мира.
С учетом разнообразия историко-философских интересов В.В. Васильева и его особого сегодняшнего внимания к аналитической философии, книга в немалой степени интриговала вопросом: какому философскому подходу отдал предпочтение автор: классической континентальной или же англо-американской традиции? Ответ для меня оказался весьма неожиданным. Первая же глава книги не оставила поводов для сомнения: исследование можно смело отнести к феноменологической традиции, феноменологической в духе Гуссерля, хотя и понятой не в "школьном" смысле. Это сомнение было обусловлено следующим. В.В. Васильев, кажется, никогда специально не занимался феноменологией, более того, в книге "Сознание и вещи" он подверг феноменологию Гуссерля критике и всячески открестился от нее. Однако по мере чтения и размышления над прочитанным, картина стала выглядеть несколько иначе. Вторая и особенно третья часть книги посвящены решению проблемы сознания в русле англоамериканской аналитической философии. Но при этом феноменологический момент не исчезает полностью, что позволяет охарактеризовать исследование как своеобразный синтез аналитической и трансцендентальной философских традиций, последняя из которых наиболее ярко представлена Кантом, а в XX в. - феноменологией Гуссерля.
Поскольку мой собственный интерес лежит в сфере гуссерлевской феноменологии, и проблема ее взаимоотношения с аналитической философией представляется сегодня весьма актуальной, то одной из задач данной рецензии является попытка ответить на вопрос, в каком смысле
позицию Васильева можно отнести к феноменологической традиции и какое понимание феноменологии при этом следует подразумевать.
Решению этой задачи помогает методологическая заостренность книги. Автор рефлектирует над своим подходом и методами. Уже эта рефлексия позволяет отнести данную работу к феноменологическому подходу.
Характеризуя свои изначальные установки, В.В. Васильев подчеркивает: "Все наши онтологические конструкции... не имеют статуса знаний, не являются несомненными истинами и не могут быть истолкованы как описание сущего как такового" (с. 65). Автор подчеркивает, что он исследует не вещи и реальность, как они есть сами по себе, а то, какие представления у нас возникают о них, согласно нашим убеждениям или, что для Васильева одно и то же, "сообразно устройству наших когнитивных способностей". Таким образом, основной задачей является исследование наших убеждений и установок, исходя из которых мы говорим что-то о сознании, вещах и их взаимоотношениях. Васильев считает, что феноменология Гуссерля имеет те же исходные позиции, то есть она занимается исследованием наших представлений, а не самой реальностью.
Попытаемся рассмотреть исходную философскую установку Васильева с точки зрения его приверженности трансцендентализму или аналитической философии. Прежде всего бросается в глаза, что исходный тезис автора о том, что мы не можем ничего достоверно сказать о действительности, явно не вписывается в мейн-стрим аналитической традиции. В этом вопросе автор выступает скорее сторонником кантовско-го трансцендентализма, который утверждает, что мы ничего не можем знать о вещах-самих-по-себе и можем претендовать лишь на знание о предметах нашего опыта.
Однако особенностью васильевского понимания Канта является убежденность в том, что, оперирование кантовскими категориями рассудка не выводит нас из области представлений о вещах нашего опыта к самим этим вещам. Что-
бы прояснить такое понимание Канта, нужно прежде всего обратить внимание на то, что у Канта существует несколько, как минимум два, пониманий опыта и, соответственно, возможны как минимум два понимания "предметов нашего опыта". Согласно одному из них, "опыт, без сомнения, есть первый продукт, который производит наш рассудок, когда он обрабатывает сырой материал чувственных ощущений" (Кант И. Критика чистого разума. Собр. соч. в восьми томах. Т. 3. М., 1994. С. 691). Исходя из этого определения, окружающие нас предметы, которые мы воспринимаем, можно считать предметами нашего опыта. Вероятно, именно на это понимание опыта и предметов опыта опирается В.В. Васильев. Он вводит предпосылку, как кажется, не противоречащую Канту, но, тем не менее, специально им не фиксируемую, о том, что у вещей нашего опыта есть собственные сущностные свойства. И если эти свойства совпадают с категориями нашего рассудка (что и пытается показать, по мнению Васильева, Кант), то мы можем говорить о категориях как о формах существования вещей как предметов опыта. Но, поскольку Канту не удалось корректно провести это доказательство, то есть дедукцию категорий (здесь автор примыкает к тем кантоведам, которые считают кантовскую дедукцию категорий неудачной), то с помощью категорий мы можем характеризовать не вещи нашего опыта, а лишь представления о них. То есть тогда нам нужно либо искать другие категории, сущностно характеризующие предметы опыта, либо смириться с тем, что объективное и всеобщее знание есть лишь знание о представлениях. Именно последний вариант выбирает В.В. Васильев. Утверждать же что-либо о вещах, которые нас окружают, мы ничего не можем.
