ИЗВЕСТИЯ РАН. СЕРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ И ЯЗЫКА, 2013, том 72, № 5, с. 3-15
КЛАССИЧЕСКИЙ РУССКИЙ РОМАН XIX ВЕКА: СВОЕОБРАЗИЕ ГЕРОЯ И ЖАНРА
© 2013 г. В. А. Недзвецкий
Что позволило классическому русскому роману уже к концу XIX века занять ведущее положение сначала в западноевропейской, а затем и в мировой художественной прозе? К разрешению каких проблем и с какими целями устремлены его центральные герои? Ответы на эти вопросы предлагаются в настоящей статье.
What allows for the fact that, by the end of the 19th century, the classical Russian novel has taken the lead in the Western European and in the World literary prose? What are the goals and aspirations of the novels' central characters? Such are the major concerns addressed by the author of this article.
Ключевые слова: роман социальный, роман онтологический, "современный человек", "русский скиталец", неограниченные связи, гармония личностная, социальная, всемирная.
Key words: essential artistic schooling; social novel; ontological novel; 'contemporary human being'; 'the Russian wanderer'; boundless connections; individual, social, and universal harmony.
Начнем с указания самых общих примет русского классического романа XIX столетия. В глазах самих писателей-классиков это роман, стремящийся "захватить всё" (Л. Толстой) [1, т. 13, с. 53] не во "внешних условиях жизни", а в "самом человеке" (И. Гончаров) [2, т. 6, с. 443), и "перерыть все вопросы" (Ф. Достоевский) [3, т. 7, с. 148] его бытия; роман, совершенный как явление словесного искусства и вполне самобытный по своим формам.
В полной мере всем этим критериям отвечают пушкинский "Евгений Онегин" (по В.Г. Белинскому, - "энциклопедия русской жизни" [4, т. VII, с. 503] и "поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица" [4, т. VII, с. 432]), лермонтовский "Герой нашего времени", с существенными оговорками (так как, согласно самому автору, это прежде всего "поэма"), гоголевские "Мертвые души", затем - гончаровские "Обыкновенная история" ("Вот где учишься жить", - воскликнул, прочитав ее, Л. Толстой [1, т. 60, с. 140]), "Обломов" ("капитальнейшая вещь" "невременного" значения [1, т. 60, с. 290]), "Обрыв", а также тургеневские "Рудин", "Дворянское гнездо", "Накануне", "Отцы и дети", "Дым", "Новь", знаменитое "пятикнижие" Ф.М. Достоевского ("Преступление и наказание", "Идиот", "Бесы", "Подросток", "Братья Карамазовы") и "Война и мир", "Анна Каренина", "Воскресение" Л.Н. Толстого.
Итак, классический русский роман представлен всего двадцатью произведениями, что меньше
числа романов, написанных шотландцем Вальтером Скоттом или французом Эмилем Золя, и в два с половиной раза меньше того, что составило "Человеческую комедию" Оноре Бальзака.
Тем не менее именно он стал вершиной всей отечественной литературной прозы девятнадцатого и двадцатого столетий. В первую очередь, ему же русская литература обязана огромным плодотворным влиянием на прозаиков всего мира, но прежде всего западноевропейских, открывших для себя классический русский роман первыми, хотя и с изрядным запозданием. Вот два показательных факта на этот счет.
В 1878 г. в Париже заседает первый Международный писательский конгресс, призванный обсудить вопросы, как охранять литературную собственность, т.е., говоря сегодняшним языком, защищать писателей от пиратских переводов их произведений на языки других стран. В числе участников конгресса - хорошо известный французским прозаикам И.С. Тургенев (почетным президентом был избран Виктор Гюго); он же возглавляет русскую делегацию. И в этом качестве произносит краткую речь о русской литературе, в которой из всех ее деятелей называет (заметим, идет 1878 год, когда уже изданы все романы не только самого Тургенева, но и Гончарова, два главных романа Л. Толстого и четыре основных романа Достоевского) лишь Д. Фонвизина, И. Крылова, А. Пушкина, М. Лермонтова и Н. Гоголя.
И причина этого тургеневского умолчания проста: о существовании других русских писателей, в том числе великих романистов, в Западной Европе пока ровно ничего не известно.
Но пройдет менее десяти лет, на исходе которых французский литератор и дипломат Мельки-ор де Вогюэ, лично знавший Достоевского, Тургенева и Л. Толстого и с восторгом читавший их по-русски, опубликует в Париже свою книгу "Le roman russe" (1886) ("Русский роман"), испанская писательница и литературовед Эмилия Пардо Ба-сан выпустит в Мадриде свое трехтомное исследование "Революция и роман в России" (1887), а в Дании появятся посвященные тем же русским художникам "Русские впечатления" (1888) даровитого скандинавского эстетика и литературного критика Георга Брандеса, и отношение к русским писателям со стороны их западных коллег коренным образом изменится.
Начнется интенсивный и нескончаемый поток переводов на все европейские языки "Войны и мира", "Анны Карениной", "Записок из Мертвого дома", "Преступления и наказания", "Обломо-ва"... И вскоре известный российский библиограф и литературовед С.А. Венгеров засвидетельствует: ".русская литература, которой еще недавно в западноевропейских руководствах отводилось че-тыре-пять страниц, вдруг стала возбуждать удивление, близкое к энтузиазму. Сочинения Толстого расходятся в международной книжной торговле в таком количестве изданий, к каждому слову великого русского писателя прислушиваются с таким бесконечным вниманием, что <...> можно даже задуматься над тем, где он более знаменит и любим - у себя дома или за границей. Достоевский произвел сильнейшее впечатление." [5, с. 284-285].
