Примечания
1 Сталин И.В. Сочинения. Т. 5. M., 1947. С. 48.
2 Цит. по: Сулея В. Юзеф Пилсудский. М., 2009. С. 248-249.
3 Цит. по: Шевченко К.В. «Политика вредная и бессмысленная...»: западнобелорусская пресса о политике Польши в белорусском вопросе в 1920-1921 гг. // Русский сборник: Исследования по истории России. Т. XII. М., 2012. С. 289. Характерно, что с демагогическими заявлениями Пилсудский обращался и к западноевропейской аудитории. В феврале 1920 г., за два месяца до вторжения на Украину, говоря в интервью газете «L'Echo de Paris» о необходимости освобождения народов Украины, Белоруссии и Литвы от большевизма, он
провозгласил: «Мы на штыках несём этим несчастным странам безоговорочную свободу» (Зубачевский В.А. Взаимоотношения Польши, России и Германии в 1920 году // Вопросы истории. 2004. № 7. С. 42).
4 Как вспоминал позднее Пилсудский, польская армия «почти без попыток вступить в бой неустанно отступала, набирая при этом такой темп, что через месяц оказалась у ворот столицы, расположенной примерно на расстоянии 600 километров в тылу». Генерал С. Шептицкий, судя по письму, написанному офицером его штаба Сламировским полковнику Пискору 6 июля 1920 г., после успешных атак войск М.Н. Тухачевского находился в крайне тяжёлом психическом состоянии и публично говорил: «Мы должны большевиков на коленях молить о мире» (Сулея В. Указ. соч. С. 274-275).
Война и судьбы: общий контекст и частные сюжеты*
Несмотря на значительную традицию изучения истории Великой Отечественной войны, в многочисленных исследованиях последнего времени активно поднимаются новые проблемы и вводятся в оборот новые источники. Рецензируемый сборник статей может служить хорошим примером этой тенденции.
Статьи, объединённые в книге, тематически разделены на три раздела. К первому относятся исследования о ситуации в немецком тылу, Холокосте, оккупационной политике, коллаборационизме, партизанском движении. Так, С. Мэддокс (США) наполняет конкретным содержанием понятие «карательные отряды», выявляя источники их комплектования и мотивацию карателей. Роль женщин в деятельности ОУН и УПА рассматривает, применяя методы гендерной истории, О. Петренко (Германия). В статье Ц. Гительмана (США) говорится о белорусских евреях-партизанах и о распространенных в партизанском движении антисемитских настроениях. О массовом уничтожении военнопленных, главным
образом еврейской национальности, частями вермахта практически на месте пленения рассказывает Т. Пастушенко (Украина). О восприятии красноармейцами Холокоста в результате личного опыта и сквозь призму советской пропаганды пишет в своей статье А. Зельцер (Израиль). Концентрационные лагеря, расположенные на Украине, как часть общей лагерной системы рейха рассматривает С. Аристов (Россия). Массовый побег из «классического» концлагеря Маутхаузен и судьбу немногих выживших описывает М. Кальтенбруннер (Австрия).
Во втором разделе книги исследуются проблемы советского тыла. Его открывают размышления М. Дэвида-Фокса (США) о периоде войны как отдельном этапе эволюции сталинского режима. Свойственную ему централизованную систему распределения продуктов питания и дополнившие её нелегальные практики экономической активности рассматривает В. Голдман (США). В статье Д. Фильцера (Великобритания) собраны материалы о массовом голоде и борьбе за выживание
* СССР во Второй мировой войне: Оккупация. Холокост. Сталинизм / Под ред. О.В. Буд-ницкого (отв. ред. и сост.) и Л.Г. Новиковой. М.: РОССПЭН, 2014. 432 с. Книга подготовлена по материалам международной научной конференции «Вторая мировая война, нацистские преступления и Холокост на территории СССР», проведённой Международным центром истории и социологии Второй мировой войны НИУ «Высшая школа экономики» 7-9 декабря 2012 г (URL: http://hist.hse.ru/war/conference).
в советском тылу. О феномене голода, запускающего процесс распада цивилизованного общества, пишет С.В. Яров при рассмотрении ситуации в осаждённом Ленинграде. В ряде случаев, как показывает В.В. Шабалин, местные партийные элиты использовали появившиеся благодаря войне и ослаблению контроля новые возможности для злоупотреблений. Наименее обеспеченной в материальном и правовом плане категорией населения были эвакуированные на восток советские граждане, особенно евреи, что показывает, говоря об антисемитизме в тылу, О.Л. Лейбович. Серьёзной проблемой, как пишет А.С. Кимерлинг, являлось возвращение рабочих эвакуированных предприятий после завершения войны в родные места. По разным причинам власти препятствовали таким передвижениям.
