«Я ставлю запятую, где она мне нужна...» О пунктуации в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского за 1877 год
© Н. А. ТАРАСОВА, кандидат филологических наук
Статья посвящена анализу авторской пунктуации в наборной рукописи «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского за 1877 год и смысловым ошибкам чтения и воспроизведения рукописного текста в печати, выявление и исправление которых способствует восстановлению подлинного авторского текста.
Ключевые слова: критика текста, творчество Достоевского, авторская пунктуация.
Некоторые языковые и стилистические особенности авторского текста нивелируются в процессе его издания, и лингвотекстологический анализ рукописей призван восстановить смысловые характеристики материала.
Нельзя не признать, что Достоевский, не придававший существенного значения грамматическим руководствам (по крайней мере, нет прямых свидетельств в пользу этого), вместе с тем тончайшим образом чувствовал все смысловые нюансы языка и возможности их речевого использования. Из воспоминаний В.В. Тимофеевой, работавшей с корректурой «Дневника писателя», следует, что
Достоевский пытался контролировать и процесс подготовки его текста к печати:
«Я ссылалась тогда на грамматику, а он раздражительно восклицал:
- У каждого автора свой собственный слог, и потому своя собственная грамматика... Мне нет никакого дела до чужих правил! Я ставлю запятую перед что, где она мне нужна; а где я чувствую, что не надо перед что ставить запятую, там я не хочу, чтобы мне ее ставили!» [1].
По мысли В.Н. Захарова, «для Достоевского пунктуация была интонационной и интуитивной. Его знаки препинания являются знаками авторской интонации, авторского ритма. Читать тексты Достоевского по знакам его пунктуации - все равно что по нотам читать партитуру композитора. Эта интонационная партитура постепенно исчезала и исчезла в посмертных изданиях» [2]. Кроме того, как справедливо замечает А.А. Шунейко, Достоевский «рассматривал, осмысливал, описывал многообразные речевые акты, характер поведения их участников, многосторонние особенности речи не только с позиции аналитика <...>, но и как художник. То есть представление о многообразии типов речевого поведения и многообразии сопровождающих их особенностей речи было для него одновременно интуитивным знанием, каковым оно является для большинства носителей языка, и результатом аналитического и художественного познания. Так как объект был осмыслен со всех сторон, которые открываются этим каналам получения информации, великий романист имел полное (помноженное на гениальность) представление о типах речевого поведения» [3].
Эта тонкая способность чувствовать слово и разнообразными способами (тропы, художественные приемы, использование прецедентных текстов и др.) передавать его оттенки проявляется и в работе Достоевского над художественно-публицистическим «Дневником писателя», стиль которого не менее эмоционален, чем стиль напряженных диалогов между героями «Преступления и наказания» и других более поздних «полифонических» романов. Автор в «Дневнике», хотя и более открыт читателю, но - многолик и так же, как в собственно художественном творчестве, использует приемы словесной игры, парадокса, интонационного акцентирования идей [4].
Анализируя особенности авторского языка, следует учитывать, что в печатном тексте фиксировался только результат авторской правки и нередко изменялись орфография и пунктуация первоисточника. В академическом собрании сочинений Достоевского [5] текст претерпел еще большие орфографические и пунктуационные изменения в силу внешней причины - следования установленным в советское время нормам правописания. Между тем в определенных случаях авторские написания заслуживают более пристального внимания.
Обратимся к примерам из черновых рукописей «Дневника писателя». В тексте академической публикации нередко появляются знаки препинания, которых нет в рукописи. В ряде случаев для такого изменения авторского текста имеются основания (например, если очевидно, что Достоевский забыл поставить необходимый знак). Но иногда подобное исправление вызывает сомнения.
Например: «Вы смеетесь, вы требуете разъяснений, фактов. Да ведь мало книги, чтоб разъяснить это, подождите, разъясним, только не вам. Мы ждем новых людей. Они идут. Они придут» [Т. 26. С. 185].
В автографе после слова «разъяснений» нет запятой [6], то есть существительное «фактов» выполняет синтаксическую функцию приименного дополнения. В современном понимании, следовало бы использовать форму единственного числа «разъяснения (фактов)», но авторский вариант подчеркивает мысль, высказанную далее: «мало книги, чтоб разъяснить это» (то есть разъяснений много и они могут быть разными). Достоевский говорит здесь о «фактах», ознаменовавших, по его убеждению, изменения в русском обществе: прежде всего, это война в защиту славян и отношение к ней (см. § II-III гл. 2 сентябрьской книжки «Дневника писателя» за 1877 год).
В академической публикации не отражена пунктуация наброска к декабрьскому выпуску «Дневника писателя» за 1877 год: «Без понимания Пушкина нельзя и русским быть. Он предчувствовал достоинство народа, великодушие его. В своей правде реализма и без прикрас Савельич раб. Да разве это раб?» [Т. 26. С. 203]. В этом отрывке пропущен всего один знак, запятая, которая есть в автографе, - после имени «Савельич» [Ед. хр. 13. Л. 287].
