ЛИТЕРАТУРА
Сарина Мартинес Борресен (Норвегия)
Жизнь и смерть — неразделимые полюса поэтики Х.Рульфо и К.Гамсуна
В публикуемой статье мексиканская исследовательница вновь обращается к теме творческих связей классика литературы Мексики Хуана Рульфо с наследием выдающегося норвежского писателя Кнута Гамсуна*.Сопоставляется художественное воплощение ключевых для искусства концептов «жизнь — смерть» в произведениях мексиканского и норвежского авторов, выявляется связь этих концептов с древними и традиционными пластами культуры мексиканских индейцев у Х.Рульфо, викингов и саами у К.Гамсуна, а также показана их связь с творчеством Ф.М.Достоевского.
Ключевые слова: концепты «жизнь — смерть», поэтика, древние и традиционные источники культуры, способы художественного воплощения, взаимодействие полюсов бытия.
Жизнь и смерть, начало и конец — неразрывно связанные между собой феномены, занимают особое место в творчестве обоих писателей. И Гам-сун, и Рульфо, глубоко укорененные в своих традиционных культурах, в их древних пластах, находили в них важнейший источник художественно-философского осмысления и изображения этих двух, «перетекающих» одно в другое, явлений бытия.
В мексиканской культуре, благодаря научной работе целой плеяды ученых-антропологов, этнологов, писателей, существует большой материал на тему отношений «жизнь—смерть» у ацтеков (науа), у майя и у других коренных народов. С успехом интерпретировалось воздействие индейской культуры на сформировавшуюся за века новую — креольскую культуру, соединившую испанские и местные корни.
В известном философском эссе о «мексиканской сущности» поэт Окта-вио Пас писал: «Для древних мексиканцев оппозиция между смертью и жизнью не была столь абсолютной, как для нас. Жизнь продолжалась в смерти. И наоборот. Смерть не была естественным концом жизни, это была
Сарина Мартинес Борресен — преподаватель испано-американской литературы и истории Латинской Америки и Испании в Университете г. Осло, Норвегия (tatianakras@mail.ru).
* См.: С.М а р т и н е с Б о р р е с е н. «Игрок» Достоевского в творчестве Кнута Гамсу-на и Хуана Рульфо. — Латинская Америка, 2005, № 6; е е ж е. Художественные миры Хуана Рульфо и Кнута Гамсуна в сопоставительном аспекте. — Латинская Америка, 2008, № 2.
лишь фаза в бесконечном движении. Жизнь, смерть и воскресение были стадиями ненасытного космического цикла. У жизни не было предназначения выше, чем излиться в смерть, в свою противоположность и дополнение; и смерть, в свою очередь, не была финалом; человек своей смертью питал ненасытность всегда неудовлетворенной жизни»1.
Пас добавляет, что и для христиан, и для древних мексиканцев жизнь и смерть — «два лика единой реальности» . С другой стороны мексиканский философ полагает, что стоическое, даже безразличное отношение современного мексиканца к смерти соответствует его безразличному отношению к жизни и цитирует народную поговорку: «ничего не стоит жизнь, жизнь ничего не сто- Кнут Гамсун ит». А известный писатель Карлос
Фуэнтес эту поговорку избрал эпиграфом к своему известному роману «Смерть Артемио Круса». Смысл фразы в том, что поскольку цена жизни мала, человек способен покончить с чужой или собственной жизнью без особых проблем, и он не боится смерти. В романе Фуэнтеса мы встречаемся с коллизией, напоминающей судьбу Педро Парамо, трагического и ужасающего провинциального мексиканского касика-деспота, героя одноименного романа Рульфо. Артемио Крус всеми силами старался обеспечить свою выживаемость, но несмотря на богатство, как и Педро Парамо, не смог сберечь ни жизнь тех, кого любил, ни свою собственную. В отличие от смерти ацтеков и христиан, смерть современного мексиканца стерильна с точки зрения Паса и Фуэнтеса, поскольку стерильна и сама жизнь. Безусловно, этот вывод справедлив для Педро Парамо, который с безразличием и жестокостью относился к жизни людей, живших в поселке Кома-ла под его властью. Бесплодной оказалась и его великая любовь к Сусанне Сан-Хуан, чьих родственников он убил.
Отношение Гамсуна к паре «жизнь — смерть» также связано с народной культурой, но оно более рационализировано. В рассказе «В открытом море» Гамсун определяет смерть как «конец способности к мышлению» — эта фраза в свете его эссе «О бессознательной жизни духа»3, видимо, означает, что смерть — это конец сознательной жизни. Древние викинги верили в существование другой жизни, что доказывают их захоронениях, где хранились еда и необходимые предметы для путешествия умершего в другую, похожую на земную жизнь. У индейцев Нового Света в захоронениях также были еда и вещи для путешествия на тот свет. Идея о том, что уход человека из жизни сопровождается путешествием, переходом в загробный мир, присутствует в романе «Педро Парамо»: Эдувихес Диада, всегда любившая касика, и Долорес Пресиадо, обманутая им законная жена, пообе-
щали друг другу умереть в один и тот же день и отправиться «туда» вместе, взявшись за руки. Среди викингов существовало поверье, что воины, погибшие в бою, отправлялись в Вальхаллу, где готовились к последнему сражению Рагнарёк, эсхатологическому действу, эквивалентному Страшному Суду в христианской традиции.
