ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ АБЛИЗИН
(Саратов),
аспирант кафедры отечественной истории новейшего времени Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского
ВТОРОЙ ВЕНСКИЙ АРБИТРАЖ И ПОЗИЦИЯ МОСКВЫ НА ПЕРЕГОВОРАХ С ГЕРМАНСКИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ ПО РУМЫНСКОМУ ВОПРОСУ (ИЮЛЬ-НОЯБРЬ 1940г.)
В 1918 г Румыния, пользуясь слабостью восточного соседа, захватила Бессарабию. В 1940 г. Москва, придерживаясь секретного советско-германского протокола от августа 1939 г., подготовила сценарий военного решения проблемы. В июне на румынской границе был создан мощный ударный кулак. Однако в последний момент к решению вопроса Москве удалось привлечь германское правительство. В результате оказанного с двух сторон давления Бухарест уступил Советскому Союзу Бессарабию и Северную Буковину1. Под влиянием этого события к ревизии румынских границ приступило и венгерское правительство. До недавнего времени в отечественной историографии по политическим соображениям не публиковались материалы, говорящие о причастности сталинского руководства к венгеро-румынскому конфликту. Последние опубликованные документы по истории советско-румынских и советско-венгерских отношений позволяют приоткрыть завесу над тайной политикой Москвы в Дунайском бассейне.
После принятия Румынией требований Советского Союза по поводу Бессарабии и Северной Буковины первым, кто посетил НКИД СССР, был венгерский посланник Ж. Криштоффи. 28 июня он поздравил заместителя наркома иностранных дел В.Г. Деканозо-ва с успешным завершением бессарабского вопроса и намекнул, что аналогичные претензии к Румынии имеются и у Венгрии. 1 июля Н.И. Шаронова, полпреда в Будапеште, посетил словацкий посол Спишьяк, который, сославшись на информацию, полученную при разговоре с венгерскими военными, сообщил об усилении венгерских дивизий, стянутых к румынской границе. Он сообщил, что «хортистское правительство, по-видимому, не решится на боевые действия из-за немецких требований воздержаться». Предпринятые действия он объяснил расчетами «на возможные революционные волнения в Румынии, в случае развития которых венгерские дивизии, очевидно, перейдут
3
румынскую границу» .
3 июля Будапешт просил Москву повлиять на югославское правительство как румынского союзника, чтобы оно сохраняло спокойствие в случае, если возникнет венгеро-румынский конфликт. Просьба была поставлена напрямик без обычной в подобных случаях осторожности, но на не застала советскую сторону врасплох. Молотов
в разговоре с венгерским посланником, не отвергая данной просьбы, заявил, что ее «выполнение преждевременно, поскольку дипломатические отношения с югославским правительством советским руководством еще окончательно не установлены». Криштоффи спросил дальше, «какова будет позиция СССР по отношению к Венгрии, если последняя окажется вовлечена в вооруженный конфликт с Румынией»?
Молотов ответил, что «советское правительство считает венгерские претензии обоснованными», и что поэтому оно «готово поддержать венгерские требования, если возникшую проблему удастся решить, не прибегая к военным действиям». Значение этого заявления состояло в том, что по содержанию оно фактически напоминало определенное обязательство. Чтобы собеседник не сомневался в советской позиции, нарком в заключение разговора предложил венгерской стороне подписать выгодный для нее торговый договор4. Состоявшийся разговор не прошел незамеченным для германского правительства. В дневнике руководителя генштаба генерала Гальдера за 5 июля записано, что «позиция советской стороны еще окончательно не прояснилась, тем не менее, не исключены ее дальнейшие притязания»5.
В этой ситуации возросло давление германского руководства на Будапешт. 5 июля из Берлина поступила телеграмма, в которой было решительно заявлено, что «если венгерская сторона попытается насильственным путем добиться пересмотра румынской границы, то в этом случае она будет действовать на свою собственную ответственность»6.10 июля на Мюнхенской конференции по балканским проблемам фюрер пообещал венгерской делегации «призвать румынских лидеров освободиться от территориального "балласта", если они хотят, чтобы от их государства что-нибудь осталось»7. В Будапеште, тем не менее, не были довольны полученным обещанием. Заявление премьер-министра в печати о необходимости «терпеть и мириться» не были восприняты с «христианским смирением». Шаронов сообщал, что «наличие у румынской границы миллионной группировки далеко не способствует увеличению терпения венгерских лидеров»8.
