ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2011 ■ № 2
МОДЕРНИЗАЦИЯ И КУЛЬТУРА
Э.А. ПАИН
Волновая природа подъема традиционализма на рубеже XX-XXI веков
В статье рассматривается волновой характер модернизационных трансформаций. Опираясь на данные кросскультурных исследований, автор показывает, что возвратные процессы - возрастание спроса на антидемократические формы политической организации общества и откат к соответствующим социальным практикам - проходящая закономерность.
Ключевые слова: модернизация, кросскультурные исследования, традиционализм, возвратные процессы.
The article considers wavelike substance of modernization transformations. Having analyzed intranational crosscultural investigation data the author comes to a cionclusion: so called "reverse wave" - growth demand for antidemocratic political entity forms and adequate social practices - is a regular, but passing social pattern.
Keywords: modernization, cross-cultural investigation, traditionalism, reverse wave.
Приливы и отливы модернизации: сопротивление традиций или податливость инноваций?
Возвратные процессы получили серьезное теоретическое обоснование в мировой социологии и в политической науке сравнительно недавно, и возможно, поэтому всякий откат в политической сфере, например от демократии, у одних вызывает почти мистический ужас, а у других - мысль о якобы предопределенной невосприимчивости к демократии тех или иных народов. Между тем подобный откат - закономерный процесс. Одним из первых это обосновал С. Хантингтон, предложив модель, использующую образ морских приливов и отливов. Он ввел в научный оборот понятие "обратной волны" демократизации, обосновав почти неизбежные, но временные отступления ранней демократии под напором более укорененных в жизни общества недемократических порядков [Хантингтон, 2003]. Эта концепция хорошо объясняет и более широкий круг явлений, объединяемых термином "модернизация", в частности изменения в пропорциях традиционного мифологического и рационального сознания эпохи модерна.
Паин Эмиль Абрамович - доктор политических наук, генеральный директор Центра этнополитических исследований, профессор Государственного университета - Высшей школы экономики.
Теория "обратной волны" позволяет лучше понять природу одного из парадоксов глобализации - одновременного проявления с конца XX в. двух, казалось бы, взаимоисключающих тенденций: а) интенсификацией взаимосвязей стран и народов мира, определенной стандартизации их культур; б) нарастания культурной дифференциации и дезинтеграции. Вторая тенденция связана с феноменом этнического/религиозного возрождения - усиления интереса к групповым, аскриптивным формам идентичности (этнической, религиозной, расовой) и соответствующим социальным практикам (см. [Комарофф, 1994; Тишков, 1997]). Рост таких форм идентичности, проявившись в конце 1960-х гг., резко усилился в 1980-1990-х гг. Этот процесс сопровождался нарастанием межгрупповых конфликтов, охвативших в начале XXI в. не только бывшие колониальные страны и общества с незавершенными процессами национальной консолидации, но и государства Европы и США.
Чаще всего отмеченный парадокс глобализации объясняют естественным сопротивлением незападных культурных традиций процессам стандартизации и унификации человеческой деятельности. Этот тезис стал почти догмой: он тиражируется в документах ООН и ЮНЕСКО, в высказываниях известных ученых, в СМИ, хотя не дает ответ на целый ряд вопросов. Так ли естествен этот процесс? Вытекает ли он из внутренних закономерностей традиционной культуры или вызван некими внешними импульсами? Почему взрыв традиционализма достиг пика к концу 1990-х гг. - в период наибольшего благоприятствования развитию традиционных культур?
Не отрицая полностью роль сопротивления традиционной культуры модерниза-ционным переменам, я полагаю, что основным фактором, подтолкнувшим волну традиционализма, стали внешние по отношению к культуре импульсы: совокупность радикальных перемен в экономической, интеллектуальной и политической жизни мира, возникших на рубеже 1970-х гг. Рассмотрим их отдельно.
Экономические перемены. Как раз накануне ренессанса традиционализма стала радикально меняться глобальная экономическая стратегия. С конца 1960-х гг. стремление к сокращению издержек на рабочую силу, затрат на развитие социальной инф-растуктуры, на обеспечение экологической безопасности и других требований индустриального и демократического общества стимулировали вывоз капитала и перенос промышленных мощностей из развитых стран мира в развивающиеся. Эта стратегия побуждала промышленные корпорации приспосабливать как индустриальные технологии, так и управленческие идеологии к культурным особенностям соответствующих стран. Простота применения новаций сделала их доступными для использования в разных культурных и социальных условиях. Внедрение этих технологий не потребовало столь же значительных изменений в традиционной культуре, как в предшествующие эпохи при появлении первых гидравлических и паровых машин или механизмов на дизельной и электрической тяге. Стратегия адаптации западной экономики к традиционным культурам позволила проявиться в мире поразительной вариативности и в организации производства, и в его идеологиях. Все это не только уменьшило стандартизирующие функции индустриализации по отношению к культуре, проявлявшиеся на протяжении нескольких веков, но и стимулировало рост и "легитимацию" традиционализма. Бизнес перестал играть роль основного защитника модернизации и идей культурного универсализма, что, в свою очередь, усилило тенденции изменения мирового интеллектуального климата.
