Аннотация:
Статья посвящена анализу связи регионального исторического сознания и этнического самосознания, вызванного современной модернизацией российского общества.
Петр Павлович Осюшкин
аспирант кафедры дореволюционной отечественной истории факультета истории, социологии и международных отношений Кубанского государственного университета, лауреат
стипендии академика Раушенбаха 2003-2004 гг. Влияние модернизации на состояние исторического и этнического самосознания в современном российском регионе
Проблема модернизации, тем более на уровне регионов, довольно нова для отечественной исторической литературы. Куда традиционнее споры о деятельности преобразователей и о цене преобразований, периодически проводимых по инициативе государства и под воздействием либо российского законодательства, либо административных структур.
В российской исторической науке и обществе до сих пор полемику вызывают помыслы и деяния крупнейших модернизаторов от власти: Петра Великого, Александра Освободителя, П.А. Столыпина, В.И. Ленина, И.В. Сталина, М.С. Горбачева, постперестроечных преобразователей, масштаб которых современники пока затрудняются определить. Эта полемика связана прежде всего с неоднозначными результатами самих преобразований, а также с коренной сменой массового исторического сознания. В последнее десятилетие ХХ в. модернизационнные процессы в России осложняются еще и ростом этнического самосознания, накладывающимся на вовлечение кризисной экономики нашей страны в глобализационные процессы.
Перемены сознания и самосознания в России всегда были связаны с резким революционным характером модернизационных мероприятий. Анализу связи регионального исторического сознания и этнического самосознания, вызванного современной модернизацией российского общества, посвящена эта статья. Объектом рассмотрения будут процессы становления идентичности кубанских казаков, проходящие в условиях авральной модернизации российской экономики и политического строя.
Толчком к осмыслению этой темы стало повышенное внимание национально ориентированных исследователей к традиционной культуре, проявившееся во второй половине 1980-х гг. и уже в начале 1990-х гг. обернувшееся резкой политизацией историко-культурных исследований. О связи современного изучения провинциальной культуры с развитием политической мысли и психологией региональных политиков уже шла речь в серии работ С. С. Минц, начатой статьей «Об изучении истории дореволюционной Адыгеи и Кубани»1 и получившей дальнейшее развитие в ее статьях, посвященных «борьбе» кубанских политиков второй половины 1990-х гг. якобы с «мировым сионизмом»2. В них речь шла о феномене современного российского варианта «борьбы с мировым сионизмом», в котором «сионоборцев» меньше всего интересовали проблемы сионизма как такового. В статьях характеризовались особенности русского сословного, крестьянского и регионального менталитетов, выделялись структуры современного провинциального сознания, разные по степени архаичности и их зависимости от изменений кубанской политической ситуации. В статьях С. С. Минц, связанных с особенностями политического менталитета российской провинции, рассматривается отношение кубанских политиков к сионизму как один из социально-этнических маркеров современной кубанской действительности. В них показывается, что борьба с «сионизмом» и оппозиция Москве, объявленной региональными политиками центром этого явления, отражают амбиции местной политической элиты, ее притязания на известную экономическую и политическую самостоятельность.
Данный материал развивает обозначенную тему, акцентируя проблему формирования национальной интеллигенции в российской провинции.
Путаница в этнических и политических маркерах новейшей российской идентич-
ности усугубляется тем, что в современной России отсутствует вменяемая национальная политика, а объектом приложения того, что проводится как национальная политика, власти, политики и ученые продолжают считать национальные меньшинства. Тем не менее в обновлении социокультурной идентичности нуждается русское большинство населения России. Именно русское население, утратив при современной модернизации общества советскую идентичность, путается в структурах догосударственного этнического самосознания. Амбиции краевого руководства и его попытка найти социальную опору своим притязаниям на самостоятельность во власти ведут к образованию обособленного маленького казачьего этноса с большими претензиями на собственную государственность3.
В этнизации сознания русского населения, как до этого в этнизации самосознания наших соседей по Северо-Кавказскому региону, широко используются представления об истории. Схема использования исторического сознания в формировании новых форм этнического самосознания в общих чертах выглядит следующим образом.
Модернизирующееся общество, перестраиваясь «сегодня», начинает критически подходить к своему «вчера» и более пристально всматривается в «позавчера» в поисках якобы утраченных идеалов. Общество обращается к изучению «позавчера» из-за того, что негативно воспринимаемое «вчера» тоже относилось к «позавчера» критически. Память же старшего поколения подсказывает, что «тогда было лучше». При этом, рассматривая «позавчера», интеллектуальная элита и общественное мнение мыслят категориями своего исторического «вчера», они переносят на восприятие прошлого свое обновленное представление о потребностях будущего.