Хортистское правительство полагало, что советская сторона, принимая во внимание последние контакты немецкого и румынского руководства, приложит максимум усилий для того, чтобы не допустить укрепления германского влияния в дунайском регионе. 14 июля Криштоффи отправил правительству донесение, в котором на основании собственных впечатлений сделал выводы о том, что «по поводу венгерской политики советское руководство намерено отойти от прежней сдержанной позиции» и что «в ближайшем будущем оно готово начать переговоры о заключении советско-венгерского торгового договора». Дипломат считал, что причиной подобного изменения служат советско-германские отношения. «Эти отношения, - говорилось в донесении, -
развиваются гладко, хотя стороны смотрят друг на друга с подозрением. Советское руководство, наблюдая за укреплением германского могущества в балканском регионе, предполагает создать для немецкой стороны трудности политического характера. Поставленной задачи оно могло бы добиться в случае венгеро-румынского конфликта»9.
Подобные взгляды разделяло и английское правительство, для которого развернувшаяся активность сталинского руководства в балтийском и дунайском регионах была наглядным свидетельством ухудшения германо-советских отношений. В июле 1940 г. Лондон предпринял попытку добиться улучшения британо-советских отношений, которые ухудшились под влиянием финской кампании. Английский эмиссар С.Криппс, в начале месяца прибывший в Москву, предложил советскому руководству объединиться для борьбы с крепнувшим влиянием германской дипломатии в балканском регионе. Однако советская сторона не поддержала английского предложения10.
13 июля Кремль уведомил германское руководство о состоявшемся разговоре, передав в телеграмме сведения об общем содержании беседы. 17 июля Берлин «поблагодарил» Москву за полученную информацию11. Этот факт рассматривается в отечественной и историографии как пример тесного советско-германского сотрудничества12. Однако развитие событий позволяет считать, что информация о разговоре с английским посланником была попыткой советского руководства напомнить германскому правительству о своей готовности обсудить с ним судьбу румынской границы. Неприятным сюрпризом для Москвы явилось то обстоятельство, что немецкая сторона хранила молчание о мюнхенских переговорах13. Возникли подозрения, что германское правительство не намерено считаться с советской позицией по румыно-венгерской проблеме. Поэтому Москва в жесткой форме указала немецким лидерам, что она '«не разделяет лондонской позиции о том, что только советское руководство способно в нынешний момент выполнить миссию объединения балканских государств для сохранения в регионе настоящего положении. Господствовать в балканском регионе Советский Союз не собирается и считает, что попытки любой державы добиться там своего главенства в нынешней ситуации обречены на провал»14.
Контакты Москвы с Берлином и Будапештом вызвали тревогу у Бухареста. В середине июля 1940 г. королевское правительство предложило советскому руководству приступить к переговорам на предмет досрочного подписания протокола о румыно-советской границе. Зарубежные дипломаты, принимая во внимание румынскую инициативу, в разговорах с советскими коллегами советовали советской стороне «проявить внимание» к румынским проблемам, для того чтобы попытаться «компенсировать» укрепление германо-румынских отношений15. Бесполезно, сталинское руководство
хранило тягостное для румынских лидеров молчание. Лишь однажды полпред в Бухаресте А.И.Лаврентьев, коснувшись румынской инициативы, заявил югославскому коллеге, что «в сближении с нами в большей степени заинтересована малая сторона. Так пусть у ее руководителей и болит голова за сохранение целостности своих границ, а нам нет надобности доказывать советскую мирную политику какими-то мелкими жестами»16.
Между тем с 22 по 27 июля 1940 г. в Зальцбурге проходили германо-румынские
переговоры. Они насторожили Москву: сообщения румынских газет о встрече не оставили
больше сомнений в намерении румынской стороны подчиниться германским интересам17.
29 июля Молотов в беседе с германским послом в Москве Ф. Шулебургом, коснувшись
состоявшихся переговоров, напрямую поставил вопрос об интересах германского
правительства в венгеро-румынском конфликте. 31 июля дипломат передал ответ, который
18
оказался кратким и, по мнению Молотова, «неясным» . Повторялись сведения о «советах» румынским лидерам уступить требованиям венгерской стороны и об отсутствии у германского правительства претензий на арбитраж в венгеро-румынских переговорах19. По-видимому, Молотов был уже достаточно осведомлен о зальцбургских переговорах и, следовательно, готов к их обсуждению. Он, не вдаваясь в подробности отдельных вопросов, попытался превратить сообщение дипломата в обсуждение будущих переговоров румынской и венгерской сторон, а сделанные им выводы - в определенный вид договоренности с германским правительством. Молотов повторил заявление месячной давности о готовности советского руководства, «принимая во внимание интересы
германского и итальянского правительства, договориться с ними по любому
20
румынскому вопросу» .
17 августа 1940 г. по инициативе Будапешта в Турну-Северине начались венгеро-румынские переговоры. Румынские лидеры, полагаясь на немецкую поддержку, были готовы не уступать венгерским требованиям. Шаронов, информируя советское руководство о начале переговоров, указал, что «его зарубежные коллеги рассматривают их довольно пессимистически - преобладание военных в составе венгерской делегации
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.