Однако даже оставаясь при таком понимании, толкование Канта вполне возможно и без предпосылки о наличии у вещей нашего опыта собственных сущностных свойств. В этом случае мы изначально полагаем, что окружающие нас вещи сформированы с помощью кантовских категорий. Дедукция категорий должна показать, как это могло бы произойти, то есть как это возможно: "Объяснение того, каким образом понятия могут a priori относиться к предметам, я называю трансцендентальной дедукцией понятий и отличаю ее от эмпирической дедукции, указывающей, каким образом понятие приобретается благодаря опыту и размышлению о нем", - пишет Кант (Кант И. Указ соч. С. 117). А то, что дедукция проведена недостаточно корректно, демонстрирует сложность самой дедукции (можно попытаться сделать это лучше), но не является поводом отбросить сам тезис о
формировании с помощью категорий предметов нашего опыта. Мне представляется, что этот вариант интерпретации Канта более предпочтителен, так как он позволяет избежать разговора о каких-то неведомых "объективных" сущностных свойствах предметов нашего опыта. Кроме того, с феноменологической точки зрения кантовские категории являются, скорее, формальными условиями, предпосылками, исходя из которых мы исследуем вещи нашего опыта.
У Канта есть также и другое понимание опыта, которому соответствует и иное понимание вещей нашего опыта. В § 22 "Пролегоменов ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки" Кант пишет: "Опыт состоит в синтетическом соединении явлений (восприятий), насколько это соединение имеет характер необходимости. Поэтому чистые рассудочные понятия суть те, под которые должны быть подведены все восприятия, прежде чем им сделаться опытными суждениями, представляющими синтетическое единство восприятий как необходимое и всеобщее" (Кант И. Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей возникнуть в смысле науки. М., Академический проект, 2008. С. 63). Как видим, в этом случае опыт состоит из созерцаний, принадлежащих чувственности, и из всеобщих и необходимых суждений, которые представляют собой дело рассудка. Тогда тот факт, что мы высказываем о вещах суждение с использованием категорий рассудка, уже автоматически относит эти предметы к предметам нашего опыта, так как придает нашим суждениям характер всеобщности и необходимости. Поскольку такие суждения существуют в современной науке, то удача или неудача дедукции категорий не может их опровергнуть. И подобно первому пониманию предметов опыта, дедукция категорий и аналогии опыта могут нам лишь помочь прояснить, как возможно существование таких суждений. Вещи же, которые мы воспринимаем и о которых не высказываем всеобщие и необходимые суждения, Канта вообще не интересуют, так как в этом случае наши утверждения о них относятся лишь к области чувств и являются субъективными.
Выбор В.В. Васильевым первого понимания опыта и предметов опыта обусловливает и его толкование гуссерлевской феноменологии. Гуссерль, считает автор книги, более осторожен и последователен, чем Кант, так как не выдвигает никаких претензий на познание внешних предметов нашего опыта и исследует исключительно наши представления. Несмотря на то, что такое понимание феноменологии Гуссерля довольно распространено в аналитической философии, оно чаще всего является неприемлемым для не-
мецкой феноменологии, поскольку в этом случае Гуссерль рассматривается очень узко, исключительно лишь как философ сознания (причем и сознание тогда берется лишь как совокупность его актов, без учета предметов этих актов).
С точки зрения ряда представителей немецкой традиции (см., напр.: Adorno Th. Negative Dialektik. Frankfurt a. M., 1994. S. 91, 169; TegelyiL. Husserls methodologischer Transzendentalismus II Philosophy, Phenomenology, Sciences. Essays in Commemoration of Edmund Husserl. Dordrecht, 2010. P. 151; Rang B. Husserls Phänomenologie der materiellen Natur. Frankfurt a. Main, 1990. S. 138, и др.), мнение которых я разделяю, феноменология Гуссерля не отрицает существования независимой от сознания реальности. Но феноменология и не утверждает, что у этой реальности есть свои объективные законы, в наличии которых убежден В.В. Васильев, правда, оговариваясь, что с достоверностью мы познать их не может и поэтому он ими не занимается. Феноменология признает наличие сущностных, или априорных, закономерностей. Речь о закономерностях, свойствах, особенностях и вообще о любых качественных характеристиках можно вести только с определенной то
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.