ЭХО «ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ»: XII ВЕК В ИСТОРИИ ЗАПАДА
УДК 94(4)"11"
П.Ю. Уваров
XII СТОЛЕТИЕ И СЕКРЕТ СРЕДНЕВЕКОВОГО ЗАПАДА: ОБРЕТЕНИЕ ФОРМ
Теория «феодальной революции», несмотря на критику в ее адрес, по-прежнему является наиболее адекватным объяснением той социальной трансформации, в ходе которой западное общество обрело уникальные черты, принципиально отличающие его от других регионов. Лишь в контексте всемирной истории можно понять, почему только Запад мог позволить себе «роскошь феодализма». Вопреки долго господствовавшему убеждению, «обретение форм» основными институтами средневекового (феодального) общества стало возможным лишь в XII в. Этому способствовало создание особого интеллектуального инструментария, позволяющего описать и помыслить мир в новых категориях. Данный процесс был неразрывно связан с формированием новой социальной среды - средневековых городских интеллектуалов.
Ключевые слова: феодализм, «феодальная революция», «возрождение XII века», клюнийское движение, григорианская реформа, формирование схоластического метода, средневековый город, городские интеллектуалы.
В заглавие статьи вынесено название Круглого стола, проведенного Отделом западноевропейского Средневековья и раннего Нового времени ИВИ РАН 1-2 февраля 2012 г. Полностью материалы Круглого стола опубликованы в Электронном журнале ЭНОЖ «История» 2012. Вып. 2 (10): Медиевистика: новые подходы к периодизации. Однако, как показывает практика, доступ к электронному ресурсу остается ограниченным, поэтому мы захотели привлечь внимание более широкого круга читателей к этому обсуждению. Не теряя надежды на издание всех докладов в формате отдельного «бумажного» выпуска, мы отобрали некоторые наиболее характерные статьи, специально переработанные для журнала «Средние века».
Идея Круглого стола появилась в ходе работы сотрудников отдела над вторым томом «Всемирной истории», когда стала оче-
видной исключительно важная роль XII века в истории Латинского Запада. Несколько расширительно можно говорить о «долгом XII веке», охватывающем время от начала борьбы за инвеституру до IV Латеранского собора. То, что в этот период происходят важные изменения, очевидно для любого специалиста, занимающегося ономастикой, геральдикой, историей литературы, церковной историей, историей права, науки, образования, не говоря уже об истории социальной и экономической. Само сопоставление сюжетов, обычно разводимых по разным изданиям и обсуждающихся в разных аудиториях, оказалось полезным. Докладчикам, собственно говоря, не требовалось ни искать некие общие причины наблюдаемых изменений, ни заниматься генерализациями. В силу известных особенностей нашего сообщества оценка профессионализма на сегодняшний день обратно пропорциональна его склонности к широкомасштабным обобщениям. Это прежде всего относится к тем, кто не связан с необходимостью преподавания.
Однако мне, выступающему в роли не столько профессионального исследователя XII столетия, сколько потребителя чужих выводов, предстоит присвоить рассмотренным сюжетам некий новый смысл, способный вписать их в более глобальный контекст. В первую очередь это связано с работой над «Всемирной историей», которая поставила перед нами «детские» вопросы: Что такое Средневековье? Был ли феодализм, а если был, то как следует понимать этот термин? И, главное, что и когда произошло на Западе такого, что он стал развиваться иначе, чем весь остальной мир?
Долгое время оппозиция «динамичного» Запада «статичному» Востоку принималось как данность. Но сегодня очевидно, что неевропейские регионы могли быть гораздо динамичнее Европы и опережать ее в своем развитии. Однако за взлетом экономики и культуры неизбежно следовал упадок. Об этом писали многие, например, Ибн Халдун в конце XIV в.: чем выше в стране уровень духовной и материальной культуры, тем с большей вероятностью следует ожидать вторжения суровых варваров, наделенных смелостью и готовых умереть за общее дело. Об этом любили рассуждать и китайские писатели и философы, приводя в пример империю Сун, чьи экономические достижения кажутся и сегодня невероятными, но которая столь легко была завоевана чжурчжэ-нями. И если мы читаем, что внук грозного Тимура Улугбек строит великолепную обсерваторию, то можно быть уверенным, что
на следующих страницах мы найдем рассказ о закате державы Тимуридов. За расцвет культуры приходилось расплачиваться быстрым политическим упадком.
До какого-то периода и в Европе взлеты чередовались с регрессом. За «Каролингским ренессансом » следовала гибель империи и упадок культуры. После «Ренессанса XII века» культура видоизменилась, однако «время соборов» и Фомы Аквинского никто уже не решится назвать упадком, равно как мало кто сегодня сочтет таковым «осень Средневековья», несмотря на все ужасы «Черной смерти», мятежей и войн. Таким образом, начиная с какого-то времени, за периоды взлета Западу не приходилось расплачиваться попятными сдвигами в экономике и культуре, сопряженными с чужеземным вторжениями. В этом было отличие Запада от многих других регионов Старого Света. Латинский Запад с XII в. обретает динамику, свойственную ему вплоть до сегодняшнего дня.