Изменение общественных настроений. Идея модернизации как прогресса, господствовавшая с XIX в., подверглась на рубеже 1970-х гг. сокрушительной критике: ее все чаще стали называть "насильственным цивилизаторством и орудием колониализма". Основным поводом для таких оценок послужили проблемы (реальные и мнимые) в ряде стран "третьего мира", подвергшихся модернизации в значительной мере под давлением внешних сил. В отдельных государствах, прежде всего африканских, этот процесс сопровождался разрушением традиционных институтов и жизненных укладов, повлекших рост социальной дезорганизации. Однако в те годы еще рано было
оценивать результаты модернизационных изменений, позитивные последствия которых проявились лишь к началу XXI в. Только тогда они стали заметными как раз в тех странах, где процесс модернизации оказался наиболее полным и последовательным. Бенин, Ботсвана, Намибия, Нигер, Лесото, Маврикий, Мали, Мадагаскар, Сейшелы, Сенегал и некоторые другие страны, где сложились сравнительно стабильные демократические режимы (всего около 25% африканских государств), в период с 1995 по 2007 г. сумели обеспечить сокращение детской смертности - основного бедствия африканского континента - в среднем на 18%, а также 15% рост доходов на душу населения. В большинстве же автократических государств континента, элиты которых боролись не столько с накопившимися веками внутренними проблемами, сколько с так называемым "экспортом модернизации", наоборот, наблюдалась отрицательная динамика экономических и социальных показателей [Сигл].
Но все это стало известно лишь в 2000-е гг., а в 1970-е гг. большинство западных интеллектуалов демонизировали модернизацию в "третьем мире", описывая ее исключительно как форму неоколониализма, одновременно идеализируя подъем национальных движений, возвращение народов к традиционным социальным практикам и образу жизни. Эти идеи были быстро подхвачены интеллектуалами стран Востока [Саид, 2006]. Так или иначе, конструкторы общественного мнения оказали существенное влияние на изменение глобальных политических стратегий.
Политические перемены. Наиболее существенным фактором реанимации традиционной культуры и соответствующих групповых форм солидарности стало изменение концепции национально-культурной политики. До этого времени на протяжении нескольких веков процесс трансформации империй и становления национальных государств, естественно, с поправкой на региональную и историческую специфику, сопровождался политикой поощрения культурной однородности, выражающегося в известном лозунге Французской революции: "Одна страна, один язык, один народ".
Со второй половины XX в. эта парадигма стала все более негативно восприниматься мировым общественным мнением, и с 1970-х гг. началось победное шествие по планете другой, прямо противоположной концепции - мультикультурализма, целью которого было поощрение культурного разнообразия, понимаемого как проявления групповой идентичности. В 1971 г. принципы мультикультурализма были включены в Конституцию Канады, в 1973 г. - Австралии, в 1975 г. - Швеции. С начала 1980-х гг. эти принципы вошли в политическую практику большинства стран Запада и стали своеобразным credo международных организаций.
Более чем тридцатилетние наблюдения за последствиями внедрения в жизнь этой политической модели дают основания для вывода о том, что она, решая одни проблемы, например привыкание людей к культурному разнообразию, порождает другие. Так, мультикультурализм в его современном виде провоцирует возрождение групповых форм культурной идентичности, тормозя индивидуальное культурное разнообразие и свободу выбора культуры. Во многих странах Европы и в США нередки случаи, когда люди, утратившие свою этническую или религиозную идентичность, реанимируют ее, ибо правительство выделяет льготы группам! Оказалось, что мультикультурализм усиливает замкнутость культурных групп, порождая искусственные границы между ними, своего рода гетто на добровольной основе. Процессы национально-гражданской дезинтеграции стали заметны даже в Нидерландах, считавшихся еще недавно эталоном культуры толерантности и взаимного доверия.
Дробление традиционных цивилизаций
В конце ХХ в. научное сообщество, будучи во многом не готовым к вызову глобального традиционализма, рассматривало его возрождение как стихийное бедствие и пыталось найти естественные корни этого явления в извечной специфике национальных культур с позиций эссенциализма. Им приписывалс
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.