Концепция историчности жизненного мира в трансцендентальной феноменологии Эдмунда Гуссерля
А. Э. САВИН
Теория жизненного мира выполняет в феноменологии Гуссерля две функции: диагностическую и терапевтическую. Диагностическая заключается в том, что эта теория вскрывает сущность процесса становления наук Нового времени и сопутствующего ему формирования объективистского способа мышления как забвение той почвы, из которой они (исторически) выросли и которую они (систематически) предполагают как свой смысловой фундамент. Такое отношение жизненного мира к наукам можно охарактеризовать как "функцию почвы" (Boden-Funktion), говоря о которой, Гуссерль указывает на угрозу объективизма для базисного измерения человеческой жизни.
Терапевтическая функция теории жизненного мира состоит в том, что жизненный мир понимается как отправной пункт радикального самоосмысления, благодаря которому возможна жизнь, исходящая из универсальной ответственности. В этой функции жизненный мир выступает как начало пути к трансцендентальной феноменологии, и поэтому ее можно обозначить как "функцию путеводной нити" (Leitfaden-Funktion).
Ульрих Клэсгес - немецкий исследователь, который выделил эти функции - указывает, что жизненный мир именно из-за своей "функции почвы" может быть единственной путеводной нитью для тематизации конституирующих актов трансцендентальной субъективности1. Ведь если не вскрыт закрытый объективистскими наслоениями смысловой фундамент всех прочих "результатов работы" трансцендентальной субъективности, то объективистские предрассудки с необходимостью войдут в игру при тематизации субъективности и, следовательно, исказят ее понимание.
Несмотря на неразрывную связь этих двух функций жизненного мира в трансцендентальной феноменологии, радикальное рассмотрение объективного мира как коррелята метода, т.е. особой - теоретической - установки сознания, приводит к парадоксальной ситуации. Ведь сама объективная наука Нового времени, будучи одной из многих практик, а именно особой теоретико-логической практикой, с одной стороны, принадлежит жизненному миру "в его полной конкретности", с другой покоится на фундаменте жизненного мира. Гуссерль формулирует эту парадоксальную ситуацию следующим образом: «Жизненный мир есть одновременно лежащая в основании поч-
© Савин А.Э., 2008 г.
ва для "научно-истинного мира" и одновременно в своей полной универсальной конкретности охватывает его»2. Клэсгес в этой связи делает вполне логичное заключение: с введением понятия "жизненного мира в его полной конкретности" первоначальное определение жизненного мира через его противопоставление миру науки оставляется. Он пишет, что "жизненный мир в его полной конкретности" больше не коррелят субъективно-релятивного наглядного опыта (Erfahren), но тотальность, охватывающая живущего в жизненном мире со всеми его теоретическими и практическими действиями, включая науки и даже "теоретизирование" о самом жизненном мире. В этой связи жизненный мир в его "функции почвы" становится проблематичным3.
Поскольку обе функции жизненного мира существенны для феноменологии и ни одну из них нельзя оставить, Клэсгес предлагает различать "жизненный мир в узком смысле" - тот слой жизненного мира, который лежит в основании наук и всех специальных "профессиональных" практик, габитуальных, привычных направленностей интересов с их "профессиональным временем", с одной стороны - и "жизненный мир в широком смысле" или "в полной конкретности", включающий в себя все науки и специальные "профессиональные" практики - с другой.
"Жизненный мир в узком смысле" вводится, как теперь можно увидеть, не только в противоположность миру объективных наук, но и в противоположность всем специальным "профессиональным" практикам и их коррелятам, обозначаемым как особые миры (Sonderwelten). Тематизация "жизненного мира в узком смысле" предполагает, таким образом, не только эпохе объективных наук, но и эпохе всех особых миров и их субъективных коррелятов, т.е. различных видов профессиональных практик и интересов.
В одной из разработок, изданных в приложении к "Кризису", Гуссерль так описывает отношения между жизненным миром и особыми мирами. Мы живем в горизонте жизненного мира, преследуя определенные преходящие или долговременные цели. Последние - в результате сознательного выбора или воспитания - могут оказаться нашей профессией (Lebensberuf). В этом случае конституируются в себе замкнутые горизонты, "миры". Занятые профессиональной деятельностью, мы безразличны к тому, что происходит вне нашего замкнутого горизонта, погружаемся в наш "профессиональный" мир и различаем истинное и ложное уже только в тех рамках, которые предписывают нам наши профессиональные цели: как правильное, подходящее для достижения этих целей, или неправильное, не подходящее. Жизненный мир, функционирующий как основание и горизонт особых миров, остается для живущих в последних нетематическим4. (К числу таких особых миров относится, разумеется, и мир науки.) Вернер Маркс, в связи с приведенным выше описанием, характеризует гуссерлев-ское понимание особого мира следующим образом: "Для Гуссерля особый мир (Sonderwelt) есть обособленная (gesonderter) область, которая конституирована и замкнута определенной целью или ведущей целевой идеей (Zweckidee), все равно, идет ли речь о практической или о теоретической, об индивидуальной или об общественной цели"5.