Этой особенности европейской истории можно искать внешние причины: мягкий климат, определяемый Гольфстримом, удобную для торговли речную сеть, благоприятный коэффициент из-резанности морского берега, изобилующего удобными бухтами1. Но средневековый том «Всемирной истории» в первую очередь наводит на иное объяснение - удаленность Западной Европы от Великой степи с ее средневековыми кочевыми империями2. Европейские рыцари не воевали с настоящими воинами кочевых империй. Те сарацины, с которыми они сталкивались на Пиренеях и на Святой земле, были слишком дальними наследниками кочевых традиций. А когда в 1241 г. монголы появились в Европе, они прошли через Польшу, Чехию и Венгрию как нож сквозь масло. И только известие о смерти Угэдея заставило Батыя повернуть назад, чтобы успеть к дележу власти. Европа была спасена, даже не успев оценить масштаба нависшей над ней угрозы.
Чтобы противостоять «кочевому вызову» нужны были свободные крестьяне - как налогоплательщики и как воины. Для сохранения требовалось нечто вроде надельной системы, кадастры, фискальный аппарат, многочисленная и дорогостоящая бюрократия, призванная «подморозить» общество, приостановить
1 Cosandey D. Le secret de l'Occident: Vers une théorie générale du progrès scientifique. Paris, 2007.
2 Уже после завершения работы над вторым томом «Всемирной истории», выяснилось, что в этом мы совпадаем с подходом В. Либермана: Lieberman V. Strange Parallels: Southeast Asia in Global Context, c. 800-1830. Cambridge, 2009. Vol. 2: Mainland Mirrors: Europe, Japan, China, South Asia, and the Islands.
ход социально-экономического развития, чреватого расслоением крестьянства. Такова была судьба империй, создавших мощные бюрократические традиции, - Китая, Византии, Ирана и отчасти держав, находившихся под их культурным влиянием. Всякая империя была, по словам Ж. Ле Гоффа своеобразным «чудом консерватизма». Даже если правители-меценаты и покровительствовали наукам и искусствам, сильная власть в итоге демонстрировала способность согласно китайской метафоре «отсекать ветви, чтобы лучше рос ствол», блокировать ненужные изменения, угрожающие сохранению статус-кво3. Но Западная Европа никогда не стояла перед выбором: либо создание сильного государства, либо завоевание номадами. Сильная империя не требовалась для выживания социума, блокировать социальное развитие общества и технический прогресс было некому.
Таково внешнее объяснение. Однако подобные интерпретации через экзогенные факторы не в чести у социальных историков. Внешние факторы представляются случайными (как случайным для общества индейцев майя было появление испанских каравелл), а случайное с трудом уживается с той концепцией научного детерминизма, которая была принята у историков середины XX в. Во всяком случае, отсутствие серьезной внешней угрозы можно назвать фактором, обеспечивающим благоприятные условия для развития в Европе неких тенденций, но не порождающим их. Для того чтобы понять природу европейского динамизма, надо вернуться к ситуации внутри этого региона.
Когда говорят о неизбежности гибели Каролингской империи, редко задумываются над тем, что Византийская империя, сталкиваясь с гораздо более серьезными трудностями, неизменно справлялась с ними, пусть даже ценой территориальных потерь. Может быть, василевсы были правы, не считая Каролингов равными себе, полагая, что они так и остались варварами? Однако империя франков успела проделать большую созидательную работу, породив институты, идеи и образы, которым суждено было пережить династию и задать определенный вектор развития. Главное, что империей и ее распадом был запущен механизм самоорганизации западного общества.
3 Классическим примером является полный запрет на производство огнестрельного оружия, введенный сёгунатом Токугава, после того как сегунам именно при помощи ружей удалось обуздать непокорных даймё и самураев и, наконец, объединить страну. В результате эта военная технология оказалась утраченной.
Еще полвека назад этот механизм был неплохо описан и объяснен концепцией «феодальной революции»4, многажды с тех пор критиковавшейся, причем не всегда незаслуженно. Она, действительно, недооценивала важность каролингского наследия, того «строительного материала», из которого формировались новые социальные конструкции после Тысячного года. Многие оспаривают термины «революция» или «мутация» и говорят о «глубокой трансформации»5. Но это не сильно меняет суть дела. Действительно, после Тысячного года Запад сначала медленно, а потом все быстрее начинает свое поступательное развитие. Происходит то, что Р. Фоссье назвал «объячеиванием» (епсе11и1етеп1;)6: территория Западной Европы оказывается охваченной сетью первичных стабильных ячеек - приходов, деревенских общин, сеньорий. Начинается длительный период демографического роста.
Что явилось первотолчком изменений? Климатический оптимум? Но почему тогда благоприятные климатические
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.