Уже в конце XIX - первой трети ХХ столетий главные русские романисты становятся властителями дум как европейских читателей, так и крупнейших прозаиков. А в их ряду такие выдающиеся имена, как французы Ги де Мопассан, Поль Бурже, Анатоль Франс, Ромен Роллан, Марсель Пруст, Мартен дю Гар, Франсуа Мориак, Анри Барбюс, Андре Жид, Альбер Камю, британцы Роберт Стивенсон, Оскар Уайльд, Джон Голсуор-си, Джозеф Конрад, Томас Гарди, Герберт Уэллс, Олдос Хаксли, немцы Генрих и Томас Манны, Бернард Келлерман, Лион Фейхтвангер и немецкоязычный швейцарец Герман Хессе, американцы Генри Джеймс, Уильям Фолкнер, Джон Дос-Пас-сос, Уильям Дин Хоуэлс, Эрнест Хемингуэй, Теодор Драйзер, Джон Эрнст Стейнбек, Томас Вулф, Маргарет Митчелл, скандинавы Август Стринд-
берг, Кнут Гамсун, Мартин Андерсен-Нексе, австрийцы Стефан Цвейг и Франц Кафка. Позднее к ним присоединятся японцы Фтабатей Симей, Токутоми Рока, Такэо Арисима и Юкио Мисима, китаец Лу Синь, индиец Рабиндранат Тагор.
Автор замечательных романов "Будденброки", "Волшебная гора" и "Доктор Фаустус" Томас Манн (это ему принадлежит выражение "святая русская литература") признавался, что в юности русский роман был ему ближе, чем классическая немецкая проза, в том числе и самого И.-В. Гёте. В рабочей комнате француза Шарля Луи-Филиппа висели портреты Л. Толстого и Достоевского, а их произведения он советовал своему другу Жану Жироду читать для образования сердца и души.
Вообще, для большинства зарубежных прозаиков двадцатого столетия, маститых или начинающих, русский классический роман превращается не только в любимое чтение, но и в ту художественную школу, без глубокого усвоения которой сделать в литературе что-то значительное, по их признаниям, было уже невозможно.
Но в чем же конкретно состоит творческое своеобразие этого романа, столь поразившее и восхитившее западноевропейских романистов? Вполне ли прав был Лев Толстой, когда в 1864 г. утверждал: "Мы, русские, вообще не умеем писать романы в том смысле, в каком понимают этот род сочинений <...> в Европе" [1, т. 13, с. 54].
Дело в том, что это наблюдение никак нельзя отнести к авторам тех периферийных отечественных романов первой половины XIX века, которые обязаны иноязычным формам романного жанра или самим своим становлением, или какими-то существенными мотивами. А в их ряду не только русский нравоописательно-дидактический роман Василия Нарежного ("Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова", 1814) и Фаддея Булгарина ("Иван Выжи-гин", 1829), откровенно ориентированный на французский роман Алена Рене Лесажа "Похождения Жиль Бласа из Сантильяны" (1715-1735). Жанровым вариантом романов "шотландского чародея" (А. Пушкин) Вальтера Скотта явится русский исторический роман Михаила Загоскина ("Юрий Милославский, или Русские в 1612 году", 1829; "Рославлев, или Русские в 1812 году", 1831) и Ивана Лажечникова ("Ледяной дом", 1831; "Басурман", 1838). В повестях "Идеал" (1837), "Напрасный дар" (1842) Елены Ган и в "Полинь-ке Сакс" (1847) Александра Дружинина, затем в повести Алексея Писемского "Виновата ли она?" (1855) найдет свое российское видоизменение роман француженки Авроры Дюдеван (печата-
лась под псевдонимом Жорж Санд). Семейные идеалы англичанина Сэмюэла Ричардсона (в романах "Памела...",1740; "Кларисса", 1747— 1748), немца Августа Лафонтена (1758-1831), написавшего на семейные темы 150 романов, а также центральных героев "Эдинбургской темницы" (1818) Вальтера Скотта и "Индианы" (1832) Жорж Санд отзовутся в "Семействе Холмских" (1832) Дмитрия Бегичева, в "Семейной хронике" (1856) и "Детских годах Багрова-внука" (1858) Сергея Аксакова, а также и в "Семейном счастье" (1859) Льва Толстого. Наконец, русским аналогом западноевропейского "романа удачи" ("roman de réussite") станет "Тысяча душ" (1858) Алексея Писемского.
Сам факт учебы (и даже прямых заимствований) периферийных русских романистов у их иноязычных предшественников вовсе не принижает их заслуг перед отечественной словесностью. Ни одна из крупных национальных литератур не обошла в своем развитии, не рискуя остаться провинциальной, литературных достижений других народов, начиная с библейской и греко-римской античности. К тому же в литературном творчестве, как и в технике, не изобретают велосипеды (в нашем случае - жанровые формы), если они уже созданы, а адаптируют их в соответствии с местными жизненными особенностями, общественными задачами и целями. Так обстояло дело и в случае с русским романом, сам жанр которого появился в нашей литературе на д
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.