Пунктуационная неточность - отсутствие запятой в печатном варианте рукописи - приводит к неточному пониманию текста: существительное «раб» становится частью составного именного сказуемого, то есть признаком подлежащего «Савельич». Запятая после «Савельич» восстанавливает исходный смысл высказывания, и мы понимаем, почему слово «раб» подчеркнуто: в данном случае оно внутренне антиномично, главное как раз в том, что пушкинский герой, показанный «в своей правде реализма и без прикрас», не раб.
Кроме того, подчеркивание Достоевский нередко использует для выделения в тексте чужого слова (цитат). В данном случае «раб» - это определение, принадлежащее герою: так Савельич называет себя в письме к разгневанному барину, узнавшему о поединке Петра Гринева со Швабриным.
Дальнейшие черновые записи свидетельствуют о том, что тема «рабства» рассматривается в очень широком контексте: черновик в этом случае не только поясняет развитие авторской мысли в печатном тексте «Дневника», но и показывает особенности художественной организации
произведения. Для Достоевского пушкинский Савельич - образ собирательный, воплощение народа. Сказанное подтверждает заметка: «Раб ли он был. Вот это-то Пушкин и понял, что не раб, и никогда не был в целом<?> св<оем?> рабом, даже и тогда, когда страдал в рабстве, - и чего не поняли наши западники, хотя и любили народ, кричали об уни-жен<ном> состоянии народа. И верили в звериное состояние народа. Для многих-то собственное достоинство при освобождении (ни лести<?>, ни груб<ости?>) было даже обидно. <Далее было: чуть> Они скоро причли это к остаткам рабства. Еще недавно добровольцев - подъем духа в нынешнюю войну. И Некрасов хотя был совершенно этих же убеждений, в моменты высшие падал перед народной правдой» [Т. 26. С. 203]. Середина фразы в рукописи звучит иначе: «Для многих то собственное достоинство при освобожде<нии> (не мсти, не груби) было даже обидно, [чуть] они скоро причли это к остаткам рабства» [Ед. хр. 13. Л. 287] (здесь и далее в квадратных скобках приводится текст, вычеркнутый Достоевским, далее в наклонных - вписанный).
Речь идет об освобождении от крепостного права: Достоевский пишет о смирении как особенности русского народа. В характере Савельича писатель также подчеркивает именно смирение, в отличие от раболепства. Из наброска видно, как народная и военная темы, к которым писатель неоднократно обращается в окончательном тексте, соединяются с оценкой творчества Некрасова. Переплетение этих тем в творческом сознании автора является дополнительным свидетельством композиционной цельности «Дневника писателя»: Достоевский при подготовке каждого выпуска издания опирается на хронику событий, но в конечном счете «хроникальность» уступает место авторской картине мира, в которой жизненные факты органично соединены с художественными и публицистическими идеями.
Далее приведены цитаты из наборной рукописи, прижизненного издания «Дневника писателя» за 1877 год и академического собрания сочинений Достоевского. Сравнение этих трех источников указывает на допущенные в печати ошибки воспроизведения авторского текста. В предлагаемых примерах выдержки из академического издания необходимо соотносить с текстом рукописи, анализ которой позволяет в ряде случаев принять иные, по сравнению с указанной публикацией, текстологические решения. Данные прижизненного издания позволяют проследить изменение авторского текста в печатном процессе. Подготовку наборной рукописи и последующего печатного текста разделяет корректурный этап работы, на котором автор мог внести исправления в уже набранный текст. Корректура «Дневника писателя» не сохранилась, и по этой причине можно лишь предположительно судить о характере авторской правки на данной стадии творческого процесса. Однако приведенные далее примеры показывают утрату тех или иных авторских
написаний, негативно отразившуюся на смысловых характеристиках материала, поэтому в данном случае анализ корректуры едва ли повлиял бы на выводы: в рассматриваемых примерах речь идет о нетворческих изменениях (искажениях) текста, очевидных именно при сравнении публикаций и рукописи.
Итак, обратим внимание на разное употребление запятой в рукописи и печатном тексте. Первый пример. Наборная рукопись: «эта десятая доля, заразившись /болезнями богатства/ сама, передает заразу и [всем] /остальным девяти десятым, хотя и без богатства/» [Ед. хр. 12. Л. 25]. (Курсив здесь и далее наш. - Н.Т.). Прижизненное издание: «эта десятая доля, заразившись болезнями богатства, сама передает заразу и остальным девяти десятым, хотя и без богатства» [7. С. 92-93]. Полн. собр. соч.: «эта десятая доля, заразившись болезнями богатства, сама передает заразу и остальным девяти десятым, хотя и
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.