ИЗ ИСТОРИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ
Карнавал деконструкции: бахтинская концепция диалогического
разума
М.Е. СОБОЛЕВА
Философская авторефлексия обычно выделяет в новейшем развитии европейской (точнее, западноевропейской) философии две эпохи, а именно: модерн и постмодерн. Причем эти обозначения не являются чисто хронологическими, скорее они призваны определить две различные исследовательские программы. Если философия модерна традиционно связывается с ориентацией на системное мышление, бинарную логику суждений, универсальную общезначимую идеологию, которой должны быть подчинены любые действия целерационального автономного трансцендентального субъекта, то для постмодерна, напротив, характерны "конец метарассказа" (Лиотар), отказ от примата универсального разума, признание радикального плюрализма культуры и живого, "эмпирического" человека в качестве агенса истории. Как известно, свое идейное оформление постмодерн приобрел благодаря, прежде всего, деятельности французских философов, таких, как (уже упомянутый выше) Лиотар, Фуко, Барт и Деррида. Своеобразная связь модерна и постмодерна может быть выражена посредством понятия "деконструкция", если его интерпретировать не как конкретную авторскую методологию, а как коренной пересмотр ведущих принципов мышления и их модификацию.
В понимаемую таким образом систему координат между модерном и постмодерном можно поместить диалогическую философию Бахтина, которая наряду с хайдеггеровской "деструкцией метафизики" и развивающей ее "деконструкцией" Дерриды представляет собой обширный проект критики западноевропейского рационализма и пролагает путь от абстрактного метафизического объективизма к конкретной "полифонии" конкурирующих друг с другом стилей мышления. Сравнительное изучение всех трех названных проектов -дело будущего. На некоторые общие аспекты в концепциях Хайдеггера и Бахтина обратила внимание, например, Татьяна Щитцова1. Некоторые ученые, например Самуэль Вебер и Рената Лахманн, уже указали на то, что бахтинская философия и критическое предприятие Дерриды имеют много точек соприкосновения2. Они выявили моменты, которые позволяют провести параллели между критикой лого- и фоноцентризма, с одной стороны, и критикой единого языка системно ориентированной лингвистики и институционализи-
1 Щитцова Т. Событие в философии Бахтина. Минск, 2002.
2 Weber S. Der Einschnitt - Zur Aktualität Volosinovs. Vorwort zu V. Volosinov. Marxismus und Sprachphilosophie. Frankfurt am Main, 1975. S. 32; Lachmann R. Gedächnis und Literatur. Intertextualität in der russichen Moderne. Frankfurt am Main., 1990. S. 188-199.
© Соболева М.Е., 2009 г.
рованного централизма в области языка, с другой. В отличие от них, Михаель Холквист проанализировал сходства и расхождения в методологии литературного анализа у Бахтина и Дерриды3. Отечественное бахтиноведение рассматривает проблемы взаимоотношений западного деконструктивизма с российским автором широкомасштабно, в семиотическом контексте "формализм - структурализм - деконструктивизм"4. Общим для всех этих работ является попытка прочитать пассажи Бахтина через призму концепции Дерриды5. Действительно, такой метод позволяет обнаружить многочисленные частные совпадения в обеих концепциях. Однако, как мне кажется, гораздо важнее показать, что теоретическое построение Бахтина в целом может быть расценено как своеобразная "деконструкция" основных принципов западноевропейской философии, ориентированной на идеалистическую философию сознания и субстанциальную онтологию, которая, разумеется, независима от концепции Дерриды и существенно отличается от нее.
Аспекты деконструкции в работе "К философии поступка". Уже в ранних работах Бахтина, в значительной мере посвященных разрешению константированного представителями философии жизни конфликта между культурой и жизнью, содержатся элементы критики "индифферентного, принципиально готового и завершенного теоретического бы-тия"6. Этому объективированному, идентичному самому себе и отчужденному от человека данному или наличному бытию он противопоставляет деятельное бытие, конституированное в форме события. Тем самым на место бытия как теоретического конструкта, как совокупности всех семантических фактов, определяющих жизнь человека, он ставит реальное бытие, охватывающее не только познание, но также жизнь и переживание. Этому реальному, уникальному, неповторимому и неидентичному бытию Бахтин дает название "бытие-событие". Особенность его состоит в том, что оно не только познается, но о-суще-ствляется в ходе жизни конкретного индивидуума. Связь между этими двумя видами бытия устанавливается в форме поступка. Причем обусловленное поступком место контакта оказывается для теоретического бытия местом семантического разрыва, в котором оно лишается своей идентичности. Переструктурирование теоретического бытия благодаря вторжению в него "бытия-события" ведет к появлению новых содержаний и установлению его новой идентичности.
