Мнемоническая вечность Андрея Платонова
К. А. БАРШТ
Категория памяти занимает базовую позицию в художественном мире А. Платонова, что уже было отмечено в литературе о писателе1. Особая трудность в изучении этого элемента поэтического языка писателя связана с обманчивой понятностью слова "память", которое к тому же провоцирует множественные историко-литературные и культурно-исторические аллюзии, утопающие во множестве оттенков значений. В художественном мире Платонова этот знак получил специфическую семантику, генетически связанную с известными ему концепциями времени и памяти.
"Память", "время" и "забвение" являются важнейшими темами мировой литературы; на вопрос о том, что такое память, отечественная и мировая философия предлагают множество вариантов ответов. Платон выдвинул учение об анамнезисе-припоми-нании, Декарт писал об особых складках мозга, хранящих следы влияния реальности на наши чувства, Спиноза говорил о сцеплении идей, выражающих нечто, находящееся вне нашего тела. Для Канта в памяти важнее всего была возможность воспроизведения минувшего, Блаженный Августин и Ансельм Кентерберийский квалифицировали память как священное вместилище Божественного. Следует отметить также "па-мятолюбие" Ветхого Завета; для христиан кардинальное значение имеет вечное памятование Божье, "русские космисты" связывают сознание и память человека с творческими ресурсами Вселенной.
Среди всех известных вариантов трактовок сего предмета ближе всего к философской системе Платонова концепция памяти Анри Бергсона.
А. Бергсон писал о памяти как о средстве автоидентификации человека и условии самосознания; по его мнению, именно в памяти человека реализуется мыслительный потенциал мировой субстанции. В посвященном этому вопросу труде, "Материи и памяти", философ развивает мысль о том, что память - это интегрирующий момент познания, который обусловливает роль и значение человека во Вселенной. Ведь если мышление человека тесно связано с работой всей мировой материи, то память оказывается не простой функцией мозга как биологической машины, но чем-то значительно большим. Резонность такого предположения философ подтверждает тем, что именно "мозг составляет часть материального мира, а не материальный мир - часть мозга"2. С другой стороны, само понятие о цельном Мироздании заключено в нашем
© Баршт К.А., 2008 г.
мозгу как прямое выражение принадлежности нашего сознания Сверхсознанию Вселенной. Бергсон пишет: "Устраните образ, носящий имя материального мира, и вы тем самым уничтожите и мозг, и церебральное возбуждение, являющиеся частями этого образа. Предположите, наоборот, что исчезают эти два образа - мозг и его молекулярные возбуждения: согласно нашему допущению мы не устраняем при этом ничего, кроме них самих, то есть нечто совершенно ничтожное, незначительную деталь грандиозной картины. Картина в ее целом, то есть вселенная, остается нетронутой"3. Хотя, разумеется, чтобы вывести эту картину из "латентного" состояния, необходимы некие "проблески света" - индивидуальные сознания, которые "освещают ее неожиданными лучами". Стало быть, свою материю сознание, "несомненно, заимствует у природы"4.
В самих "истоках жизни" Бергсон обнаруживает первичное "сознание или, скорее, сверхсознание"5, которое выявляет себя в разных формах, отсюда жизнь определяется им как "сознание, брошенное в материю"6. Этот процесс связывания сознания и материи он называет "творческой эволюцией", которая имеет форму "восхождения", причем "сознание пробегает через материю, теряется в ней и в ней же себя находит, делится и восстанавливается"7. Таким образом, сознание человека - один из этапов возвращения к себе того Сверхсознания, которое лежит в основании Мироздания, а человек оказывается своего рода функцией движения Сверхсознания к самому себе. Отсюда творческая задача человека в мире утверждается Бергсоном как категорический императив, обусловленный свободой: "повсюду, за исключением человека, сознание попадалось в сеть", оказалось "порабощенным механизмом", "автоматизм, который оно стремилось вывести на путь свободы, обвивает и увлекает его"8. Он пишет: "сознание, представляющее собой потребность творчества, проявляется только там, где творчество возможно. Оно засыпает, если жизнь осуждена на автоматизм; оно пробуждается, как только вновь возникает возможность выбора"9.