Несомненно, что "жизненный мир в широком смысле" является историческим и социально-культурным миром, поскольку в нем происходят и на нем отражаются все "профессиональные" начинания, а результаты этих начинаний становятся со временем привычными и, изменяя и обогащая особые миры новыми профессиональными техниками, передаваемыми затем из поколения в поколение ремесленниками, политиками и прочими, тем самым изменяют и обогащают и "жизненный мир в широком смысле". Как, однако, обстоит дело с историчностью "жизненного мира в узком смысле" и как вообще следует положительно понимать последний?
Первоначально Гуссерль рассматривает его как коррелят "простого (schlichte) интерсубъективного опыта". При этом, поскольку такой опыт трактуется как простое восприятие, жизненный мир понимается как простая природа, как мир просто вещей (bloße Dingwelt). (Такая трактовка жизненного мира часто встречается даже в "Кризисе" и доминирует в "Опыте и суждении".) В таком качестве, конечно, жизненный мир
может выступить как основание мира науки и вообще всех профессиональных миров; и, разумеется, ни о какой историчности так понятого жизненного мира не может быть и речи, поскольку история начинается только тогда, когда на мир "просто вещей", данных восприятию, начинают накладываться, трансформируя его, "культурные предикаты".
Может ли, однако, еще именоваться "жизненным миром" выделенный (herauspre-parierte) таким образом слой универсального жизненного мира, ведь жизненному миру принадлежат не только камни и деревья, но и телефоны и телевизоры? Разве они понимаются в жизненном мире как просто природные вещи? И не обстоит ли в жизненном мире все прямо-таки противоположным образом, не понимаются ли, причем изначально, даже камни и деревья сквозь призму культурных предикатов?
Может ли, кроме того, выполнить так понятый жизненный мир функцию "критики науки", критики ее безответственности и смыслового опустошения, "терапевтическую функцию"? Ведь и наука, как указывает Клэсгес, не отрицает существования чувственных данных, субъективно-релятивных очевидностей, но они для нее суть лишь то, что преодолевается в объективном знании, лишь переходная ступень, причем такая, через которую проходят, не затрагивая смысла и значимости объективных истин (unrelevanter Durchgang)6.
Таким образом, "жизненный мир в узком смысле" при таком определении становится крайне проблематичным понятием. Кроме того, понятие "жизненного мира в широком смысле" и "жизненного мира в узком смысле" явно не стыкуются. Нельзя ли отказаться от одного из них?
Если отказаться от "жизненного мира в широком смысле", нельзя было бы реляти-визировать объективный мир - мир, как его понимают объективные науки Нового времени и объективистская традиция - т.е. понять его как одну из возможных практик, один из "культурных фактов"; и тогда рассуждения о жизненном мире как о смысловом основании "мира-в-себе" объективных наук вообще нельзя было бы "запустить". Если же отказаться от "жизненного мира в узком смысле", притязания на истинность, на описание мира "как он есть на самом деле" со стороны объективных наук действительно бы релятивизировались, т.е. мир науки предстал бы как один из особых миров, а научный метод как одна из особых, частных практик в конкретной исторической тотальности жизненного мира, но сама эта релятивизация осталась бы простым притязанием, так как не было бы показано, как жизненный мир функционирует в качестве источника подтверждения и значимостного фундамента объективных
наук7.
Чтобы разобраться в вопросе о совместимости этих двух трактовок жизненного мира, понять, можно ли трактовать "жизненный мир в узком смысле" как-нибудь иначе, чем мир просто природы, просто природных вещей как коррелятов интерсубъективно координированного чувственного восприятия - ведь такое истолкование стало теперь проблематичным - необходимо глубже исследовать тот способ, которым особые миры вообще и мир объективных наук в частности входят в жизненный мир.
Как показывает Клэсгес - и это можно считать одной из его главных заслуг в трактовке гуссерлевского понятия жизненного мира - объективные науки входят в жизненный мир двояким образом, т.е., так сказать, на двух уровнях. Они, с одной стороны, на верхнем этаже входят в "жизненный мир в его полной конкретности" как один из типов профессиональных практик, а их корреляты, соответственно, как определенные "особые миры". С другой стороны, на нижнем этаже они прямо-таки воплощаются (inkarnieren) в жизненном мире, входя в тот его слой, который был обозначен как "жизненный мир в узком смысле", как область первично наглядно (anschauliche) данного8. Как возможно последнее, как возможна такая "историзация" "ж
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.