Таким образом, для Бахтина оказывается важным, с одной стороны, показать, что теоретическое объективное бытие (культура) не противостоит человечеству как нечто пред-данное и вечное, а возникает благодаря деятельному участию в нем исторического человека, благодаря субъективному "бытию-событию" (по-новому истолкованному им понятию жизни), и следовательно, то, что кажется идентичным, на самом деле включает в себя различия, хоть и в скрытой форме. С другой стороны, из бахтинских рассуждений следует, что усвоение и развитие теоретического бытия индивидуумом может происходить единственно в форме и через посредничество "бытия-события". В этом случае теоретическое бытие следует понимать как совокупность множественных бытий-событий, каждое из которых группируется вокруг своего собственного "архитектонического центра". Поэтому теоретическое бытие не продукт анонимного универсального разума, а оно так или иначе воспроизводит и отражает индивидуальные особенности создающих его субъектов. Значит, в теоретическом бытии можно выявить огромное число различных перспектив и оно
3 Holquist M. The Surd Heard: Bakhtin and Derrida // S.G. Morson (Ed.), Literature and History: Theoretical History and Russian Case Studies. Stanford, 1986. P. 137-156.
4 См., напр.: Махлин В.Л. Наследие М.М. Бахтина в контексте западного постмодернизма // Л.А. Гоготишвили, П.С. Гуревич (ред.). М.М. Бахтин как философ. М., 1992. С. 206-220; Курицын Вяч. Событие Бахтина // Октябрь. 1996. № 2; Осовский О.Е. О возможном наследстве несходного: наследие М.М. Бахтина и его деконструктивистская критика // Диалог, Карнавал, Хронотоп. 1998. № 3. С. 60-74.
5 Хотя возможен и другой ход анализа с учетом того, что "Деррида не раз говорил о том, что на его взгляды большое влияние оказал Бахтин" (Гущина А.В. Философия языка: Бахтин и лингвистическая философия // Александрова Р.И., Брейкин О.В. (отв. ред). Философия М.М. Бахтина и этика современного мира. Саранск, 1992. С. 81).
6 Бахтин М.М. К философии поступка // Бахтин М.М. Соб. соч. М., 2003. T. 1. С. 13.
должно быть понято в совокупности своих скрытых различий. В этом смысле обращение Бахтина к субъективности переживания, которое можно проинтерпретировать как символизацию восприятий бытия или мира в ходе жизни, становится плодотворным с точки зрения герменевтики.
Суммируя вышесказанное, первый шаг деконструкции Бахтиным западноевропейского объективизма можно видеть как в критике того, что последний не учитывает субъективные элементы в конституировании объективного, так и в замене подхода к восприятию бытия в форме отчужденной абстракции из "перспективы наблюдателя" на конституиро-вание особенного, близкого конкретному человеку "бытия-события" из "перспективы участника" (используя современную терминологию). Последнее можно назвать прагматически-герменевтическим поворотом в философии Бахтина: бытие должно быть осмысленно как результат продуктивной эстетики исторически действующего индивидуума. При такой постановке вопроса чисто теоретическое бытие оказывается вторичным по отношению к практически-теоретическому, деятельному "бытию-событию" и зависимым от него. Последнее требует пересмотра логики идентичности: идентичность теоретического бытия состоит не в незыблемом равенстве с самим собой, а предстает единством-во-множе-стве, результирующимся из большого числа способов понимания и представления.
Аспекты деконструкции в работе "Слово в романе". Дальнейшее развитие проекта деконструкции можно наблюдать, анализируя размышления Бахтина, касающиеся философии языка. В "Слове в романе" он критикует восходящую к Фердинанду де Соссюру лингвистическую идею единого языка как абстрактной системы семантически-синтаксических норм и его реализации в монологических высказываниях индивидуумов. Критике подвергается также взгляд на единство выражения и значения, приводящий к отождествлению языка и мира, поскольку понимание реалий языка как онтологических данностей является предпосылкой возникновения санкционированных языком властных отношений. Со своей стороны, Бахтин выдвигает идею о том, что язык есть "диалогизированное разноречие" и должен быть понят как совокупность социально-типических языков, связанных с деятельностью конкретных людей и социальных групп. Функционирование естественного языка в целом он объясняет взаимодействием двух противоположно направленных сил - центростремительных и центробежных. Первые нацелены на "объединение и централизацию вербально-идеологического мира"7. Этот монологический по своему характеру процесс обусловлен социально-политическими и культурными процессами централизации. Его продуктами являются этаблирование одного-единственного языка в качестве литературного и административного; различные способы подавления диалектов; канонизация идеологических систем и ценностных иерархий, которые отражают только одну возможную официальную точку зрения на мир; возникновение лингвистики, видящей в языке лишь нейтральный объект научных исследований и т.д. В отличие от центростремительных, нацеленных на поддержание существующего порядка сил, центробежные силы динамизируют жизнь языка
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.