Сама жизнь, по Бергсону, это та форма, которую принял "творческий инстинкт" сознания, следуя генеральной линии эволюции: "Инстинкт ...принял форму жизни. В то время как интеллект рассматривает все с механистической точки зрения, инстинкт действует, скажем так, органически. Если бы проснулось дремлющее в нем сознание, если бы он был направлен вовнутрь, в познание, а не вовне, в действие, если бы мы умели его спрашивать, а он мог бы нам отвечать, - он открыл бы нам самые сокровенные тайны жизни. Ибо он только продолжает ту работу, путем которой жизнь организует материю, причем продолжает ее так, что мы не можем, как часто отмечалось, сказать, где кончается организация и где начинается инстинкт"10. По Бергсону, именно память обеспечивает реальности цельность и единство. Объясняется это так: субстанция несет в себе, пусть в весьма малой мере, нечто от сознания. Таким образом, если бы не было памяти, материя утратила бы континуальность и распалась на отдельные фрагменты. Чем выше уровень развития сознания, тем глубже и точнее память, следовательно, во времени возрастает напряжение, и связь между настоящим и прошедшим укрепляется. Итак, для Бергсона человеческий мозг - это функциональный орган Вселенной, доверенный человеку постольку, поскольку ему свойственна свобода, а память - доверенная ему сверхсознанием часть идентификации себя Вселенским Разумом. Линия эволюции характеризуется тем, что сознание "все лучше и лучше удерживает прошлое", а это, в свою очередь, "позволяет ему организовать это прошлое в одно целое с настоящим, объединив их в более осмысленном и обновленном решении", в результате индивидуальность "все легче проходит сквозь петли необходимости"11, пишет Бергсон.
Для А. Платонова "память" также отнюдь не сводится к нормативному представлению о "психическом процессе" или "культурном наследии", связывая собой специфическую ноосферную онтологию и антропологию, основанную на идее творческого развития мирового "вещества жизни", осуществляемого интеллектуальными и мыслительными усилиями человека. Поскольку у Платонова редуцирована граница, отделяющая телесного человека от остального "вещества мира", то и память оказывается
категорией, присущей не только и даже не столько человеку, сколько самой живой субстанции, обладающей способностью вырабатывать и сохранять информацию в себе и о себе. Усилия человека в этом процессе "памятования" существенны, но имеют ясно выраженный служебный характер по отношению к Вселенной, представленной окружением индивидуума.
Поэтому в художественном мире Платонова "вещество существования" оказывается способно мыслить, помимо нервной системы и, тем более, помимо мозга человека; понимать мир и накапливать информацию о нем способны не только все животные и растения, но и минералы, например земля и вода. Однако человеку в этом абсолютном самосознании Вселенной уготована особая роль, которая связана не только со способностью его памяти фиксировать события эволюции "вещества существования", но быть субъектом действия мирового "творческого инстинкта", агентом "творческой эволюции". Отсюда у Платонова возникает концепция человека как формы имманентно живого "вещества существования" в максимуме развития его внутренней творческой энергии: "человек есть и само вещество... только отсюда, что человек -само вещество, а не только отношение, и можно вывести великое, генеральное следствие, что для человека еще открыта дверь в последний тайник природы..."12 Герои-философы Платонова находятся на пути к этому "тайнику природы", раскрывая в себе самих и в окружающих вещах "сокровенность", понятую как постоянно возрастающую онтологическую оправданность и необходимость любого индивидуального бытия в бытии Мироздания.
По мысли Бергсона, содержание прогресса живой материи в том, что она: 1) увеличивает степени своей свободы, 2) все более полно сохраняет в памяти прошлое. Эти два свойства тесно связаны, ведь при абсолютной свободе живая материя будет "все помнить", а при полной памяти - окажется на самом высоком уровне возможностей для самоосуществления. На уровне человеческой телесности это означает функционально-органическое совершенство человека (или того, во что он при этом обратится): "Прогресс ... живой материи приводит сначала к образованию, а потом к постепенному усложнению нервной системы, способной направлять возбуждение в определенные каналы и организовывать действия: чем более развиты высшие нервные центры, тем больше способов движения одно и то же возбуждение предлагает на выбор действию... Не доступно же нашему зрению возрастание во времени присущего сознанию напряжения. Сознание не только все лучше и лучше удерживает прошлое, благодаря памяти об уже давно прошедшем опыте, что позволяет ему организовать это прошлое в одно целое с настоящим, объединив их в более осмысленном и обновленном решении... благодаря памяти о непосредственном опыте"13. Поскольку мышление - это обработка данных памяти, возникает вопрос о принадлежности памяти не только телу человека, но и всему Универсуму, при этом память выводится из прямой зависимости от "материи".
Доказывая глубокую связь между веществом мозга и остальным веществом мироздания, Бергсон опирается на "капитальное значение проблемы памяти. Если, прежде всего, память придает восприятию его субъективный характер, то философия материи, как мы сказали, должна поставить целью элиминировать то, что привносится в восприятие памятью. Теперь мы прибавим: поскольку чистое восприятие дает нам все собственно материальное или, по крайней мере, все, что для него существенно, поскольку все остальное исходит от памяти и представляет собой дополнение к материи, то необходимо, чтобы память была силой, в принципе совершенно независимой от мат
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.