КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
H.A. ДМИТРИЕВА. Русское неокантианство: "Марбург" в России. Историко-философские очерки. М.: РОССПЭН, 2007, 512 с.
Переоткрытие в девяностые годы истекшего века русской философии с переизданием и подчас с первым ознакомлением тогдашнего читателя с мощным пластом духовной жизни России первой половины XX в. - словно бы открыло шлюзы... С той поры, казалось бы, все исторические пути русской философской мысли исхожены, и нет ничего в этой области, что оставалось бы вне поля внимания отечественных исследователей.
Книга H.A. Дмитриевой убеждает в том, что подлинные научные открытия в историко-философской перспективе можно делать и в наши дни. Автор книги исследует новый континент - русское неокантианство, и картина всей российской жизни, а не только философии, как живая, встает перед глазами читателя. Жанр краткой рецензии не позволяет углубиться в детали, и поэтому я вынужденно ограничусь лишь тем, что, как я надеюсь, привлечет внимание всех, кому дорога недавняя история сравнительно молодого еще российского философствования.
Первое, что сразу же приходит в голову взявшему в руки книгу Дмитриевой, это вопрос: почему "Марбург"? Были же в России и другие неокантианцы! Баденцы в книге присутствуют, но лишь в связи с общей реконструкцией феномена русского неокантианства. Именно неокантианство Марбургской школы было, по мысли автора книги, конституирующим ядром этого феномена. Преувеличенное внимание к Марбургу, которое демонстрирует исследовательница, находит, однако, оправдание также и в перспективе современных западных штудий о неокантианстве: именно марбургские идеи будоражат сегодня исследовательское сообщество на Западе, тогда как проблематика других неокантианских течений с некоторых пор как бы отступила на второй план.
Другой вопрос, который с этой связи возникает передо мной и который, наверное, будет так же интересен читателю, - вопрос об актуальности самой темы о русском неокантианстве. Одна из ключевых идей, на которой особенно настаивает Дмитриева в своей книге, - мысль о том, что неокантианство в истории европейской мысли просто осуждено на возрождение и на осуществление некоей исторической миссии. Хорошо известен и не нуждается в комментариях весь ход исторических событий, связанных с появлением на горизонте философской и всей общественной мысли лозунга "Назад к Канту!". История
здесь распорядилась так, что развитие неокантианских идей было прервано вступлением на философскую сцену экзистенциализма. Сопровождаемое вялой критической реакцией аналитической философии, континентальное неоницшеанство вылилось в итоге в постмодернизм. Что дальше? Реакция на постмодернизм в западной философской литературе последних лет показывает: постмодернизм сыграл свою историческую роль. Здесь-то и уготовано судьбой сказать новое слово полузабытому, запыленному в архивах марбургскому неокантианству именно потому, что, как пишет Дмитриева, "остановленная на лету" неокантианская философия (с. 6) продолжает таить в себе множество неисхоженных путей.
То, что вопрос об актуальности неокантианства - вопрос непраздный, убеждает дискуссия, несколько лет ведущаяся, в том числе и в Интернете, между немецкими философами профессором П. Янихом и доктором Г. Эделем. Петер Яних в Марбурге в 1994 г. на конференции, посвященной неокантианству, заявил, что философия Когена - дело прошлое и может быть интересна только в рамках краеведческого музея. По иронии судьбы Яних долгие годы работал на кафедре философии в Марбургском университете, то есть был, можно сказать, преемником Германа Когена... Горячим оппонентом Яниха выступил Ге-ерт Эдель, тогда член Президиума Когеновского общества. Впоследствии Эдель посвятил опровержению этой позиции целый ряд своих работ и выступлений. "Актуальность Когена в современной философии" -так звучала тема его выступления и в Саратове на конференции в 2002 г. Эта дискуссия и сам вопрос оказались за пределами внимания автора книги, хотя его целиком извиняет то обилие материала, которое ему пришлось охватить.