Еще эпоха Возрождения решила отбросить свое средневековое «вчера», по представлениям первых «возрожденцев», глухое и мрачное, и обратиться к более светлой, как им казалось, античности. Античность стала для гуманистов объектом поклонения и предметом изучения. Однако они пережили и переосмыслили ее, отталкиваясь от категорий средневекового сознания. Мыслить по-другому они просто не умели. Ренессансное мышление структурно принадлежит средневековой культуре4. Но оно существенно другое по содержанию. В особый тип мышления его превратило новое представление гуманистов о личности и культуре. В результате их усилий родилось барокко - совершенно новое видение мира, содержащее в себе средневековые категории сознания, помноженные на некоторые античные символы и приспособленные к потребностям общества, предчувствующего приближение промышленной революции. Переосмысленные в свете потребностей грядущих социальных потрясений, они тоже сыграли роль нового понимания роли личности и творчества.
Носители культур Ренессанса и барокко мечтали о восстановлении ушедших культур, казавшихся им идеальными, однако вместо возрождения культуры античного мира или библейского «золотого века» они сумели лишь переосмыслить место интеллектуалов в культуре своего времени, и именно это оказалось их величайшим достижением. При таком переосмыслении исторического «позавчера» образ «вчера» утрачивается или видоизменяется, а «позавчера» не восстанавливается. На основе исторической памяти формируется качественно новое понимание собственной современности как особой исторической эпохи. Оно складывается нередко вопреки частным целям, которые ставят перед собой мыслители, уверенные, что они ратуют за воссоздание разрушенных идеалов.
Таким же образом русское славянофильство всматривалось в допетровскую Русь из своего XIX в. Славянофилы критически подошли к Петровской эпохе - своему историческому «вчера» - и обратили свой взор на допетровское «позавчера». При этом их не смущало, что делали они это с позиций Шеллинга и Гегеля, никакого отношения к допетровской Руси не имевших. Идея восстановления допетровской старины казалась им более значимой. А их оппоненты видели в концепции славянофилов результат неправомерного употребления положений философских учений, которые казались им вышедшими из моды.
С началом современной российской модернизации процесс обращения к историче-
скому «позавчера» получил свое дальнейшее развитие, но механизм переосмысления исторической самостоятельности собственной эпохи сохранился.
Перестройка заставила советское историческое научное сообщество признать наличие «белых пятен» в советской истории и пересмотреть свое отношение ко многим сторонам жизни Российской империи. Методология изучения прошлого в провинции оставалась при этом строго марксистской. Наличие устойчивых понятий классовой борьбы при взгляде в «позавчера» привело к сильной политизации образа дореволюционной отечественной кубанской культуры, а затем и всей кубанской истории.
В советское время на изучение истории дореволюционной Кубани были наложены строгие ограничения. Советская историческая наука воспринимала кубанское казачество как феодальный пережиток, враждебный советской власти. Поскольку на кубанском казачестве и его истории лежало табу, то даже вполне ортодоксально марксистская концепция казачества смогла получить наиболее полное освещение уже в постперестроечное время. Обобщающий труд И.Я. Куценко «Кубанское казачество», начатый им еще в середине 1970-х гг., был опубликован только в 1992 г., да и то не в Краснодаре, а в Майкопе, столице уже провозгласившей свою независимость Адыгеи5. И.Я. Куценко считает, что казачество изначально было крестьянством, избавившимся от крепостной зависимости, а со временем стало социальным слоем буржуазно-помещичьего общества, наделенным особыми привилегиями6. Автор стремился показать, что казачество, оболваненное самодержавной идеологией и сословными привилегиями, было изначально враждебно рождавшейся Советской республике. Советская власть все же путем убеждения и силы смогла доказать ему необходимость революции, а также союза трудового «казачества-крестьянства» с рабочим классом. Казачество, по мнению И.Я. Куценко, - это, несомненно, сословие, но сословие, так же угнетаемое самодержавием, как и все трудовое население Российской империи, сословие, добывающее свой нелегкий хлеб путем предательства народных интересов, прислуживая эксплуататорам и феодальным угнетателям7.
Само появление книги И. Я. Куценко о казачестве стало знаком существенных перемен в отношении к дореволюционной региональной истории. Не случайно уже в 1993 г., когда сама советская и
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.