В традиции саами севера Норвегии до прихода христианства (в котором цикл образуют жизнь земная, смерть, воскресение и вечная жизнь) считалось, что жизнь представляет собой круговорот, который включает собственно жизнь человека, смерть и возрождение; их концепция совпадает с идеей викингов о том, что потусторонняя жизнь похожа на земную. Саами погребали умерших с запасом необходимого для жизни «там» в течение трех лет. Они верили в то, что можно установить связь с умершими во сне с помощью шаманов, и в перевоплощение. Саами считали, что умершие существуют, пока о них помнят и поют специальную песню (уо1к).
У Гамсуна мертвецы, возвращающиеся в мир живых, как правило, предстают призраками, предъявляющими живым какие-либо требования. У Рульфо идея существования загробной жизни совпадает с верованиями викингов и саами о том, что смерть — это путешествие в другой мир.
Это подтверждает Томас С.Лион: «Согласно определенным местным верованиям считалось, что тело умершего некоторое время продолжало жить в могиле (отсюда обычай оставлять бытовые предметы и воинам — оружие), а душа в это время проходила через ряд испытаний. Затем душа и тело воссоединялись, и начинался период покоя. Подобные верования мексиканских индейцев легко образовывали синкретическое единство с христианством в колониальный период. У Рульфо это синкретическое образование как раз и создает новаторский, иногда не вполне проясненный, художественный мир «Педро Парамо»4.
Как воплощают жизнь и смерть Гамсун и как Рульфо? Их идеи в общем совпадают с некоторыми из вышеизложенных религиозных положений. Но границы между жизнью и смертью не всегда точно определены, и потому нет твердой уверенности, с какой «стороны» происходят события. Как уже было сказано, между живыми и мертвыми существует особая связь. У Гам-суна мертвые являются к живым с какими-либо требованиями, есть связь только между самими мертвыми, живые также пытаются войти в контакт с умершими через других живых людей (как в «Педро Парамо»). Таким образом, в творчестве и Гамсуна, и Рульфо смерть оказывается продолжением жизни, своего рода ее инерцией, как в рассказе «Бобок» Достоевского, оказавшего исключительное влияние на обоих писателей. Эта концепция составляет основу поэтики романа «Педро Парамо».
Жизнь и смерть взаимозависимы: чтобы умереть, надо жить, а в некоторых случаях жизнь предъявляет свои права на возрождение. Рождение детей требует времени, а новые жизни замещают умерших предшественников. Жизнь — это путь к смерти, но смерть это также единственное доказательство того, что жизнь существует независимо от срока смерти.
Мы отмечали, что и Гамсун, и еще в большей мере Рульфо обращаются к теме жестокого убийства. Роман Гамсуна «Последняя глава» (1923 г.) (находится в личной библиотеке Рульфо) — своего рода картина в стиле знаменитого художника Хосе Гудалупе Посады5, его «Великого фанданго и пирушки всех калавер». В этом романе, само название которого связано с
идеей смерти, перед читателем проходит целая чреда смертей: некоторые погибают в результате несчастных случаев, одна женщина убита перед катастрофическим финалом. Однако в этом произведении (как и в романах «Виктория» (1898 г.), «Плоды земли» (1917 г.), «Последняя радость» (1912 г.) автор видит возможность спасения в появлении новых жизней — младенцев. Они обладают силой, способной искупить и поддержать жизнь там, где, казалось, уже не было надежды на ее возрождение.
«Педро Парамо» — это также «Великое фанданго», не только по числу смертей, но и потому, что мертвецы действуют, как «калаверы» Посады — так, будто они живые. Именно это и напугало до смерти Хуана Пресиадо, приехавшего в Комалу в поисках своего отца Педро Парамо, обманувшего его мать и свою законную жену, и он умер «от страха смерти». Но в «Пед-ро Парамо» смерть не обещает покоя или конца жизни, и нет никакой надежды на новое воплощение.
И Гамсун, и Рульфо в детстве познакомились с феноменом смерти (на первого завораживающее впечатление произвела смерть молодого крестьянина от тифа; у второго в детстве погибли все родственники)6. И Гамсун, и Рульфо описывают процесс умирания и саму смерть. Приведем отрывок из романа Гамсуна «Виктория». Мысли молодого писателя Юханесса, впавшего в депрессию, видя, как умирает его любовь — Виктория, вполне могли бы принадлежать Гамсуну-подростку. «...Он видит, что темнеет, часы на стене показывают «восемь», но почему-то не слышно боя часов. Проходит еще несколько минут, а часы все равно не бьют. Бедняга, его сознание засыпает, часы отбили свое, но он не услышал. Тогда он делает дыру в портрете матери, висящем на стене7. Зачем сохранять его, когда самого его уже нет? Его усталый взгляд падает на цветочный горшок, он медленно двигает его и сбрасывает на пол. К чему он теперь целый? Затем выбрасывает в окно свой мундштук. К чему он теперь? После смерти ему ни к чему здесь находиться. И через неделю этот человек у
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.