Приведу некоторые из доводов Эделя в защиту неокантианства. Прежде всего, немецкий исследователь оспаривает распространенное мнение о том, что западная философская мысль в XX в. отказалась от своих претензий на научность в результате якобы переориентации на онтологическую и экзистенциальную проблематику. Эдель указывает на аналитическую философию, которая заняла нишу "научной философии", освободившуюся после заката неокантианства. Немецкий автор называет две причины ослабления влияния когеновской философии как на родине, так и в Европе почти сразу после смерти марбургского патриарха в 1918 г.: во-первых, идеологическое господство нацистов, - Коген, напомню,
был евреем и много писал о еврейском вопросе. Во-вторых, поворот в развитии философии от "научной философии" к "философии жизни" и герменевтике, связанный, прежде всего, с именами Хайдеггера и Гадамера. Возрождение же интереса к неокантианству Г. Эдель связывает с неудачей аналитической философии в ее антикантианском проекте. В конце концов аналитические философы признали величие и значение Канта. Но и в своем "возврате к Канту" они повторяют все те недостатки кантовской философии, которые были преодолены марбургским неокантианством. Например, П. Стросон репродуцирует дуализм "вещи в себе" и явления, который Коген в свое время "снял", поставив на место "вещи в себе" "факт науки". То же самое происходит и с герменевтикой, которая даже в своем отрицании факта науки вынуждена признавать объективность познания и использовать общепринятые способы научной аргументации. Так что волей-неволей и аналитическая философия, и герменевтика оказываются перед лицом тех проблем, решение которых искал и находил Коген. Поэтому лозунг неокантианства "Назад к Канту, чтобы двигаться дальше!" Эдель считает вполне актуальным, а саму философию неокантианства в целом и Г. Когена в частности - остро современной.
Вернемся к работе Н.А. Дмитриевой. Книга делится условно на две части: историко-философскую и философско-биографическую. В первой акцент сделан на выявление социокультурных и философских условий развития кантианских и неокантианских идей в Германии и в России, во второй - на обнаружение логики развития этих идей в творческих биографиях и идейной эволюции конкретных мыслителей.
Что такое неокантианство и кого можно считать неокантианцем - таков действительно важный вопрос, которым открывается первый очерк ("Истоки. Кант и кантианцы. Кантианство в Германии и России: компаративный анализ"). Этот вопрос, в свою очередь, раскрывается в трех проблемных блоках. Первый сконцентрирован вокруг социокультурного контекста развития неокантианства и представляет это философское направление не каким-то кабинетным изобретением, но вызревшей в культурной среде Германии потребностью возобновления кантов-ского критического дискурса, который в новых исторических условиях уже не мог быть просто повторен, тем более, что напряженнейшие дискуссии ведущих немецких интеллектуалов начала и середины XIX в. по отдельным спорным моментам кантовского учения: "вещи в себе", субъективности пространства и времени, априоризма - постепенно создали предпосылки для системного пересмотра в духе Канта кантовского же трансцендентализма. Второй блок связан с содержательно важным терминологическим определением того, что принято называть неокантианством. Здесь автор книги включается в дискуссию вокруг уже не одно десятилетие обсуждаемой проблемы, кто же такие неокантианцы в отличие от кантианцев и всех прочих мыслителей, в той или иной степени опирающихся на идеи великого философа. Надо сказать, что Дмитриевой удалось внести ясность в эту проблему. Теперь, опираясь на ее исследование, мы можем тоже вполне однозначно идентифицировать философа-неокантианца. Нео-
кантианец признает историчность Канта в решении вопроса о "вещи в себе". Он настаивает на "духе систематичности", которым должна быть пронизана не только наука, но и философия. Он, наконец, отстаивает критицизм, выражающийся в признании "ограниченности познания возможным опытом" и в "отказе от метафизических построений как выходящих за рамки возможного опыта" (с. 41-42).
Наконец, третий проблемный блок нацелен на выяснение вопроса, кого же можно считать русским неокантианцем. В поисках ответа на него Дмитриева вступает в полемику с современными исследователями русского неокантианства и не без оснований предлагает воспользоваться критериями, указанными ею для различения немецкого неокантианца и кантианца. Исходя из этих критериев, следует, например, "рассматривать в качестве неокантианского учение И.И. Лапшина, закрепив за А.И. Введенским статус кантианца, а философскую позицию Г.И. Чел-панова отнести к более широкому, нежели (неокантианство, научно-идеалистическому течению в русской философии начала XX в." (с. 141).
Во втором очерке ("Русский Марбург") автор очерчивает панораму живого и плодотворного участия русской философской молодежи того времени в мировом философском процессе. Вопреки сложившимся представлениям о предреволюционной эпохе, можно говорить об определенном благорасположении властей к философии - на преподавание философских дисциплин на историко-филологических факультетах в россиийских университетах отводилось около 600 часов!1 - и реальном росте интереса к философии в обществе. Этот интерес засвидетельствовала издательская среда. Б.В. Яковенко в статье "О положении и задачах философии в России" радостно констатировал: "По сравнению с недалеким еще прошлым на рынок выброшены не кучи, а прямо-таки горы толстых и тонких книг, книжечек, брошюр и т.п. философского содержания, являющихся в значительной части переводом с иностранных подлинников, а в меньшей части, тоже неизмеримо превосходящей прежнее творчество, - продуктом самостоятельных русских либо историко-философских, либо систематических усилий"2.
Как показывает Н.А. Дмитриева, в феномен Серебряного века русской культуры вписывается и тот идейный вклад, который был сделан со стороны тогдашних русских философов. И этот вклад связывается даже не столько с тру
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.