Третий раздел сборника посвящён памяти о войне и её отражению в советской культуре, хотя подобные сюжеты присутствуют и в других статьях (исключение советских граждан из числа карателей в официальной пропаганде у С. Мэддокса и конкуренция между разными версиями одного события у М. Кальтенбруннера). Г. Эстрайх (США) пишет об освещении в литературе темы боевого сотрудничества между традиционными «врагами»: казаками и евреями. Вызванные войной изменения в советском кино, художественном и документальном, рассматривает В. Познер (Франция). Её интересуют основные конструкции, идеи и образы военных фильмов. Появление уже после войны одного из самых узнаваемых сегодня символов - журавлей - детально исследует М.Л. Майофис. Сложность работы над подобными сюжетами показывает статья И.В. Кукулина. В литературных произведениях о войне он находит скрытое отображение иных тем, что нередко меняет само восприятие источника. О важности исследования проблем памяти и символов напоминает статья С. Плохия (США), посвященная злоключениям с памятником Сталину в Запорожье. Смотря в будущее без оптимизма, автор задаётся вопросом: неужели «уже нет надежды на возобновление диалога между Восточной и Западной Украиной по вопросам политики, языка, культуры и истории?».
В целом данная книга демонстрирует важные тенденции в развитии исторического знания о войне. Стоит отметить положительные изменения в языке исследований, отход от пересказа разного рода руководящих и агитационных документов с использованием их же лексических конструкций, что лишь продлевает жизнь бюрократическим стереотипам и штампам. Преодоление фетишизации ведомственной документации сопровождается активным использованием источников личного происхождения: дневников, писем, воспоминаний. Эти материалы способны не только рассказать об их авторах, но и помочь в изучении конкретно-исторических сюжетов. Методологически сборник ориентируется на социальную историю и историю повседневности. Эта тенденция всё чаще проявляется в историографии Великой Отечественной войны. С государств и армий внимание историков переключилось на малые группы и отдельных людей, с событий - на особенности их восприятия, с того, как всё «было на самом деле», - на идеологические конструкты и изменения в памяти.
Продолжающаяся постановка новых вопросов и открытие отдельных сюжетов связаны, с одной стороны, с обширностью темы войны, с другой - с её комплексностью. Многие направления исследований корректируют наши представления об отдельных явлениях военной истории, помогают вписать частные сюжеты в цельную картину времени, дать более аргументированные оценки тех или иных событий, представить читателям всё многообразие проблем. Рассматриваемая книга ещё раз напоминает о том, насколько важным контекстом истории войны было перемещение десятков миллионов людей: беженцев, пленных, эвакуированных, депортированных, угнанных на работы в рейх, репатриированных. В хаосе, создаваемом подобными потоками, миллионы людей либо оказывались жертвами, либо, в лучшем случае, сталкивались с необходимостью сложнейшей социальной адаптации в постоянно меняющихся обстоятельствах тотальной войны, кровавого противостояния государств и вражды социумов.
После попадания фронтов и армий в немецкое окружение в Белостокском
выступе, под Киевом, Брянском или Вязьмой, когда командование окончательно теряло связь с войсками, а комсостав переставал силой удерживать подле себя бойцов, перед последними вставал выбор дальнейшего пути. Часть из них, группируясь вокруг командиров в относительно крупные соединения или объединяясь в мелкие группы, пыталась не столько прорваться, сколько просочиться из окружения и соединиться с Красной армией. Все остальные стратегии выживания были связаны с жизнью на оккупированной территории. Широкое распространение получало намерение уйти в лес и вести войну против оккупантов - в первую зиму войны подавляющее большинство партизан были «окруженцами»1. Не желавшие больше воевать разбредались по окрестным населённым пунктам, пытались пробраться оттуда в родные места, кому было некуда идти - пристраивались к вдовам и «солдаткам»2. При встрече с немцами они имели все шансы стать военнопленными и присоединиться к тем, кто, минуя предшествующие стадии, попал в плен непосредственно на поле боя3. Не нашедшие после этого смерть в лагерях и не угнанные в Германию военнопленные использовались на разного рода работах оккупационной администрацией. Также существовала практика освобождения пленных из числа местных жителей4. В статье Т. Пастушенко, помимо прочего, сообщается о евреях, которым удалось таким образом вырваться из рук вермахта и СС, выдав себя за украинцев.
С развитием событий на советско-германском фронте становилось всё меньше окруженцев, спокойно проживавших на оккупированных территориях. Способное носить оружие мужское население призывалось в партизанские отряды или разного рода коллаборационистские формирования и органы. Впрочем, идейных антисоветчиков также хватало. Анализируя термин «карательные отряды» и приходя к выводу о его расплывчатости, С. Мэддокс, однако, показывает, что карательные функции выполняли соединения, состоявшие в том числе из антисоветски настроенных жителей прибалтийских республик, дезертировавших из РККА. В силу вынужденного для
многих выбора неудивительны переходы частей коллаборационистов на сторону партизан или обратный процесс трансформации партизан в полицаев. В статье Ц. Гвительмана о партизанах-евреях на территории Белоруссии говорится даже о «м
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.